Адам Мицкевич - Стихотворения и поэмы

• Название: Стихотворения и поэмы
• Автор: Адам Мицкевич
• Жанр: Поэзия

---

Словно верный провожатый,

След за ним голубоватый,

А по следу - конь проклятый.

"Милый, что тут за дорога?

Не видать следа людского".

"Все дорога, раз тревога,

Бегству нет пути прямого.

Где следы? В мой замок входа

Нет для пешего народа:

Богатея - ввозят цугом,

Победнее - ноша слугам.

Вскачь, мой конь, во весь опор!

Загорелся небосклон,

Через час раздастся звон.

А пока услышим звон

Мимо речек, скал и гор

Проносись во весь свой дух:

Через час - второй петух".

"Натяни поводья лучше!

Конь пугливо скачет боком,

За скалу или за сучья

Зацеплюеъ я ненароком".

"Что там, милая, надето

Шиур, кармашки с ремешками?"

"Мой любимый, четки это,

Это ладанки с мощами".

"Шнур проклятый! Шнур, сверкая;

Пред конем моим маячит:

Он дрвжит и боком скачет.

Бровь игрушки, дорогая!"

Конь, избавясь от тревоги,

Отмахал пять миль дороги.

"Не погост ли это, милый?"

"Это замка укрепленья".

"А кресты, а те могилы?"

"Не кресты, то башен тени.

Вал минуем - и дорога

Оборвется у порога.

Стой, мой конь ретивый, стой!

До зари ты миновал

Столько рек, и гор, и скал:

Что ж дрожишь ты, резвый МОЙ

Знаю, маемся вдвоем

Ты крестцом, а я крестом".

"Опустил твой конь копыта.

Веет стужей ветер лютый.

Ледяной росой омыта,

Вся дрожу - плащом укутай!"

"Ближе! Я хочу недаром

Лбом к груди твоей склониться:

Он таким пылает жаром,

Что и камень раскалится!

Что за гвоздь тут, дорогая?"

"Это крест, что мать надела".

"Крестик тот остер, как стрелы,

Лоб он ранит, обжигая.

Выбрось гвоздик, дорогая!"

Крест упал и в прахе скрылся,

Всадник панну сжал руками,

Из очей блеснуло пламя,

Конь вдруг смехом разразился,

За стену махнул в мгновенье.

Слышен звон, петушье пенье.

Ксендз не начал службы ранней

Конь исчез и всадник с панной.

На погосте тишь царила.

В ряд стоят кресты и плиты,

Без креста одна могила,

И земля вокруг разрыта.

У могилы ксендз склонился

И за две души молился.

[1830 - 1831]

Сюжет этот знаком народам всех христианских стран. Поэты по разному использовали его. Бюргер построил на нем свою "Лерy". He зная народной немецкой песни, невозможно определить,

какой мере Бюргер изменил содержание и стиль ее. Свою балладу я сложил по песне, которую слышал когда-то в Литве на польском языке. Я сохранил содержание и композицию, но из всех

стихов этой народной песни в памяти осталось всего несколько, которые послужили образцом стиля.

Папоротник и царь-зелье... - растения, употребляемые в колдовстве для ворожбы.

Дом мой на горе Мендога... - Гора Мендога под Новогородком превращена в кладбище, поэтому в окрестностях Новогородка выражение "пойти на гору Мендога" означает "умереть".

СНИЛАСЬ ЗИМА

В Дрездене, в 1832 г марта 23, видел я сон, темный и для меня непонятный. Проснувшись, записал его стихами. Теперь, в 1840, переписываю для памяти.

Снилась зима, и по белым сугробам

Шли вереницами, словно за гробом;

Чудилось, будто идем к Иордану,

А в вышине отозвалось нежданно:

"Господу слава! Народ, к Иордану!"

И впереди меня пара за парой

Двигались люди - и малый и старый

В белой одежде и цвета печали;

Слева шли в черном и свечи держали,

Как золотые точеные стрелы;

Пламенем долу - и пламя горело.

А шедшие в белом

Справа цветы проносили, как свечи,

Шли без огней и терялись далече;

Глянул на лица - знакомых немало,

Все как из снега - и страшно мне стало.

Кто-то отстал; в пелене погребальной

Взгляд засветился - женский, печальный.

Выбежал мальчик, догнал меня сзади

И заклинает подать Христа ради.

Дал ему грош - она два ему тянет,

Сколько ни дам - она вдвое достанет;

Нас обступают, мы золото мечем,

Шарим - кто больше; дарить уже нечем

Стыд нестерпимый! "Отдай им обратно,

Слышно вокруг. - Пошутили, и ладно!"

Мальчик кивает: "Берите, кто жадный".

Но повернулся я к той, белорукой,

Перекрестила, как перед разлукой.

Вспыхнуло солнце и снег озарило,

Но не сошел он, а взмыл белокрыло

И полетел караваном гусиным

И все вокруг стало теплым и синим!

Запах Италии хлынул жасмином,

Веяло розами над Палатином.

И Ева предстала

Под белизной своего покрывала,

Та, что в Альбано меня чаровала,

И среди бабочек, в дымке весенней,

Было лицо ее как Вознесенье,

Словно в полете, уже неземная,

Глянула в озеро, взгляд окуная,

И загляделась, не дрогнут ресницы,

Смотрит, как будто сама себе снится,

И, отраженная той синевою,

Трогает розу рукой снеговою.

Силюсь шагнуть - и не чувствую тела,

Речь на раскрытых губах онемела,

Сонное счастье, отрада ночная!

Кто о ней скажет и есть ли иная

Слаще и слезней? От яви палящей

Сон исцеляет, как месяц над чащей...

Молча приблизился, взял ее руку,

И поглядели мы в очи друг другу

И не видал я печальнее взгляда.

Молвил: "Сестра моя! Что за отрада

Снится во взгляде твоем невеселом

Словно иду полутемным костелом!"

Оборотилась с улыбкою детской:

"Прочит меня за другого отец мой,

Но ведь недаром я ласточкой стала

Видел бы только, куда я летала!

А полечу еще дальше, к восходу,

В Немане крыльями вспенивать воду;

Встречу друзей твоих - тяжек был хмель их:

Все по костелам лежат в подземельях.

В гости слетаю к лесам и озерам,

Травы спрошу, побеседую с бором:

Крепко хранит тебя память лесная.

Все, что творил, где бывал, разузнаю".

Тихо я слушал - и, полный загадок,

Был ее голос понятен и сладок.

Слушал - и сам себя видел крылатым

И умолял ее взять меня братом.

Но защемило от давней тревоги,

Что же расскажут лесные дороги.

И, вспоминая свой путь легковерный

С буйством порывов и пятнами скверны,

Знала душа, разрываясь на части,

Что недостойна ни неба, ни счастья.

И увидал я - летит над водою

Белая ласточка с черной ордою:

Сосны и липы явились за мною,

Ветка за веткой - вина за виною...

К небу лицом я проснулся от муки

Как у покойника, сложены руки.

Сон мой был тихим. И в рани белесой

Все еще пахли Италией слезы,

Все еще теплили запах жасмина,

И гор Албанских, и роз Палатина.

Стихи эти писались, как приходили, без замысла и поправок.

К ОДИНОЧЕСТВУ

К тебе, одиночество, словно к затонам,

Бегу от житейского зноя

Упасть и очнуться в холодном, бездонном,

Омыться твоей глубиною!

И мысли текут, ни конца им, ни краю

Как будто с волнами играю,

Пока изнуренного, хоть на мгновенье,

Меня не поглотит забвенье.

Стихия родная! Зачем же я трушу.

Лишь только твой холод почувствую жгучий,

Зачем тороплюсь я рвануться наружу,

На свет, наподобие рыбы летучей?

Здесь нечем согреться - там нету покоя,

И обе стихии карают изгоя.

[Весна 1832 г.]

* * *

Расцвели деревья снова,

Ароматом дышат ночи;

Соловьи гремят в дуброве,.

И кузнечики стрекочут.

Что ж, задумавшись глубоко,

Я стою, понурив плечи?

Сердце стонет одиноко:

С кем пойду весне навстречу?

Перед домом, в свете лунном,

Музыканта тень маячит;

Слыша песнь и отзвук струнный,

Распахнул окно и плачу.

Это стоны менестреля

В честь любимой серенада;

Но душа моя не рада:

С кем ту песнь она разделит?

Столько муки пережил я,

Что уж не вернуться к дому;

Не доверить дум другому,

Только лишь немой могиле.

Стиснув руки, тихо сядем

Пред свечою одинокой;

То ли песню в мыслях сладим,

То ль перу доверим строки.

Думы-дети, думы-птицы!

Что ж невесело поете?

Ты, душа моя, - вдовица,.

От детей своих в заботе.

Минут весны, минут зимы,

Зной, снега сменяя, схлынет;

Лишь одна, неизменима,

Грусть скитальца не покинет.

[Весна 1832 г.]

СМЕРТЬ ПОЛКОВНИКА

Ночевала зеленая рота

У избы лесника на опушке.

Часовые стояли в воротах,

Умирал их полковник в избушке,

Шли крестьяне толпой из поместий:

Был он славным начальником, значит,

Если люди простые так плачут

И о жизни его ловят вести.

Приказал он коня боевого

Оседлать, привести к нему в хату:

Хочет он повидать его снова

Послужившего в битвах солдату.

Приказал принести ему пояс,

И тесак, и мундир ему нужен,

Старый воин, он хочет, покоясь,

Как Чарнецкий, проститься с оружьем.

Когда вывели лошадь из хаты,

Ксендз вошел туда с именем бога.

Побледнели от горя солдаты,

Люд молился, склонясь у порога.

И солдаты Костюшки, что в битве

Много пролили вражеской крови

И своей, но не слез, - морща брови,