Елизавета Михайличенко - И-е рус,олим

• Название: И-е рус,олим
• Автор: Елизавета Михайличенко
• Жанр: Русская классическая проза

---

Мне было неприятно следовать за логикой своих рассуждений. Эмоции мои всегда немного отстают от моей же логики, что дает чистоту анализа, но приводит к душевному неравновесию. Теперь предстояло осмыслить связь Белкиной мечты с Белкиной беременностью. И я, в общем-то, уже начал догадываться, но как раз тогда в Грот стал спускаться кто-то, завернутый в плащ. В бордовый плащ. Или в бордовое покрывало.

Я вскочил и ударился головой о корень. Но не сильно ударился. Как раз, чтобы прийти в себя и сконцентрироваться на влезшем. Он стоял под входом в Грот, как под софитом и рассеяно вытирал полой лысину, потно блестевшую в направленном свете. Меня он заметил сразу, потому что все время косился в мою сторону и ухмылялся. Конечно, он был тут не в первый раз.

-- Благословен входящий,-- торжественно приветствовал я его. Зачем-то.

-- Ты бы еще сказал "благословен вползающий",-- усмехнулся он.-- Кто ты?

-- Давид.

-- Страж?

-- Да. Хоть и не знаю, что ты имеешь в виду.

-- Пока еще я не имею в виду ничего такого, что ты не знаешь.

-- Кто ты?

-- Елисей.

-- Пророк? -- я сделал вид, что шучу.

-- Пророк.

А он не шутил. И я обрадовался, потому что порока Елисея мне было о чем спросить. Каждый, дочитавший ТАНАХ до конца, нашел бы о чем спросить Елисея. Скорее всего о том, почему лишь за то, что дети смеялись над его плешью, проклял он насмешников именем Всевышнего, и были пожраны сорок два ребенка двумя медведицами, вышедшими из леса. Как раз с этой историей мне было все более-менее ясно. Рассердившийся пророк может проклинать лишь именем Всевышнего, а над последствиями своего проклятия не властен, поскольку этим как бы передает наказание в иные руки. Но история с дамасским царем Ададом давно внушала мне большие сомнения. Ведь когда пришел к еврейскому пророку Елисею слуга заболевшего Адада, Азаил, чтобы спросить об исходе болезни, то Елисей посоветовал не сообщать царю ничего дурного. И далее зачем-то сообщил, что Ададу придется умереть. И верный слуга опечалился. А пророк плакал. И причиной скорби своей назвал предвидимые им беды израильского народа, источником которых будет Азаил, когда станет царем. Пророк подробно рассказал Азаилу какие злодейства предначертано ему совершить: убить лучших израильтян, разрушить города, разбить о скалы младенцев и разрубить беременных. Зачем? Зачем он все это сказал Азаилу? И чья, все-таки, вина в том, что назавтра Азаил удушил Адада? Азаила это вина? Или не сумевшего промолчать пророка? Пребывающего в очарованном состоянии господнего рупора, застывшего в своей пророческой гордыне. И не желающего ради исполнения предназначения хотя бы попытаться от него уклониться?

Нельзя оскорблять предназначение слепым повиновением ему. Раньше было можно, а теперь нельзя. Потому что время теперь иное, время стало другим и требует активного вмешательства в будущее. И это самое главное изменение. Это как растерявшийся человек, который ждет, что ему помогут. Это как постаревший отец. А мы, выросшие дети, по-прежнему смотрим на него и ждем указаний. А это ни к чему хорошему не приведет. Жаль, что я рано остался без родителей, мне так и не почувствовать как это -- возвращать долги принятых за меня решений. Не факт, что я никогда не испытал бы злорадство от ощущения перевернувшейся власти.

-- Скажи, Елисей...

-- Не могу.

Я действительно хотел спросить у него -- не может ли он предсказать мне будущее, хотя бы самое ближайшее. Хотя бы касающееся только меня. А вернее -- моего врага. С кем мне, Стражу, предстоит бороться? Но, может быть, он имел в виду не совсем это. И я решил уточнить:

-- А кто...

-- Сам.

-- ... мой враг?

-- Знаешь.

И смеялся при этом пророк как-то гаденько и гадливо одновременно. Он был так однозначно упоен единоличным владением знанием. Наверное, так же хихикал он, когда приходил к нему за предсказанием Азаил с богатыми дарами. И взорвался, распираемый своим знанием. И запрограммировал Азаила на тот вариант, который даже в представлении был чудовищен. Сам он это, конечно, не понимал, ослепленный близостью к документам с грифом "совершенно секретно". А смеялся так, словно понимал... Неужели даже теперь раскаяние не коснулось его, или хотя бы сомнение.

-- А кто такой Хозяин? -- спросил я, не выдержав.

-- Чей?

-- Кота. Кто он?

-- Кто же спрашивает пророка о том, о чем можно спросить ветеринара!

Я понял. Это-то как раз было очевидно. Кот -- не слуга. Иначе было бы проще приказать Коту, а не посылать слуг на перехват. У Кота нет и не может быть Хозяина, но это не значит, что его нельзя использовать в каких-то целях, искусно создавая ситуации, когда Кот будет делать именно то, что требуется. Кажется, и со мной происходит нечто подобное. Впрочем, со всеми происходит что-то подобное. Или почти со всеми. У всех есть свой манипулятор. Нет его лишь у слуги -- ему прямо говорят, что он должен делать. Значит, у Кота Хозяина нет. Есть нечто, провоцирующее его на определенные поступки. Хозяина нет, но есть некая цель. И Кот помогает ее осуществлению просто преследуя свои собственные совершенно другие цели. Либо все-таки знает о ней, разделяет ее и воплощает. Тогда Кот -- как бы хозяин самому себе? Или марионетка, играющая роль хозяина самому себе? О, этот вопрос фундаментальнее, чем "Быть или не быть?" Он относится к каждому из нас и практически нерешаем изнутри, из собственной шкуры, хозяином которой всегда себя ощущаешь. Но, наверное, можно придумать какие-то эксперименты над самим собой, даже над собственной судьбой, результат которых будет однозначно зависеть от того выбираешь ли ты направление своего жизненного пути, или уворачиваешься, чтобы не врезаться в загородки, загоняющие тебя в корраль.

8. СИМХАТ ТОРА

Давид

В Гиват Шауле всегда пахнет свежим хлебом и мочой. В любое время года и суток. Я забираю Лею с работы во много раз чаще, чем бываю на кладбище. Но каждый раз, сворачивая к психиатрической больнице, внутренне отмечаю, что еду на кладбище. Означает ли это, что смерть для меня важнее любви, или демонстрирует лишь мою готовность к худшему?

Лея шла к машине, не улыбаясь. Наверное, ей опять нехорошо. А ведь сегодня -- сокращенный день, вечером начинается Симхат Тора, и мы даже хотели побродить по какому-нибудь религиозному району, посмотреть на уставное веселье, на пляшущих со свитками евреев, заводящихся под одобрительными взглядами не только Всевышнего, но и женщин. Женщинам в этот день можно открыто, не прячась за занавесками, наблюдать за происходящим действом. Но Лея не улыбалась. Жаль, я тоже, оказывается, хотел пойти вместе с ней вечером в синагогу и перебрасываться взглядами через праздничное пространство. А во все остальные дни поход с женщиной в синагогу нельзя назвать совместным.

Я тоже перестал улыбаться. Улыбка, как и любовь, без взаимности -глупа. Вот, пожалуй, главное отличие любви от дружбы -- дружба по определению взаимна.

-- Привет,-- сказала Лея устало и неприветливо. Плюхнулась на сиденье. В детстве у меня жила пара хомяков. Когда у хомячихи портился характер -она начинала кусаться, гонять хомяка по клетке, пищать -- я точно знал, что скоро появятся хомячата.

-- Сразу домой? -- почти констатировал я.

-- А куда еще? Все уже закрыто. Я хлеб забыла купить, кстати.

-- Я купил.

-- Сегодня еще раз ультразвук делали.

Я поймал себя на малодушии -- боялся спросить, но спросил:

-- Да? И что?

Лея передернула плечами:

-- А ничего. Нестандарт, похоже.

Я ничего не говорил, решил -- пусть скажет все, что считает нужным сама. Я не врач, чтобы обрабатывать медицинскую информацию, она это сделает для меня лучше.

-- В общем, они сказали, что похоже на близнецов.

-- На близнецов?

-- Или даже на тройню.

-- Ни фига себе! Пусть лучше двойня... Лея, ты что, ты поэтому расстроилась? Брось, близнецы тоже люди... То есть, это, если подумать, даже интересно. Особенно если однояйцевые. Или если мальчик и девочка, тоже интересно. Однояйцевых можно специально по разному воспитывать, чтобы почувствовать пресловутые "врожденное" и "приобретенное".

Лея искала что-то в "бардачке". Что она может искать в моем "бардачке"? Она, конечно, тоже иногда берет машину, но ни разу не замечал, чтобы после нее что-то оставалось. Кажется, она тоже поняла, что ей нечего там искать. Резко захлопнула. И сообщила:

-- Понимаешь, толком почему-то не могут посмотреть. Двигается плод... плоды все время, причем когда УЗИ делают. Впечатление, что на ультразвук реагируют.

-- А такое может быть?

-- Нет, конечно... Я так больше не могу. Я, знаешь, хочу уехать к маме, в Нетанию. Хотя бы до родов. А если найду там работу, то насовсем... Мой дом не в этом Городе, понимаешь?

-- Живущий в Иерусалиме всегда бездомен, ибо Город этот -- жилище Господа,-- попытался то ли успокоить, то ли развлечь ее я. Не получилось:

-- Вот мне и надоело бомжевать! Не хочу быть беременной бомжихой!

-- А что вдруг?