Наум Коржавин - На скосе века

• Название: На скосе века
• Автор: Наум Коржавин
• Издательство: Время
• Жанр: Поэзия
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9691-0193-7

«Поэт отчаянного вызова, противостояния, поэт борьбы, поэт независимости, которую он возвысил до уровня высшей верности» (Станислав Рассадин). В этом томе собраны строки, которые вполне можно назвать итогом шестидесяти с лишним лет творчества выдающегося русского поэта XX века Наума Коржавина. «Мне каждое слово будет уликой минимум на десять лет» — строка оказалась пророческой: донос, лубянская тюрьма, потом сибирская и карагандинская ссылка… После реабилитации в 1956-м Коржавин смог окончить Литинститут, начал печататься. Но тот самый «отчаянный вызов» вновь выводит его на баррикады. В результате поэт был вынужден эмигрировать, указав в заявлении причину: «нехватка воздуха для жизни»…

Колесо истории вновь повернулось — Коржавин часто бывает в России, много печатается, опубликовал мемуары. Интерес к его личности огромен, но интерес к его стихам — ещё больше. Время отразилось в них без изъятий, без искажений, честно.

Издано при финансовой поддержке Федерального агенства по печати и массовым коммуникациям в рамках Федеральной целевой программы «Культура России».

Оформление и макет Валерий Калныньш.

---

Последний язычник

Письмо из VI века в XX

Гордость,
     мысль,
        красота —
              все об этом давно отгрустили.
Все креститься привыкли,
            всем истина стала ясна…
Я последний язычник
          среди христиан Византии.
Я один не привык…
         Свою чашу я выпью до дна.
Я для вас ретроград —
           то ль душитель рабов и народа,
То ли в шкуры одетый
           дикарь с придунайских равнин…
Чушь!
    Рабов не душил я —
             от них защищал я свободу.
И не с ними —
       со мной
          гордость Рима и мудрость Афин.
Но подчищены книги…
            И вряд ли уже вам удастся
Уяснить, как мы гибли,
            притворства и лжи не терпя,
Чем гордились отцы,
          как стыдились, что есть ещё рабство.
Как мой прадед сенатор
           скрывал христиан у себя…
А они пожалеют меня?
           Подтолкнут ещё малость:
Что жалеть,
      если смерть —
            не конец, а начало судьбы.
Власть всеобщей любви
           напрочь вывела всякую жалость,
А рабы нынче — все.
          Только власти достигли рабы.
В рабстве — равенство их:
            все — рабы, и никто не в обиде.
Всем
   подчищенных истин
            доступна равно
                   простота
Миром правит Любовь, —
            и живут для Любви —
                      ненавидя.
Коль Христос есть Любовь,
              каждый час распиная
                        Христа.
Нет, отнюдь не из тех я,
           кто гнал их к арене и плахе,
Кто ревел на трибунах,
            у низменной страсти в плену.
Все такие давно
        поступили в попы и монахи.
И меня же с амвонов
           поносят за эту вину.
Но в ответ я молчу.
         Всё равно мы над бездной повисли.
Всё равно мне конец,
          всё равно я пощады не жду.
Хоть, последний язычник,
            смущаюсь я гордою мыслью,
Что я ближе монахов
          к их вечной любви и Христу.
Только я — не они, —
          сам себя не предам никогда я,
И пускай я погибну,
         но я не завидую им:
То, что вижу я, — вижу.
           И то, что я знаю, — я знаю.
Я последний язычник.
          Такой, как Афины и Рим.
Вижу ночь пред собой.
            А для всех — ещё раннее утро.
Но века — это миг.
          Я провижу дороги судьбы:
Всё они превзойдут.
          Всё в них будет: и жалость, и мудрость…
Но тогда,
    как меня,
         их потопчут другие рабы.
За чужие грехи
       и чужое отсутствие меры,
Всё опять низводя до себя,
             дух свободы кляня:
Против старой Любви,
          ради новой немыслимой Веры,
Ради нового рабства…
           Тогда вы поймёте меня.
Как хотелось мне жить,
           хоть о жизни давно отгрустили,
Как я смысла искал,
         как я верил в людей до поры…
Я последний язычник
          среди христиан Византии.
Я отнюдь не последний,
           кто видит,
                 как гибнут миры.

1970

* * *

К себе, к себе — каким я был и стал.
К себе — пускай поблёк я, пусть устал.
Сквозь вызванную болью злость к толпе,
Сквозь даже представленье о себе.

К себе, к себе — чтоб знать, чего хочу.
С чего молчу и отчего кричу.
Чтоб с правдой слиться смысла своего.
Чтоб устыдиться — если есть чего.

К себе, к себе, чтоб слушать шум листвы.
К себе — чтоб вновь в душе воскресли вы:
Всё — тот, кто свят, и чья судьба — грешить.
К себе — чтоб знать, как всем непросто жить.

К себе, к себе — чтоб к вам живым прийти,
Чтоб никого потом не подвести.
Чтоб где-то на изломе бытия
Не оказалось вдруг, что я — не я.

1970

* * *

Люди могут дышать
Даже в рабстве… Что злиться?
Я хочу не мешать —
Не могу примириться.

Их покорство — гнетёт.
Задыхаюсь порою.
Но другой пусть зовёт
Их к подъёму и к бою.

Мне в провалах судьбы
Одинаково жутко
От покорства толпы
И гордыни рассудка.

Ах, рассудок!.. Напасть!
В нём — при точном расчёте —
Есть капризная власть
Возгордившейся плоти, —

Той, что, спятив от прав,
В эти мутные годы,
Цепи Духа поправ,
Прорвалась на свободу,

Ничего не любя,
Вдохновенна до дрожи,
Что там Дух! — И себя
Растоптать она может.

И ничем не сыта,
Одурев от похабства,
Как вакханка кнута,
Жаждет власти иль рабства.

Вразуми нас, Господь!
Мы — в ловушке природы.
Не стеснить эту плоть,
Не стесняя свободы.

А свобода — одна.
И не делится вроде.
А свобода — нужна! —
Чтобы Дух был свободен.

Без него ж — ничего
Не достичь… В каждом гнёте
Тех же сил торжество,
Власть взбесившейся плоти.

Выбор — веку под стать.
Никуда тут не скрыться:
Драться — зло насаждать.
Сдаться — в зле раствориться.

Просто выбора нет.
Словно жаждешь в пустыне.
Словно Дух — это бред
Воспалённой гордыни.

Лучше просто дышать,
Понимать и не злиться.
Я хочу — не мешать.
Я — не в силах мириться.

1971

Злоба дня

Нам выпал трудный век —
            ни складу в нём, ни ладу.
Его огни слепят —
         не видно ничего.
Мы ненавидим тех,
          кого жалеть бы надо,
Но кто вовек жалеть
          не стал бы никого.
И всё-таки как знать —
            наш суд не слишком скор ли?
Мы злы, а так легко
         от злости согрешить.
Мы ненавидим тех,
          чьи пальцы жмут нам горло,
Хоть знаем: им теперь
           иначе не прожить.
Да, их унять — нельзя,
           их убеждать — напрасно.
Но в нашу правду стыд
           незнамо как проник.
Мы ненавидим тех,
          кто стал рабом соблазна,
Забыв, что тот соблазн
            пришёл не через них.
Он через нас пришёл,
          наш дух в силки попался.
Такая в сердце сушь,
          что как нам жить сейчас?
Мы ненавидим тех,
          чьи жмут нам горло пальцы…
А ненависть в ответ
         без пальцев душит нас.

Гагра, октябрь 1971

В защиту прогресса Западным левым и московским «славянофилам»

Когда запрягут в колесницу
Тебя, как скота и раба,
И в свисте кнута растворится
Не райская с детства судьба,

И всё, что терзало, тревожа,
Исчезнет, а как — не понять,
И голову ты и не сможешь
И вряд ли захочешь поднять,

Когда все мечты и загадки,
Порывы к себе и к звезде
Вдруг станут ничем — перед сладкой
Надеждой: поспать в борозде,

Когда твой погонщик, пугаясь,
Что к сроку не кончит урок,
Пинать тебя станет ногами
За то, что ты валишься с ног, —

Тогда — перед тем как пристрелят
Тебя, — мол, своё отходил! —
Ты вспомни, какие ты трели
На воле, резвясь, выводил.

Как следуя голосу моды,
Ты был вдохновенье само —
Скучал как дурак от свободы
И рвался — сквозь пули — в ярмо.

Бунт скуки! Весёлые ночи!
Где знать вам, что, в трубы трубя,
Не Дух это мечется — хочет
Бездушье уйти от себя,

Ища не любви, так заботы,
Занятья — страстей не тая…
А Духу хватило б работы
На топких путях бытия.

С движеньем веков не поспоришь,
И всё ж — сквозь асфальт, сквозь века
Всё время он чувствует, сторож,
Как топь глубока и близка.

Как ею сближаются дали,
Как — пусть хоть вокруг благодать, —
Но люди когда-то пахали
На людях — и могут опять.

И нас от сдирания шкуры
На бойне — хранят, отделив,
Лишь хрупкие стенки культуры,
Приевшейся песни мотив.

…И вот, когда смыслу переча,
Встаёт своеволья волна,
И слышатся дерзкие речи
О том, что свобода тесна,

Что слишком нам равенство тяжко,
Что Дух в мельтешенье зачах…
Тоска о заветной упряжке
Мне слышится в этих речах.

И снова всплывает, как воля,
Мир прочный, где всё — навсегда:
Вес плуга… Спокойствие поля…
Эпический посвист кнута.

1971

Гагринские элегии