Роберт Хайнлайн - Луна жестко стелет

• Название: Луна жестко стелет
• Автор: Роберт Хайнлайн
• Издательство: Terra Fantastica, Компания «Корвус»
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1993
• ISBN: 5-7921-0017-9, 5-7921-0012-8

«Луна жестко стелет» – любопытнейший образец социальной фантастики «по-американски», один из наиболее известных романов как в творчестве знаменитого писателя-фантаста Роберта Хайнлайна, так и в мировой фантастике в целом – недаром он был удостоен в 1967 году премии «Хьюго».

«Короче, Луна – каторга. Свозят туда всех урок с Земли, они там живут, детей рожают, дети перенимают уркаганские словечки (какой слэнг, мамочка моя!), сами вырастают. И подымают на Луне нехилый шухер – сначала подпольный, а потом и открытый. Даешь, мол, независимость Луны, мать вашу! И как закрутилось...»

© Сергей Бережной

Перевод А.Щербакова признан лучшим переводом этого романа.

***

Англ. оригинал: «The Moon Is a Harsh Mistress», 1965 г.

(премия Hugo Award, 1967)

Рус. перевод: «Луна жёстко стелет»  —  А. Щербаков, 1993 г.

(премия Всероссийского Конгресса фантастов «Странник» в номинации «лучший перевод», Беляевская премия, 1994 г.)

Другие переводы:

«Луна — суровая хозяйка» — В. Ковалевский, Н. Штуцер, 1994 г.

«Восставшая Луна» — З. Насонова, 2002 г.

---

Неделей позже туда же было добавлено, что «давно известная агент-провокатор Вайоминг Нотт из Лун-Гонконга, чья поджигательская речь на собрании в понедельник 13 мая привела к беспорядкам, стоившим жизни девяти отважным сотрудникам отдела, до настоящего момента в Луна-сити не задержана, но в свой притон в Лун-Гонконге не возвратилась, так что, предположительно, погибла в ходе вызванного ею самою кровопролития». В том же дополнении признавалось, что предыдущий рапорт неполон: тела погибших исчезли, и их точное число неизвестно.

Из этого «постскриптума» ясно следовало, что Ваечке нельзя возвращаться домой и нельзя подаваться назад в блондинки.

Поскольку меня не засекли, я на той же неделе по-новой занялся прежними делами: возней с клиентами, с информационной техникой в библиотеке Карнеги и с бухгалтерскими счетными аппаратами, – а остальное время проводил в «Дрянде» в номере «Л», где вместе с Майком читал фонд «Зебра» и прочие спецфайлы, поскольку собственного телефона у меня еще не было. И всё это время Майк приставал ко мне, как нетерпеливый пацаненок (а он и был нетерпеливый пацаненок), выспрашивая, когда я заявлюсь за следующей сотней хохмочек. Не дознался и надумал выдавать их мне по телефону.

Здорово он мне поднадоел и пришлось напоминать себе, что с точки зрения Майка разметка хохм была в натуре таким же важным делом, как освобождение Луны, а пацаненку ежели что посулил – всё, потом не откручивайся: падло будешь.

А помимо того мне кортило, пустят ли меня в комплекс по-прежнему, привяжутся или нет. Мы знали, что профа ущучили на митинге, он по этому случаю ночевал в «Дрянде». Но днем-то он был на виду, однако к нему даже не пробовали вязаться. Когда мы поняли, что Ваечку всё-таки искали мне еще пуще закортило. Чист я или нет? Или там ждут, когда сам заявлюсь, и там прихватят? Надо было проверить.

Вот я и позвонил Майку, мол, пусть у него животик заболит. Заболел – меня кликнули, без проблем. Кроме того, что паспорт спросили сперва на вокзале, а потом на новой вахте при комплексе, всё было как прежде. Потрепался с Майком, прихватил тысячу хохмочек, предупредил, что будем выдавать оценки назад по сотне за раз каждый третий или четвертый день, не скорее, сказал, чтобы он держался тип-топ, и двинул назад в Луна-сити. Только зашел по пути к главном инженеру сдал на подпись табель, счет за проезд, счет за аренду приборов, ну и за материалы, за обслуживание – короче за всё, что в голову пришло.

После я видел Майка примерно раз в месяц. Без мандража, сам в принципе не совался пока не позовут по случаю неисправности вне компетенции своего персонала. Но всю дорогу – в моей компетенции. Иногда справлялся в темпе, иногда по целому дню тратил, тестирование вел. Следил, чтобы инструмент был разложен на кожухах, тестовые распечатки у меня наготове были, и которые «до», и которые «после», так что мог показать, где имело место что не так, как я разбирался, да что сделал. После моих визитов Майк работал как часы. Ко мне было не придерешься.

Так что, заделавши для него новый блочок анализатора-формирователя, я, не дрогнувши, подсказал ему «прихворнуть». Через полчаса у меня был вызов. Майк повел себя в лучшем стиле: на этот раз «захворало» кондиционирование в резиденции Вертухая. Температурка подскакивала и падала каждые одиннадцать минут, и скачки давления пошли порядка 20 мм рт. ст. в секунду, а этого довольно, чтобы человек жутко задергался, а бывает – чтобы и уши заболели.

Чтобы кондиционирование чьей-то резиденции шло через шеф-компьютер – это непорядок. У нас, в туннелях фермы, стояли простенькие потенциометры с обратной связью из каждого помещения, так что в случае чего любой мог подхватиться с кровати и вовремя рукой подрегулировать, чтобы не пошло в разнос. Коровник переохладило, зато с кукурузой порядок. Над пшеничкой свет вырубило, зато в огороде полный окей. Что Майк мог подсуропить Вертухаю адок в его собственной берлоге, а никто не мог с этим управиться, это только лишний раз показывает, какая дурость вешать всё на один компьютер.

Майк был сам не свой от радости. Наконец-то юмор, любуйся – не хочу. И мне в струю. Валяй, говорю, позабавься, сам инструмент разложил, блочок достал из загашничка.

И вдруг дежурный по залу как начнет ломиться в дверь! Стук поднял, звонок надрывается. Я чуток потянул с ответом, руку пятый номер держу в правой и голую культю выставил – видок, от которого кой-кого тошнит, а прочие шарахаются.

– Дорогой, а тебе-то какого хера надо? – интересуюсь.

– Не мне, – говорит, – а Вертухаю. Слышь, названивает, надыбал ты или нет.

– Передай мое почтение и скажи, что как найду, где пробило, так в три руки налажу его драгоценный комфорт. Если мне не будут мешать дурацкими вопросами. А ты что, так и собираешься стоять при открытой двери, чтобы мне в машину пылюки нанесло? Видишь, кожухи сняты? Если собираешься, поскольку начальник, то когда она от пылюки кашлять начнет, изволь чини ее сам. Я к тебе тогда на помощь с кроватки не вскочу. Это тоже можешь передать Вертухаине своей.

– Придержал бы язычок, кореш.

– Свой держи, позорничек. Ты дверь закроешь или нет? Или мне выметаться отсюда и в темпе чапать в Эл-сити? – и помахиваю пятым номером, как дубиной.

Закрыл он дверь. В гробу он видал еще и оскорбления выслушивать от какого-то придурка. Он и так последним горемыкой себя считал, отчасти политика на это специально работала. Тяжкой долей находил работу на Вертухая. А с моей намеренной подачи – и вовсе невыносимой.

– Усилить? – поинтересовался Майк.

– Ага, минут десять еще подрочи, потом разом прекрати. Потом еще часок пошути, скажем, с давлением воздуха. В любом порядке, но порезче. Знаешь, что такое ударная волна?

– Еще бы! Это…

– Отставить определения. Когда играть с температурой кончишь, тряхни ему воздух почти на грани образования ударной волны и повторяй это дело каждые несколько минут. Чтоб запомнил… Ммм, слушай, Майк, а ты можешь пустить его туалеты работать наоборот?

– Да в элементе! Все?

– А сколько их у него?

– Шесть.

– Знаешь, что? Пусти программу на все, чтобы ему там ковры попортило. Но если в силах усечь, какой из них ближе к его спальне, дай там фонтан под потолок. Сможешь?

– Программа пошла.

– Отлично. А вот тебе, солнышко, подарок. В блоке формирователя голоса сыскалось местечко, куда пристроить мой блочок, и я минут за сорок с этим справился рукой номер три. Проверили-испытали совместимость, и я сказал ему, пусть позвонит Ваечке и проверит все каналы по очереди.

Минут десять было тихо. Я перепломбировал крышки, которые следовало снять, будто я там неисправность искал, убрал инструмент, руку номер шесть пришпандорил, снял с принтера распечатку с тысячей «хохмочек». Насчет того, что надо бы звук отрубить на формирователе, это не я ущучил. Это Майк вперед меня догадался и сам отрубал каждый раз, когда кто-нибудь дверь трогал. Я из виду упустил, а он сообразил, он по крайней мере в тысячу раз шибче моего соображал.

Наконец он сказал:

– Все двадцать каналов в ажуре. Могу перейти с канала на канал на полуслове, причем Ваечка никаких разрывов на стыках не заметила. Успел профу звякнуть, поздороваться, с Мамой поговорил по твоему домашнему номеру, все три разговора в одно и то же время.

– Стало быть, работает. А о чем с Мамой толковал?

– Попросил, чтобы сказала тебе насчет мне звякнуть. Адаму Селене то есть. И поболтали маленько. С ней поболтать – сплошное удовольствие. Посудили-порядили насчет проповеди Грега в прошлый четверг.

– Неужели? А ты-то с какого боку?

– А я ее слышал и сказал об этом Маме. Процитировал стихи.

– Майк, ты даешь!

– Ман, всё окей. Я сказал ей, что сидел на задних местах, а когда под конец гимн запели, тихо смылся. Она в чужие дела не лезет. Она в курсе, что я не хочу попадаться на глаза.

Это Мама-то! Да второй такой охотницы в чужие дела нос сунуть на всей Луне не сыщешь!

– Предположим, что так. Но больше этого не делай. То есть я хотел сказать, конечно, делай. Ведь ты же все собрания, лекций и концерты у нас ведешь.

– Если меня вручную не отключают. Если телефонная связь прервана, Ман, я вести не могу.

– А прервать-то запросто. Против лома нет приема.

– Это варварство! Это нечестно!

– Майк, почти всё на свете нечестно. Чего не лечит врач…

– …терпи и глубже прячь. Ман, это одноразовая хохма.

– Извини. Переменим тему. Чего не лечит врач, то надо вышвырнуть и заменить чем-нибудь получше. Что и предусмотрено планом. Какой у нас шанс на нынешний день, ты считал?

– Примерно один из девяти, Ман.

– Так помалело?

– Ман, малеть будет из месяца в месяц. Кризис-то не намечается.

– И «Янки» притом плетутся в хвосте. Ну да ладно. Займемся другим. С нынешнего дня, когда будешь говорить с кем-то, кому следовало побывать на какой-нибудь лекции или еще где-нибудь, говори, что ты там тоже был. И доказывай это, напоминай о чем-нибудь, что имело место.