Марк Алданов - Бред

• Название: Бред
• Автор: Марк Алданов
• Жанр: Детектив
• Год: 1955

Марк Алданов — блестящий русский писатель-историк XX века, он явился автором произведений, непревзойденных по достоверности (писатель много времени провел в архивах) и глубине осмысления жизни великих людей прошлого и настоящего.

Повесть при жизни автора была напечатана только в сокращенном журнальном варианте. Эти главы — отклик на крупное историческое событие, смерть Сталина. Автор заставил героя, международного авантюриста, вспоминать свои встречи со Сталиным. Эти главы он включил в английский перевод своей повести.Роман описывает восстание в советской зоне оккупированного Берлина летом 1953 года.

---

И свои идеи, в наши идеи, верю твердо. Тогда у людей была честь. Она была для нас связана и с воинской доблестью, хотя нынешним господам это может казаться странным и смешным. Что же есть у них? Что они могут нам противопоставить? Чем они хвастают? Может быть, они хорошо устроили мир? И войны их страшные, чудовищные, у нас таких не было. И злобы в мире было неизмеримо меньше. Когда был мир, люди им наслаждались, не боясь завтрашнего дня. А когда была война, побежденных не вешали. У них тоже, как у победителей, способные, храбрые, умные люди могли отличиться и приобрести славу, бывшую тогда дополнением чести...

—   Все это, однако, было доступно только дворянам.

—   Времена менялись. При Людовике XIV и военная, и политическая карьера были открыты всем французам. Позднее стало иначе. Из-за этого и происходили революции. Они все и погубили. Я не защищаю крайностей старого строя. Наполеон имел всего четыре поколения дворянства. Поэтому он до революции мог стать только ротным командиром. Я предоставил бы ему это право. Его величество король Фридрих II был умнее Людовика XVI, и он изредка принимал на офицерские должности недворян. Делал это неохотно, так как находил, что настоящие традиции чести поддерживаются только в дворянских семействах. Разве он был так не прав? Впрочем, крайностей старого строя я не защищаю, и мы от них понемногу освобождались. Генерал Людендорф вообще дворянином не был. Нет, пожалуйста, не говорите вздора о милитаризме. И не думайте, что я враг России. При царях я стоял за мир с ней, как и князь Бисмарк, кое-что понимавший...

—   В военном деле, ваше превосходительство?

О, нет, это невозможно, он был штатский! В политике. Но князь Бисмарк не дожил до русской революции, иначе он переменил бы мнение. Разумеется, теперь надо начать с России. Все остальное придет со временем. Разве только Саарскую область мы займем раньше, — как только у нас будет армия. Просто займем, и пусть Франция воюет с нами. Посмотрим, как Соединенные Штаты ее тут поддержат, если даже обещают поддержать: всегда можно найти тридцать тысяч причин и поводов, чтобы не исполнять обещаний. Так говорил и его величество король Фридрих II, величайший из наших политиков.

—   Канцлер Аденауэр никакой войны не хочет. Или он обманывает мир?

—   О, нет, он не способен обманывать. Мы его назначим обер-бюргмейстером. Он был и будет превосходный обер-бюргмейстер. Мы даже пожалуем ему дворянство и баронский титул. А если он не доживет, то пусть его дочь будет дворянкой, как Берта Крупп... Повторяю, все остальное подождет. Главное, это Россия. И тут нас, разумеется, поддержит весь мир.

—   Джим не хочет расчленения России.

—   Неужели? Кто такой Джим? Уинни очень хочет, хотя пока, разумеется, не говорит. Все умные и порядочные люди не могут не хотеть расчленения России, хотя тоже пока не говорят. Помилуйте, как же можно допустить, чтобы в центре двух частей света стояло такое колоссальное государство? Это опасность для всего света. Русские эмигранты говорят, что, когда большевики падут, новое русское правительство будет жить в мире со всеми. Мы, однако, не можем положиться на честное слово русских эмигрантов, если даже они не врут. Да и с какой стати Россия должна остаться единой? Демократические принципы повелительно требуют, чтоб были самостоятельны Украина, Грузия, Армения.

—   И балтийские земли?

—   Нет, балтийские земли должны отойти к нам. В нынешней России двести десять миллионов жителей, разве это можно!

—   А сколько будет немцев после их объединения?

—   Не более ста миллионов. Это совершенно другое дело. Таков <должен> быть максимум. Вы думаете, что наш гостеприимный хозяин не желает расчленения России? Он этого не говорит, но, разумеется, желает. Как все демократы.

—   Во всяком случае, войны он не хочет. Это я знаю наверное.

—   Может быть. Однако если война начнется, то он выскажется за расчленение. Впрочем, это неточное слово. Зачем говорить: расчленение? Надо говорить за освобождение народов России, и этого повелительно требуют демократические принципы, следовательно, и принципы нашего гостеприимного хозяина. Надеюсь, так думают и французы, граф?

—   Русские так, кажется, не думают.

Если б так думали и русские, то их следовало бы повесить. Но кто же с ними будет считаться? Может быть, они хотят, чтобы мы, люди Запада, потеряли несколько миллионов людей, освободили их от большевиков, затем крепко пожали им руку и ушли домой, оставив им империю в двести миллионов жителей? Тогда они просто дураки. Нет, граф, с их разрешения или без их разрешения, мы отберем все, что будет только можно. Мы везде произведем плебисциты. У нас даже будет учебное заведение по производству плебисцитов. Все это детали, и говорить об этом преждевременно... Не нравится мне, что вы все усмехаетесь. Я люблю говорить серьезно. Когда будете расчленять Россию, к нам же обратитесь, правда? Мы о чем-другом еще очень подумаем. А здесь, ясное дело, поможем. Согласимся даже на ваш демократический соус.

— Я хотел бы вернуться к предмету нашего разговора. Наше превосходительство обещали дать мне аэроплан для вывоза того ученого.

—   Я? Обещал? Помилуйте! Я сказал, что охотно дал бы его нам. Если б он у меня был. Но у меня его нет. Откуда у меня может быть аэроплан? У нас и атомной бомбы еще нет! Как только это станет возможно, мы будем строить и аэропланы, и водородные бомбы, и вы можете быть уверены, что они будут получше советских и даже американских. Но сейчас у нас ничего нет.

—   Зачем же вы морочили мне голову, ваше превосходительство! Так и сказали бы с самого начала.

— Почему я должен был сказать с самого начала? Мне интересно было послушать вас. Но отчего же вам не попросить аэроплана у Сталина?

—   Как у Сталина? Опомнитесь. Зачем Сталин дал бы мне аэроплан для исполнения поручения американской разведки?

—   Очень просто, зачем. У него всегда первая мысль: провокация. Он создаст инцидент. Ваш аэроплан будет сбит, и в нем найдут два трупа. Тотчас будет установлено, кто летел и зачем летел и по чьему поручению летел. Быть может, при вас и при этом русском немецкого происхождения будут найдены и документы. Ведь вы кое-что с собой повезете? А если не будут найдены, то их можно очень хорошо составить, это делается.

Это, конечно, верно, но мне нет расчета лететь с тем, чтобы превратиться в труп.

—  А это благородный риск: они будут вас сбивать, а вы не поддавайтесь. Такова сущность военного дела... Да вот, он как раз входит! Я вас с ним познакомлю. Иосиф Виссарионович, разрешите представить вам американского разведчика, графа Сен-Жермена.

—  Да я его знаю! Он у меня и живет. Очень рад встретиться с вами, граф.

—  А я как рад! Вы без Макронов, Иосиф Виссарионович?

—  Без них. Надоели они мне. И Тиберия не взял с собой

—   Это Берию-то? Я так понимал на Капри, что это вы Тиберий. Держитесь от них подальше, Иосиф Виссарионович, от Макронов: любя вас, говорю.

—   Знаю я, как ты меня любишь! Или ты что-нибудь знаешь? Поговорить я вообще не прочь. Заходи как-нибудь скоротать вечерок. Сейчас не могу, должен поболтать с нашим дорогим хозяином. Ты о чем хочешь со мной поговорить? Об аэроплане? Отчего же нет? Надо подумать. У нас есть и американские аэропланы. Это, может быть, очень хорошая мысль... Ей Богу; ты мне нравишься. И я слышал, что ты играешь на виолончели." Тарантеллу играешь?

—   Как же не играть, Иосиф Виссарионович! С большим удовольствием для вас сыграю.

—   Сейчас тут же и сыграй.

—   Нет с собой виолончели.

—   Должна быть виолончель, если я приказываю... У моей матери была коза. Ты очень на нее похож...

—   ...Значит, не вышло?

—   Значит, не вышло.

—   Тарантелла кончается?

—   Для вас кончается... Вы по-прежнему согласны уехать только с удобствами?

—   Только с удобствами.

— Аэроплан ждет. Но будут приключения. Придется стрелять. Вы не в состоянии?

—   Я не в состоянии.

—   Как же нам быть?

—   Никак.

Не видите логического решения?

—   Не вижу логического решения.

—   Я вам подсказывать не хочу.

—   Не подсказывайте... Хотите водки?

—   Хочу. Возьмите сами в шкапу... Эту папку заметили?

—   Лгать не буду, заметил. — Стаканы на полке.

— Мы что ж, стаканами будем пить? Мне-то ничего, но вам при раке простаты?

— Мне и тем более ничего... Да, они в этой папке... Собираетесь меня убить?

—   Не говорите вздора... Что же вы намерены делать? Ведь теперь Иосиф Виссарионович о вас знает.

—   Этим я обязан вам. Позаботились?

—   Так всегда бывает: хочешь одного, а выходит прямо противоположное.

—   Да еще хочешь ли «одного»? Очень печально.

—   Очень печально. Скорее всего, вас арестуют сегодня же на заре.

—   Не все ли мне равно?