Валерий Волошин - Ленинград — срочно...

• Название: Ленинград — срочно...
• Автор: Валерий Волошин
• Издательство: Современник
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1986

Книга посвящена первым советским локаторщикам, которые в труднейших условиях ленинградской блокады осваивали и совершенствовали новую для того времени чудо-технику. Благодаря специальным установкам — радиоулавливателям самолетов — они заранее предупреждали ПВО города о налетах. Хваленые фашистские асы не смогли безнаказанно летать над Ленинградом, прицельно сбрасывать бомбы. Оказались безуспешными и попытки германской разведки обнаружить и обезвредить наши локаторы.

Автор в остросюжетной форме воссоздает малоизвестные события Великой Отечественной войны.

---

Книгу, которую он пишет, действительно можно назвать золотой. Я старший оператор, а на этом «Редуте» новичок. Сколько времени нужно, чтобы освоить его, прочувствовать, сжиться с ним. Полистал книгу, в рисуночках разобрался, и что вы думаете? В первое же дежурство за экраном был спокоен: Калашников так подробно описал все «местники», импульсы от разных целей, что никакие неожиданности не пугают. Не книга, а диссертация. Я так и сказал ему: мол, быть тебе, Коля, доктором наук, после победы сразу защититься сможешь: есть ученый труд! А он в ответ показал на запись в «Золотой книге»: «Приобретенный боевой опыт и личное совершенствование старших операторов — результат критического отношения к своей и чужой боевой практике».

— Ясно? — спрашивает.

— Ничего не ясно.

— А то, Гарик, что это прежде всего наши ошибки, огорчения, удачи и неудачи. Они могли быть забыты спустя время. А так — мы их не только помним, но они нас еще и учат. Воевать, работать, жить — всему учат! Чтоб бомб на Ленинград как можно меньше падало.

— Выходит, то, о чем ты пишешь, нужно теперь, а потом, в будущем, и не пригодится?

— Как же не пригодится! Ведь это боевой опыт первых «редутчиков», понимаешь?! Он в историю войдет. Кстати, Гарик, кончится война — поступлю я в университет, историком хочу стать.

— Ты что, Коля! У тебя же все задатки радиотехника! Ты же радист до мозга костей! Лучший оператор в батальоне!

— Хватит трепаться. А то заносит тебя — «доктор наук», «лучший оператор»… Пафоса у тебя, Гарик, столько, что на весь батальон хватит!

В общем, с Калашниковым не помечтаешь! Он уже старшина, под его началом быть совсем непросто. Вроде бы друзья, а никаких послаблений! Он тоже вместе со всеми пашет за двоих… Но когда наступает передышка, приятно с ним поговорить, поспорить, душу излить. Порой он одергивает меня: расфантазировался! Я в ответ стараюсь не заводиться. Понимаю, серьезность всегда положительно характеризует человека. Хотя как быть с эмоциями? Не седовласые же мы аксакалы. Калашников, я знаю, считает: в нашем деле чувствам волю давать нельзя. Иначе отвлекаться начнешь, а цель улизнет…

Но сам-то, сам! Прежде чем в женскую землянку войти, чтобы порядок проверить, у входа и топчется, и накашляется до хрипоты. А вылетает оттуда пунцовый, будто из баньки, а вслед хиханьки-хаханьки несутся. Был бы я старшиной, приструнил бы этих мадонн эфира в два счета. Какие из них операторы? Какие радисты? Учили, учили их при батальонном штабе, только чему? Им слово — они в ответ сто. Острят пулеметными очередями, а меня малышом называют или Гаврошем. Меня, которого знают от Кронштадта до Волхова! А по моим донесениям насшибали столько «юнкерсов», что, переплавь их на рельсы — до Одессы, наверное, дорогу можно будет протянуть.

Я Калашникову жаловался, мол, наведи дисциплину, что за обращения такие к сержанту: «Гаврош, принеси… Малыш, покажи…» А Калашников успокаивает:

— Не обращай внимания, Гарик. Их сейчас нужно быстрее специалистами сделать… Да, знаешь, девчата попросили для марша слова написать, чтобы вся наша боевая жизнь в нем воспевалась. Может, напишем вместе с тобой?

Ну, думаю, все, дожили!

— Кто это попросил? — спрашиваю. — Поконкретнее, пожалуйста. Девчат на «дозоре» больше десяти.

— Все и просили.

— И эта?!

— А-а… Люда Красновская тоже, ей первой эта идея о марше в голову пришла, — и Николай покраснел.

В общем, крышка Калашникову, влюбился, я вижу, он по самые уши в Красновскую. До такой степени, что даже на комсомольском собрании при всех заявил: «Беру над Красновской шефство: сделаю из нее классного оператора!»

Вот тебе и эмоциональная устойчивость!..

Согласился я марш написать, коль так надо. Калашников пообещал, что будет это марш батальона — не шутка! С мелодией сначала сложности были. Выручил инженер установки, толковый мужик!

Сразу же после моего приезда на «семерку» Калашников меня просветил: ты, мол, не смотри, что с виду инженер неприметный. До войны работал он над системами орудийной наводки, которые устроены по тому же принципу, что и «Редуты». А это значит, человек в нашем деле соображает!

Однако мне инженер показался странным на первом же дежурстве. Началось оно в четыре утра. Самое паршивое время! Особенно когда в небе спокойно, целей нет. Сидишь у экрана истуканом, глаза таращишь до рези, а потрепаться ни с оператором, ни с дежурным офицером нельзя. И заснуть боишься — под трибунал попасть можно.

И вот кемарю я, видно, перед первыми петухами. «Местные» помехи на экране тополями кажутся, лампы светятся, точно под южным солнцем печешься, а что-то так шелестит, словно волны выплескиваются, омывая песок. Благодать! И вдруг — что это? Неужели человек-амфибия в рог трубит, восседая на дельфине? Мать честная, такие звуки издает, что спина похолодела. Тру глаза: нет, картинка на экране не изменилась', отраженных от целей сигналов нет. Кто же так стонет, гудит, душу выворачивает? Вроде бы труба играет. Глянул на инженера и перепугался: оказывается, это он, сложил ладони лодочкой и изображает то ли американца трубача Луи Армстронга, то ли нашего одесского кумира Леню Утесова. Ну, думаю, засиделся инженер, сдвинулось у него по фазе что-то в голове. А он поиграл себе так минут пять и снова в карту-планшет уставился. После смены я к Калашникову:

— Слушай, Коля, по-моему, инженер не того, — я покрутил пальцем у виска.

— Че-го?!

— Понимаешь, во время дежурства он вдруг начал изображать из себя музыканта, гнусаво так, жуть!

— Ясно. Значит, браток, тебя ко сну потянуло. Первый раз на дежурстве, а так начинаешь!

— Кого ко сну?! Коля, да ты что?!

— Именно. Инженер тебя таким образом будил. Деликатный он человек, понимаешь? Другой бы так взгрел! С дежурства бы снял — вот тогда бы я на тебя посмотрел, как ты бы «затрубил»! Кстати, Гарик, воентехник первого ранга действительно трубач отменный… Он, когда война началась, сначала в народное ополчение пошел. В районе Автово был ранен: граната рядом с ним разорвалась. Пришел на «семерку» с осколком в носу. Времени, чтоб в госпиталь лечь, не было, обстановка не позволяла. Военврач Казакова прямо на «дозоре» лицо ему разбинтовала и хрящи выправила…

Совсем по-другому отношусь я сейчас к инженеру. Раньше героев себе представлял бравыми, удалыми. А теперь убедился, что тихие, неприметные, совсем не богатырского сложения люди могут быть смелыми и мужественными. Такие, как Купрявичюс. Или наш инженер. Мне подобные люди нравятся…

А инженер нет-нет да и устроит нам концерт: наловчился трубе подражать: «Ту-у… ту-ту-ур!..» Правда, если случается это в аппаратной станции, я сразу вздрагиваю: понял, мол, вас!

Чаще всего наш инженер наигрывает мелодию «Все выше, и выше, и выше…». Я Калашникову предложил позаимствовать этот мотив у летчиков для нашего марша, они не обидятся, мы им помогаем. Калашников поддержал меня и тут же выдал припев:

Все зорче, точнее и дальше
Бросают «Редуты» свой взгляд.
Мы знаем, за нашей спиною
Победу кует Ленинград…

Но с остальным текстом дело шло туго. Впрочем, строчки первого куплета вроде ничего получились:

Храня покой родного Ленинграда,
Стоит на страже семьдесят второй.
И ни мороз, ни лютая блокада
Не умертвили город дорогой…

…Незаметно пролетело мое дежурство. Слышу снаружи глухие голоса, заскрипела лесенка. Я обычно сообщаю своему сменщику о сложившейся обстановке, но Калашникову говорить ничего не приходится — он мастер. Коля сам шепотом мне рассказывает:

— Понимаешь, три строчки следующего куплета придумал, а четвертую никак не могу. Послушай: «Мы видим — враг поднялся с аэродрома и курс свой взял на город дорогой. Слова команд несутся в микрофоны…» А дальше?..

— Встречает гадов летчик молодой! — выпалил я, усмехаясь: все равно Калашникову не понравится.

— Гарик! Ты голова! Записываем!.. Прекрасный куплет получился!

Я вышел из станции, довольно улыбаясь. Свежо. Листва на березках пожелтела. С хорошим настроением иду к кухне… «Юнкерс»! Неожиданно вынырнул и ползет прямо на меня. Кричу что есть сил: «Во-оздух!»… Засвистели бомбы. Упал, вжался в землю. Подхлестывает какой-то азарт, хочется встать, закричать: «Все равно промажешь, сволочь!»

Раздались взрывы сзади. И тут меня охватил испуг: «Там же «Редут», радиостанция, землянки!»…

К счастью, все обошлось благополучно. Калашников и инженер вышли из аппаратной.

— Я же видел его, видел! — чертыхался Калашников. — Вел по маршруту, пока цель с «местниками» не слилась.

— Вполне возможно, — согласился инженер. — Впредь нам следует быть осмотрительней.

…Сразу же после этого случая я предложил Калашникову две строчки к следующему куплету марша: «Пусть рвутся рядом мины и снаряды, в свои машины мы идем как в бой…»