Сергей Кургинян - Смысл игры и другие выступления

• Название: Смысл игры и другие выступления
• Автор: Сергей Кургинян
• Жанр: Политика

Расшифровка концептуально-аналитической интернет-телепередач Сергея Ервандовича Кургиняна «Смысл игры» (№ 1-18) и других видео-выступлений конца 2011 — начала 2012 года.

Оригиналы передач и выступлений — на сайте движения «Суть Времени»: http://eot.su

Расшифровки сделаны на форуме http://open-eot.su

---

Сначала за счёт того, что на «Историческом процессе» был дан полный отлуп оранжевым (Собчак, Рыжкову и другим). Потом за счёт того, что 24 декабря был проведён альтернативный митинг на Воробьёвых горах и была сожжена белая ленточка. И просто морально опамятовались все, кто могут быть врагами оранжевых.

Потом за счёт того, что на Поклонной горе была собрана широкая антиоранжевая коалиция, на которой я сказал, что я являюсь противником политики Путина. А Зюганов, дав сначала обещание стать первым выступающим на Поклонной, потом сказал, что у него болит горло.

Потом за счёт того, что мы выдвинули идею общественного договора о легитимности выборов. А когда оранжевые поломали эту идею, то оказалось, что её ломают оранжевые. Что, соответственно, они ратуют вовсе не за чистоту выборов, а за что-то совсем другое. И они сказали об этом.

Вот за счёт всего этого, да, мы поломали их игру.

Их игра была в том, чтобы я покорно, как хорошая борзая собачка, схватил «утку» под названием «голоса проснувшегося советского большинства», положил их Геннадию Андреевичу. А Геннадий Андреевич отдал их Немцову, Шендеровичу, Собчак и другим.

В этом была идея. В этом был кремлёвский проект.

И этот кремлёвский проект был поломан.

Но, когда вы говорите о проектах, вы имеете в виду игру. Философски (а мне всё-таки не хочется замыкаться на узкой прагматике) проблема заключаются в том, что есть два компонента: есть Игра с определёнными правилами, а есть История. И есть некоторая связь между одним и другим.

В Игре побеждает тот, кто задаёт правила. Master of the game— хозяин правил.

Любой, кто задаёт правила, побеждает любого, кто играет по заданным правилам. А любой, кто играет по заданным правилам, побеждает любого, кто движется, как фигура.

Вот Зюганов двигался, как фигура. Он позволил себе стать низшей, третьей, так сказать, кастой — кастой фигур. Не игроков и не хозяев игры, а фигур.

А мы поменяли правила.

Правилом было то, что будет власть и «оранжевые», как общество. А мы, создав антиоранжевое движение, показали, что есть общество, отдельное от «оранжевых». И сколько наши противники ни пытались доказать, что это не так, им пришлось теперь признать, что это так. И теперь они это общество проклинают, как тёток с фиолетовыми физиономиями, как хмурых дядек.

Вот, есть они — народ. И мы показали, что он есть. И как только мы это показали, мы поменяли правила игры.

Но мы ещё и зажгли новый исторический огонь, сказав о том, в чём мы не согласны с существующей властью, почему мы являемся принципиальной оппозицией этой власти.

А не согласны мы с нею вот почему. Это важно ещё раз зафиксировать.

Путин постоянно говорит о суверенитете. И вполне может быть, что искренне верит в то, что отстаивание суверенитета — это очень серьёзное дело.

Если он действительно в это верит (а это обнаружится в ближайший год, потому что суверенитет будут всё более и более подрывать), если он действительно в это верит, то лучше такая вера, чем угроза ходить под американским флагом, в случае, если власть не устроит… Если власть не будет потакать некоторым намерениям «рассерженных горожан», они начнут ходить под флагами Соединённых Штатов… Так вот, лучше Путин с его суверенитетом, чем граждане под полосатым флагом — для меня.

Но концепция суверенитета у Путина — это классическая национально-буржуазная концепция в духе Вестфальского договора, в духе национально-буржуазного существования вообще.

Суть заключается в следующем. Есть проект Модерн, в котором живёт весь мир. И этот проект — это как бы мировой дом, в котором существуют разные квартиры. Квартиры эти могут быть в подвале (очень плохие, колониальные, так сказать), они могут быть в бельэтаже, они могут быть в мансардах. И все страны борются по правилам модерна за то, чтобы получить наилучшие квартиры в этом доме — в миропорядке, заданном определёнными правилами.

Вот что такое ограниченный национально-буржуазный суверенитет.

Россия никогда по законам этого суверенитета жить не хотела. «Третий Рим» или коммунизм, неважно, это всегда желание перестроить мировой дом. Это заявление о том, что домик не ахти — не тот, что надо. Что человечество идёт не теми путями, которыми оно должно идти к благу. Что домик слегка вдребезги напоминает тюрьму или что-нибудь ещё похуже. Что в аду не обустраиваются и не хотят наилучшую территорию. Что нужен рай, а не ад.

Вот что такое извечное русское отношение к вопросу о суверенитете. В этом смысле русское ноу-хау — это глобальный суверенитет. Не локальный, национально-буржуазный, а глобальный. Это предложение миру глобальных альтернатив.

Самой яркой такой глобальной альтернативой был и остаётся коммунизм. И в рамках этого самого коммунизма, с какими бы изъянами он ни был, русские вдруг и стали самими собой до конца. Даже больше, чем с «Третьим Римом» и Московским царством. Они нашли себя, выявили себя. Они действительно стали страной, несущей миру новую весть.

Русское ноу-хау — не сырьё и даже не наука и техника, и не балет, и не живопись, и не литература (хотя русские несут миру очень многое во всём этом), а новая глобальная весть.

Теперь наступает время, когда проект Модерн рушится. То есть домик, в котором были эти национально-буржуазные квартиры, шатается, плывёт, странно искажает свои контуры, превращается в какой-то странный лабиринт, в какую-то монструозную конструкцию. Не New World Order (новый мировой порядок), а New World Disorder (новый мировой беспорядок). И внутри всего этого оказывается, что у русских места просто нет.

Домик всё более напоминает уже не тюрьму и не шалман, а просто натуральнейший ад — «человейник», как говорит Зиновьев. Место тотального расчеловечивания, тотального рабства. Место, где не будет возможности для человека восходить вообще. Что именно он будет есть, и как именно он будет спать, и какая там будет «Икеа» и какой «Макдональдс» — вопрос двадцать пятый. А вот восхождения там не будет.

Внутри всего этого очевиднейшим образом теряется какое бы то ни было место для России. И вот тут мы говорим:

— Послушайте, а о каком национально-буржуазном суверенитете идёт речь? О чём вы вообще говорите? Россию в этом нельзя разместить. Её никаким образом в этом не разместишь. Вы начинаете модернизацию, игру в модернизацию, — в условиях, когда эта игра завершена. А там, где она ведётся… Ну, её ведут уже несколько стран, которые ещё имеют для этого какой-то потенциал. У них есть ещё традиционное общество. Они кидают его в топку этого Модерна и как-то едут. Но, когда они докидают туда традиционное общество — и они остановятся. Куда мы двигаемся дальше? Остаётся ли развитие приоритетом 21-го века?

Ведь из этого философского огромного вопроса вытекает всё на свете: способ развития России, программы её во всех сферах (от промышленности до сельского хозяйства), её отношение к человеку, ее модель человека, ее отношение к своей сверхдержавности (то есть, к империи или к Советскому Союзу), ее отношение к нации…

Это самый больной вопрос.

В одной из передач Максим Шевченко сказал, что сейчас, после того, что произошло на Болотной, Сахарова, Поклонной и так далее, открывается путь к формированию политической нации. А мне-то кажется, что путь закрывается. Поскольку есть дельфины и анчоусы, мухи и пчелы, то о какой нации идет речь? Поскольку надо убивать теток-негодяек, которые проголосовали не так, как хочется, то о какой нации идет речь?

Есть два народа — большой и малый. Это очень серьезный вызов. Малый народ силен, он полиэтничен, он сейчас затаился, он будет делать одновременно очень много разных вещей: он будет концентрировать силы, он будет добиваться уступок от власти, шантажируя власть эксцессами, и на какое-то время ему удастся добиться этих уступок.

Это оформилось. Меньшинство оформилось на Болотной и Сахарова. Оформилось ли большинство? Нет. Оно не оформилось. Оно уцепилось за Путина и каким-то способом, ни шатко, ни валко, смогло сказать, что оно есть. А в 1991 году оно не смогло об этом сказать вообще. В противном случае, существовал бы СССР. Оно сказало, что оно есть.

Но с гигантским трудом и огромной инерционностью это все произошло. И будет безумно трудно оформлять большинство. И эту задачу не могут решать люди, называющие это большинство «фиолетовым хайром», «хмурыми дядьками». Это должны делать люди, любящие народ. Другая интеллигенция, готовая вести народ на национально-освободительную борьбу, спасать его.

Если действительно в существующем миропорядке место России нет вообще, то речь идет о спасении народа от ликвидации, от различных форм геноцида, спасение истории — вот это все для какого-то авангарда должно стать серьезной задачей, это должно стать задачей для контрэлиты.

И хотим мы или нет, но эта задача была возложена на «Суть времени»: просто оказалось, что никого рядом нет. Хотелось, чтобы эту задачу решала КПРФ вместе с нами. Но КПРФ вдруг переместилась в какой-то либерально-красный угол поляны. Потом это все либерально-красное, построенное по принципу общего союза против Путина, стало приобретать все более оранжевые тона.