Марк Алданов - Исторические портреты

• Название: Исторические портреты
• Автор: Марк Алданов
• Издательство: Захаров
• Жанр: История
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-8159-0667-9

---

Не было ли и каких-либо мистических причин? По словам доктора Баша, один мексиканский «каббалист» довел до сведения императора, что «пять M принесут ему победу». Максимилиан принял на себя главное командование войсками, а остальные военные посты поручил генералам Мирамону, Мехиа, Маркесу и Мендесу. Пять M оказались налицо. Генералов вообще в Мексике всегда было достаточно, можно было подобрать с фамилиями на любую букву. Но войск было мало, очень мало: каких-нибудь десять тысяч плохо вооруженных солдат против шестидесятитысячной армии президента Хуареса, которую снабжали оружием Соединенные Штаты. Преобладали в войсках Максимилиана, конечно, природные мексиканцы, но было немало и иностранцев. Как ни странно, встречаются среди его офицеров и люди с русскими или, по крайней мере, славянскими именами: Павловский, Иван Будский, Антон Яблонский. Кто были эти люди?

Кроме генералов с фамилией на M Максимилиана сопровождал в Кверетаро еще полковник с фамилией на Л: Лопес, «наш милый и преданный полковник дон Мигуэль Лопес», — пишет о нем где-то император. Максимилиан с ним познакомился в первый же день после своего появления в Мексике: полковник был начальником того почетного караула, который сопровождал Максимилиана и Шарлотту по пути из Веракруса в столицу. Дон Мигель Лопес стал затем любимцем императора. Он его и предал.

XIII

Имя президента Хуареса теперь почти забыто, думаю, везде, кроме Мексики, где ему воздвигнут великолепный мавзолей-памятник. Но когда-то это имя пользовалось в Европе громкой известностью. Я видел старый портрет президента, с гравированной надписью на испанском языке, в которой чего только нет: «величайший из героев», «необыкновенное самоотвержение», «гражданская доблесть сверх всякой похвалы» и т.д. Надо, конечно, сделать поправку на особенности мексиканского стиля. Армия, например, в Мексике не такая уж большая, и военная история не такая уж изумительная, но гимн у мексиканцев самый воинственный из всех мне известных: тут и «войны, войны», и «пушки», и «гербы», и «грозная шпага», и «бессмертный боец»... Мексиканцы, впрочем, действительно храбрый народ, как президент Хуарес был в самом деле выдающийся человек. По своему характеру, отчасти и по биографии, он несколько напоминает Кромвеля, и если слава ему досталась значительно помельче, то главным образом потому, что Мексика — не Англия.

Дон Бенито Хуарес был самый настоящий индеец. «И отец, и мать его были индейские крестьяне чистейшей запотекской крови», — говорит о нем его восторженный биограф Ральф Берн. Учился он в католической семинарии, был долго преподавателем физики, потом стал изучать юридические науки и проделал блестящую административную и политическую карьеру. Если не ошибаюсь, в новейшей мексиканской истории он — единственный чистокровный индеец, ставший главой государства, и едва ли не единственный государственный деятель, сохранивший этот пост до конца своей жизни, да еще умерший естественной смертью (что до некоторой степени было просто против правил).

Взглядов он держался далеко не крайних. Не очень далеко стоял от нынешних французских радикал-социалистов или от умеренных революционеров 1848 года. Мексика, ее стиль и экзотика придавали этому несколько более торжественный и провинциальный характер. Президент Хуарес переводил Тацита и читал его вслух своей семье. Он отличался необыкновенным упорством, энергией, трудолюбием. Французские войска в Мексике наносили ему одно поражение за другим; Хуарес не терял духа, терпеливо собирал остатки своей армии и снова вел ее в бой. Президент знал богословие, физику, право, но стратегией совершенно не интересовался и, кажется, даже не верил в существование такой науки. Однако лучшие французские генералы так до самого своего ухода из Мексики не могли его уничтожить или довести до капитуляции.

Человек он был жестокий, как большинство пришедших к власти революционеров. Правда, гражданская война велась с большой жестокостью обеими сторонами: когда партизаны Хуареса попадали в плен, с ними не церемонились; точнее, их вообще в плен не брали (по крайней мере, в один из периодов этой войны). Злобы у президента накопилось много: австрийского же эрцгерцога, зачем-то явившегося в Мексику, он ненавидел особенно люто.

Максимилиан, конечно, воплощал в себе все, что могло быть ненавистно Хуаресу. Он был пришелец, захватчик, барин, иностранный император, ставленник другого иностранного императора, потомок Габсбургов, поработивших Мексику и ее исконное индейское население. Что и говорить, все существующие расы — высшие, самые высшие. «К зырянам Тютчев не придет»? Я уверен, что у зырян есть поэты, которых они ставят гораздо выше Тютчевых. Ничего нет странного и в том, что высшей расой себя считают и индейцы, по крайней мере, по сравнению с европейцами, прибывавшими в их страну. Была, наконец, и личная жизнь. Максимилиан весьма мало походил на Тиберия, но, с точки зрения мексиканского Тацита, он был именно Тиберий. Вероятно, история с Армидой была крайне противна президенту Хуаресу. Сам он был образцовый семьянин, оставил двенадцать душ детей и умер, держа в руках портрет жены, скончавшейся незадолго до него.

XIV

19 февраля 1867 года Максимилиан со своей крошечной армией вошел в город Кверетаро. По словам доктора Баша, население оказало императору восторженный прием. По-видимому, многие в Мексике его искренно любили. Люди, знавшие Максимилиана, говорят о его большом личном обаянии. Уже в пору неудач, после ухода французских войск, один из мексиканских генералов предсказывал, что Максимилиан перейдет в историю с прозвищем Великого.

Император распределил должности между четырьмя своими генералами на букву М. Маркес стал начальником штаба, Мирамон командовал пехотой, Мехиа — кавалерией, Мендес — резервами. Генералы терпеть не могли друг друга. Мендес предлагал императору арестовать Мирамона; Мирамон считал подозрительным человеком Маркеса. Сам Максимилиан принял на себя верховное командование. Через две недели крепость осадила республиканская армия генерала Эскобедо.

Многие великие писатели говорили о поэзии войны. Из русских классиков у Достоевского есть об этом интересная страница. У Гоголя Андрий Бульба «весь погрузился в очаровательную музыку пуль и мечей». Правда, ни Гоголь, ни Достоевский никогда никакой войны не видели. Но и Толстой, видевший войну вблизи, писал ее отнюдь не одной черной краской, хоть он нигде не говорит об «очаровательной музыке». Тема эта сложная. В новой литературе она понемногу исчезает (говорю о литературе настоящей). Вероятно, аэропланы, с ипритом и зажигательными снарядами, нанесут военной поэзии последний удар. Разумеется, Лилиентали, Райты, Сантос-Дюмоны не ответственны за то употребление, которое делается и будет делаться из их изобретения. Однако в общем итоге изобретение это, несмотря на полеты через океаны и полюсы, окажется, думаю, не счастьем, а проклятьем для человечества. Если в злую ночь одни аэропланы сожгут Национальную библиотеку и Лувр, а другие, скажем, Венецию — разумеется, с сотней тысяч людей на придачу в обоих случаях, — то мало кого утешат самые замечательные спортивные полеты самых замечательных современных рекордистов. Поэзию в новой войне усмотреть будет не очень легко и наиболее пылким, восторженным людям.

Осада Кверетаро была одним из последних в истории образцов старой, совсем старой войны. Она почти не отличалась от осады, описанной в «Тарасе Бульбе». Кверетаро считался крепостью, вероятно, потому, что был окружен холмами. Кроме того, на окраинах города и вокруг него было много обнесенных стенами зданий, в большинстве монастырей, выстроенных в расчете на столетия и потому построенных прочно. Каждое из этих зданий можно было оборонять. Некоторые даже считались «неприступными». В мемуарах, относящихся к осаде, можно найти ученые слова, как «верки», «линия обложения», «контрвалационная линия», «ключ к позиции» и т.д. Но произносятся они без большого убеждения. «Ключа к позиции» не было, потому что не было никакой позиции. Артиллерию, конечно, имели обе стороны, но довольно жалкую, вдобавок с весьма малым числом снарядов. Наряду с пушками было в ходу и лассо. Осада Кверетаро, в сущности, сводилась к тому, что осаждающие при помощи шпионов и лазутчиков старались узнать, между какими холмами и зданиями ночью стоит меньше всего осажденных. Тогда в брешь с наступлением темноты обычно бросалась «кавалерия», то есть несколько сот людей на лошадях и мулах. Так как осажденные за две недели успели все же выкопать между монастырями ров и устроить разные завалы и баррикады, то в большинстве случаев штурм отбивался: из соседних зданий прибегала вовремя пехота и прогоняла людей на мулах выстрелами из ружей XVIII века, оставшихся от испанского владычества. Маршал Вобан считал, что искусство строителя крепостей заключается в «замене крови потом»; на постройке укреплений Кверетаро пота было, верно, пролито немного.