Генрих Шумахер - Паутина жизни. Последняя любовь Нельсона

• Название: Паутина жизни. Последняя любовь Нельсона
• Автор: Генрих Шумахер
• Издательство: Армада
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1998
• ISBN: 5-7632-0766-1

Книга известного немецкого романиста прошлого века Генриха Фольрата Шумахера посвящена жизни и трагической судьбе двух людей, оставивших волнующий след в памяти человечества — английского флотоводца Горацио Нельсона и его возлюбленной, супруги английского дипломата Эммы Гамильтон.

Опираясь на обширный литературный и архивный материал, автор рассказывает о романе двух прекрасных, необыкновенных людей — в тесной связи с политическими событиями конца XVIII — начала XIX столетий, характеризует нравы британского общества, порядки на флоте, дипломатические интриги «владычицы морей» при дворе неаполитанского королевства. Перед глазами современного читателя предстанут многие выдающиеся личности прошлого: художники Рейнольде, Гейнсборо, Ромни, врачи и ученые Грейем и Чирилло, коронованные особы — Георг III, принц Джордж Уэльский, Мария-Каролина Габсбургская, Фердинанд Бурбонский, будущий император Наполеон Бонапарт. На страницах оживут бурные события, потрясшие Европу, раскроются полные драматизма жизнь и смерть главных героев романа.

Книга адресуется широким читательским кругам.

---

Фердинанд сразу оборвал его.

— Я разделяю точку зрения милорда Нельсона, ваша эминенция! — сказал он с официальностью, сменившей теперь прежнюю доверчивую интимность. — Обязанность королей награждать заслуги и карать преступления; поэтому я отвергаю капитуляцию и предам мятежников чрезвычайному суду. Это требует верный народ от меня, своего короля. Вы слышите, ваша эминенция, как кричит народ о правосудии? Глас народа — глас Божий!

Руффо, побледнев, отступил назад.

— Государь, — пробормотал он. — Если вашему величеству не нужна моя служба…

Фердинанд тяжеловесно покачал головой, а затем, стараясь сохранить свою накрахмаленную позу, продолжал без всякой выразительности, словно повторяя заученную речь:

— Я преисполнен благодарности за все великое, совершенное вашей эминенцией. Моя вера в преданность вашей эминенции непоколебима. Освобождая вас от ответственного, лишь на исключительное время учрежденного поста генерал-наместника, я назначаю вас председателем в высший Государственный совет, вновь создаваемый мной. Этот Совет подчинен только мне одному и будет получать мои предначертания через сэра Актона и князя Кастельчикала. В качестве дальнейшего отличия я поручаю брату вашей эминенции, высоко отличившемуся инспектору моей храброй «Христианской армады», отвезти в Палермо все захваченные у французов и бунтовщиков знамена и сложить их к ногам королевы в знак победы правого дела!

Фердинанд милостиво протянул Руффо руку, и кардинал, наклонившись, поцеловал ее.

Эмма смотрела на это с чувством большого сострадания. Она видела опущенные веки человека, который из ничего создал армию и возвел обратно на трон этого короля, видела язвительные улыбки Актона, сэра Уильяма, придворных, видела будущность Руффо, какой она проступала из «милостивых» слов Фердинанда.

Окруженный доверенными лицами сэра Актона, кардинал станет в качестве председателя новоучреждаемого совета безвольной, разодетой в пурпур куклой. Эту куклу будут выставлять напоказ, когда она скажет «да», и отстранять, как только она скажет «нет», тогда как его брат останется заложником при дворе в Палермо.

Руффо был лишен влияния, Карачиолло умер, «патриоты» уничтожены… Над всеми противниками восторжествовала Англия! И все-таки Эмма не чувствовала торжества. Скорее она испытывала страх перед волшебной силой, которая руководила ею в ее деяниях.

Мария-Каролина упоминала о мрачной власти, живущей в золотой короне королев. Теперь Эмма начинала чувствовать справедливость этих слов. Ведь она сама была королевой — не той королевой веселья, какой она встречала победителя при Абукире, а королевой-судьей, распоряжавшейся жизнью и смертью. Все свершившееся было делом ее рук. Там, под ее ногами, сидели в цепях ждавшие своей участи преступники. Еще вчера они были на высоте власти… Среди них — Чирилло, еще недавно боготворимый народом за бескорыстную помощь; теперь он, идеальный врач, слышит, как народ требует его казни…

Ужас перед будущим объял Эмму. Что, если с нею будет так же, как с Чирилло, Руффо, Марией-Каролиной?..

И ей стало страшно от высокопарных фраз сильных мира сего. Вопли этого сброда воров, разбойников, убийц Фердинанд только что назвал «гласом Божиим».

Но тут она встретилась со взором Нельсона, и страх оставил ее. Нельсон не был каким-нибудь Фердинандом, да и английский народ не был похож на неаполитанцев!

XXXIII

Фердинанд учредил чрезвычайное судилище для наказания-якобинцев. Председателем суда был назначен Феличе Дамиани, но духовным главой его был Винченцо Спечиале. Это был судья, совершенно не считавшийся с личностями, но одержимый страстью уличить каждого заподозренного, осудить каждого обвиненного.

Вернулись времена Ванни. Через две недели в тюрьмах Неаполя томилось около восьми тысяч арестованных, и их число все возрастало.

Нельсон испугался. Он иначе представлял себе правосудие, к которому сам же призывал Фердинанда. Короткая, строгая расправа с зачинщиками — затем спокойствие, государственное строительство.

Не раз он обращался к королю об отмене следственного производства. Фердинанд милостиво выслушивал его, кивал в знак одобрения, но не отменил ничего. В нем проступила вся жестокость трусливых натур. Прежде, когда того требовали его собственные интересы, король не раз прикидывался добродушным, теперь же, когда нужно было утвердить свою власть, он доказал, что это добродушие было слабостью, а не добротой. Для него не было наказания, достаточно сурового, запугивания, достаточно действенного.

Соединяя в себе хитрость мужика с жестокостью тирана, Фердинанд отложил исполнение кровавых приговоров на время своего возвращения в Палермо. Тогда вся ответственность падет на чрезвычайное судилище, а имя короля незапятнанным воспарит над кровавым туманом!

Среди осужденных был также Чирилло, и Эмма часто думала о нем, строила планы спасения, говорила с Нельсоном, умоляя его замолвить словечко за несчастного.

Нельсон сам сожалел об ужасной участи Чирилло и с удовольствием помог бы ему. Но разве мог он покровительствовать ему одному — только потому, что Чирилло лечил его когда-то, в то время как сотни менее виновных будут тщетно молить о пощаде? Это было невозможно. Этого не позволяли честь и чувство справедливости.

Июльская жара давала себя знать, тяжело отражаясь на нервах. В утренние и вечерние часы, когда веяли прохладные ветры, Нельсон приказывал снаряжать катер и отправлялся с королем, Эммой, сэром Уильямом и лицами ближайшей свиты короля на прогулки, в которых они осматривали места, где виднелись еле заметные следы недавних сражений.

Фердинанд никогда не разрешал приставать к берегу, вечно опасаясь тайного преследования, замаскированных убийц. Встречные суда должны были еще издали уходить с пути следования королевского катера, а с тех пор, как ядром с катера потопило лодку из рыбачьей флотилии, недостаточно быстро свернувшую с дороги, рыбаки стали поспешно собирать сети и удирать во все стороны, завидев королевский штандарт.

Но однажды рыбачья флотилия не сошла с пути, продолжая с дикой торопливостью плыть своей дорогой наперерез катеру. Капитан Гард с изумлением замедлил ход, приказал дать предостерегающий выстрел. Тогда лодки рассыпались в разные стороны, однако сидевшие в них рыбаки, испуская громкие возгласы испуга, показывали на какой-то темный предмет, высовывавшийся вдали из воды. Этот предмет был похож на большую рыбу, которую загнали морские течения в Неаполитанский залив.

При приближении флотилии Фердинанд укрылся в каюте. Выслушав доклад Гарда, он с облегчением перевел дух, а затем в сопровождении свиты отправился на палубу, чтобы в предложенную ему капитаном Гардом подзорную трубу посмотреть на морское чудище. Вдруг он громко рассмеялся.

— Парни-то, должно быть, напились спозаранку, если могут принять кусок дерева за рыбу! Это — дерево, мачта… — Он подал трубу Эмме. — Не хотите ли вы взглянуть, миледи?

Эмма посмотрела в трубу.

— Не могу согласиться с вашим величеством! — шутливо сказала она. — У этого предмета как будто имеется голова. А ниже я различаю нечто вроде груди… Если бы мы не были в Средиземном море, я приняла бы это таинственное «нечто» за тюленя!

Фердинанд быстро вскочил:

— Нерпа? Вот это да! Здесь как будто водится порода нерп… с белым брюхом… их зовут, кажется, «монах-нерпа». Капитан Гард, нет ли у вас гарпуна? Ружье не годится, пожалуйста, посмотрите, нет ли на катере гарпуна! — Он просто сиял восторгом страстного рыболова, не отрывая от трубы глаз. — В самом деле, мне кажется, миледи Гамильтон права. Голова, грудь — это может быть только нерпа! Но животное, по-видимому, совершенно не боится. Посмотрите только, как оно смело плывет прямо к нам! Гард! Где же он пропал с гарпуном?

Фердинанд посмотрел в дверь, но так как капитана все еще не было видно, то он опять стал рассматривать зверя. Вдруг труба выпала у него из рук, и он, как бы защищаясь, выставил их вперед. Его лицо покрыла смертельная бледность, широко раскрытыми глазами он безотрывно смотрел на темный предмет в воде…

Медленно-медленно близился таинственный пловец к катеру… ближе… ближе… Он стоял торчком в воде, выступая до половины груди. Ничто в нем не шевелилось, его волосы сверкали на солнце серебром. Голова была немного закинута назад, так что свет падал прямо на восковой желтизны лицо. Подбородок глубоко отвис вниз вместе с нижней губой, на шее виднелся обрывок веревки. Широко раскрытый рот обнажал белые зубы и черный язык, а глаза… эти ужасные, обращенные к небу глаза…

— Карачиолло! — крикнула Эмма, с отчаянием хватаясь за Нельсона. — Карачиолло! Разве это не Карачиолло?

Воцарилось жуткое молчание; все замерли, созерцая страшного пловца. Молчал и король, губы которого судорожно дергались, как бы стараясь выговорить какое-то слово, которое должно было развеять эту томительную тишину.