Эрвин Штриттматтер - Чудодей

• Название: Чудодей
• Автор: Эрвин Штриттматтер
• Издательство: Издательство иностранной литературы
• Жанр: Современная проза
• Год: 1960

Меня часто спрашивают, не автобиографичен ли роман «Чудодей».

Отвечаю: самые неправдоподобные эпизоды, описанные в этой книге, основываются на пережитом, все же, что не кажется неправдоподобным, — сочинено.

Я хотел написать книгу, направленную против той проклятой немецкой Innerlichkeit — погруженности во внутренний мир, которой и я был некогда подвержен. Я хотел помочь немцам познать общественно-историческую истину и освободиться от всяческого лицемерия.

---

— Париж кончился. А теперь вперед на толстых русских баб, бр-р-р!

— Свинья, — огрызнулся Станислаус, ожидая от Хартшлага вспышки гнева. Ее не последовало. Хартшлаг был спокоен, он отодвинул бутылку и усмехнулся.

— Хоть сказал бы — поросенок; есть куда большие свиньи, ты даже и не представляешь себе.

По вечерам запретили выходить. Люди слонялись по своим комнатам или перекидывались пестрыми французскими картишками, сидя на сенниках.

Иоганнис Вайсблат лежал на своей койке и читал. Шелест книжных страниц казался еле слышным звуком рядом с грубыми голосами и шумом, наполнявшими комнату.

Станислаус читал письмо от Лилиан:

«Я так одинока с тех пор, как ты уехал, и мне хочется спросить тебя, не удалось ли тебе раздобыть немного шелка, чтобы украсить колясочку нашего второго…»

Станислаус скомкал письмо и швырнул его в угол. Бумажный комочек ударился о страницы книжки Вайсблата, отскочил и упал в сапог, стоявший у топчана. Станислаус посмотрел в сторону поэта:

— Прошу прощенья!

Поэт поднял голову.

— Я снова ее встретил. Но изменившейся, отчужденной. Какая мука! Элен! — Он произнес это девичье имя, словно название сладчайшего заморского плода. Станислаус уставился в одну точку. Он думал о влюбленной парочке с набережной Сены — о двух любящих сердцах.

Август Богдан толкнул пишущего Роллинга:

— Этот Бюднер снова не сводит с меня глаз.

Роллинг нехотя оторвался от своего писанья:

— Не болтай глупостей, вспомни о двадцати марках.

Август Богдан послушался. Эти двадцать марок он отослал своей жене в Гуров. Пусть купит на них поросенка.

— Что ты читаешь? — спросил Станислаус поэта.

— Философию Шопенгауэра, довольно интересно.

— Раньше ты восхищался Ницше. Или ты сыт по горло сверхчеловеками и превозношением войн?

— Сам не знаю как, но я покончил с этим увлечением.

В комнате зашумели. Игроки в карты на другом конце набросились на Богдана.

— Выгнать этого болельщика!

Богдан пошел в угол к Крафтчеку, вытащил жевательный табак из кармана брюк и предложил владельцу мелочной лавки отведать.

— Я этой дряни не выношу, — сказал Крафтчек.

Станислаус постучал о край топчана Вайсблата.

— Что-то мне твои философы очень подозрительны.

Вайсблат приподнялся.

— Ты ведь не читал Шопенгауэра.

— Зато читал Ницше, которого я получил от тебя.

Вайсблат с раздражением ответил:

— Не знаю! Значит, человек меняется.

— Ты католик? — спросил из своего угла Крафтчек.

Богдан затряс головой и сплюнул на пол табачную жвачку. Крафтчек срезал перочинным ножом ноготь с большого пальца ноги, торчавшего из рваного носка.

— Лучше быть католиком, тогда к твоим услугам все святые, с которыми можно посоветоваться. Я не хотел бы быть евангелистом, с кого мне тогда спрашивать, если сельдь в лавке начнет попахивать?

— Ну а железная дорога тоже имеет у католиков своего святого? — спросил Богдан.

Станислаус не мог отказать себе в удовольствии слегка подразнить философа Вайсблата.

— Кайзер призвал однажды Ницше, этого отца всех сверхчеловеков, в кавалерию. Философ должен был почистить лошадей, но не сумел с этим справиться. Он лежал под лошадиным брюхом и скулил: «Шопенгауэр, помоги!»

Вайсблат по-прежнему был серьезен:

— Небось, анекдот.

— Об этом сообщает биограф Ницше.

Вайсблат вдруг оживился:

— Сказать тебе, что я обнаружил?

Станислаус пересел на край топчана к философу; игроки в скат уже затянули песню. Они играли на большой бокал вина. Вайсблат закурил «Амариллу». Он все еще курил только эти сигареты, их аккуратно посылала ему его почтенная матушка. Легкий сизо-голубоватый дымок окутал голову поэта, и все, что он говорил, было туманно, как этот дым.

— Чем больше углубляешься в прошлое, тем мудрее философы. Новые ничего не стоят. Философия приходит в упадок.

— Беда в том, — сказал Станислаус, — что твои философы уже давно умерли. Мне бы очень хотелось знать, что сказали бы они о нашем времени.

— Будь ты католик, ты бы понимал, что человек не больше чем мушиное дерьмо, — покусывая сливочное печенье, объяснял Крафтчек в другом конце комнаты. — Господь его ставит там, где ему заблагорассудится.

— Разве бог у вас, католиков, муха? — спросил Богдан.

По всему видно было, что их дни в Париже сочтены. Господа офицеры тоже не слишком легко и охотно расстанутся с этим чудесным городом. Придется им привыкнуть к мысли, что тепло и уют великолепной столицы они должны променять на крестьянские избы и толстых баб в снежной, холодной России.

— К чертям войну, господин камрад!

— А вы бы хотели скакать только на шлюхах, а не на лошадях?

— Ваше здоровье, господин камрад. Извините, взгрустнулось!

Вскоре должен был состояться большой батальонный праздник, прощальный праздник, ибо слух о великом передвижении, о гигантском походе на Восток упорно передавался из уст в уста. Проверяли личный состав рот в поисках актеров-любителей и ведущего. Родина не прислала немецкому гарнизону в Париже фронтовую труппу актеров-профессионалов. Все самое лучшее шло теперь на Восток. В офицерском корпусе не слишком об этом грустили. Немецкие танцовщицы не были достаточно грациозны и легки, они выступали на сцене обнаженные в тех пределах, в каких это предписывалось воинским уставом, и рядом с некоторыми парижскими дамами производили впечатление закованных в броню германских валькирий из вагнеровских опер. Ротмистр Бетц все-таки побаивался парижских дам. Они разлагали воинскую дисциплину.

Еще задолго до праздника Бетц выписал с баварской пивоварни в Париж свою жену. Приехала женщина с сизым носом, в бесформенной старомодной шляпке с перышком, в манто из чернобурых лис и с пятью огромными чемоданами.

Кто-то назвал также имя Станислауса для этого вечера. Пусть он выступит как маг и гипнотизер. Если понадобится, ему дадут увольнительную, чтобы он отправился в город поискать необходимые принадлежности для репетиции своего первоклассного номера. Станислауса обуял страх. Неужели этот Богдан все-таки разболтал? Приказ по службе, ничего не поделаешь!

В кухню вошел Роллинг:

— Это я тебя назвал.

Станислаус был возмущен.

— И это, по-твоему, дружба?

— Не глупи! — успокоил его Роллинг. — Выбери себе помощников с галунами и проделывай с ними свои фокусы! Каждый делает, что может. Они глупее, чем ты думаешь, пусть твои друзья фельдфебели попрыгают. Я кое-что придумал.

Репетиции ротного гипнотизера устраивались в комнате. Кавалерист Август Богдан, бывший железнодорожный обходчик, садовод-любитель, разводивший огурцы в Гурове у Ветшау, искренне веривший в начальников станций и ведьм, был приведен в состояние оцепенения. Станислаус положил его как перекладину между двумя стульями. Вилли Хартшлаг, желавший во что бы то ни стало участвовать в качестве представителя от ротной кухни, сел на неподвижного, как доска, Богдана и, болтая ногами, выпил бутылку вина.

— Я сижу здесь, как на садовой скамейке, — уверял он.

Оцепеневшему Богдану он поднес бутылку вина под самый нос. Но Богдан витал где-то далеко-далеко и не обнаружил ни малейшего аппетита к вину. Он спал блаженным сном в стоге сена в Шпреевальде.

Вилли Хартшлаг видел однажды в каком-то ярмарочном балагане, как загипнотизированному человеку втыкали в щеки булавки, а кожу на шее протыкали вязальными спицами. Такой же номер ему хотелось показать публике. Для смелости он выпил еще одну бутылку вина и отдал себя в руки гипнотизера.

— Если только я почувствую боль от укола, я тебя так тресну… — сказал он Станислаусу. — Как-никак, я твое начальство, не забывай этого!

Спицы вонзались в одутловатые щеки старшего повара, а он хоть бы охнул разок.

И Крафтчек добровольно записался, желая участвовать в номере Станислауса.

— Ты меня так заколдуй, чтобы я почувствовал себя в Силезии и одним глазком посмотрел, все ли в порядке в лавке, как идут дела.

И этот номер прошел с успехом, даже в присутствии ротного вахмистра Цаудерера. Вахмистр слегка посерел в лице и начал прыгать вокруг Станислауса, как воробей вокруг лошадиного навоза.

— Эта сила у вас от рождения?

Роллинг ткнул Станислауса в бок.

— Да, она у меня врожденная, господин вахмистр, — ответил Станислаус.

— Я так и думал, — сказал вахмистр. — Я в этом разбираюсь, повидал кое-чего на своем веку.

Станислаус больше не боялся участвовать в празднике.

15 Станислаус оказывается магом высокого класса, угощает пятерых фельдфебелей водой и срывает аплодисменты искусству эстрады.