Алексей Маслов - Китай: укрощение драконов. Духовные поиски и сакральный экстаз

• Название: Китай: укрощение драконов. Духовные поиски и сакральный экстаз
• Автор: Алексей Маслов
• Издательство: "Алетейа", Культурный центр "Новый Акрополь"
• Жанр: Культурология
• Год: 2006
• ISBN: 5-98639-024-5 («Алетейа»); 5-901650-18-2 («Культурный центр "Новый Акрополь"»)

Книга известного российского востоковеда профессора А.А. Маслова рассказывает об инициациях и мистериях традиционного Китая, связанных с культами бессмертных, путешествиями в загробный мир, погребальными ритуалами и формированием особого духовного климата, где самое обыденное и мирское оказывается возвышенно-священным и наиболее значимым. Особую роль здесь играют магические перевоплощения медиумов и магов в полудухов-полулюдей, культ драконов, змей и птиц. Многие философские учения, такие как конфуцианство и даосизм, представляли собой развитие этих мистериальных учений и откровений древних мистиков.

Книга рассчитана на широкий круг читателей.

* * *

Алексей Александрович Маслов — историк-востоковед, академик РАЕН, профессор, доктор исторических наук, заведующий кафедрой всеобщей истории Российского университета дружбы народов, приглашенный профессор ряда американских и европейских университетов. Выпускник ИСАА при МГУ, долгое время работал в Институте Дальнего Востока РАН, более десяти лет обучался в Китае в буддийских и даосских общинах. Специалист по духовной культуре и истории стран Восточной Азии, мистическим культам Китая. Автор более десятка книг и многочисленных статей.

---

Безусловно, поводом для вдохновения чжоуских бронзовых мастеров служили изделия, некогда изготовленными их предшественниками — шанцами. Вообще вся ранняя культура Чжоу была проникнута стремлением адаптировать традиции шанцев; это ощущается не только в бронзовых изделиях, но и в высказываниях философов и правителей, которые, несмотря на разгром Шан, видели в том времени истинность традиции и ритуалов.

Тем не менее, постепенно чжоуская культура отходит от шанского образца. Она заимствует все больше и больше мотивов из западных и южных районов, в частности, чаще начинаются встречаться барельефы, зооморфные мотивы на кувшинах, а сам стиль становится невероятно избыточным в своем декоре. Приблизительно с X в. до н. э. происходит перелом в ритуальной жизни чжоуского общества, и это проявляется в абсолютно новом стиле декора. В нем появляются доселе неизвестные мотивы, обычно характерные для шаманской традиции юга. Происходит как бы возврат в архаику шаманизма, что можно также расценивать как попытку найти новую идентичность культуры через невероятную плотность сакрального общения с высшими силами. Теперь основными сюжетами чжоуской бронзы становятся драконы, птицы с 40 длинными хвостами и высокими хохолками, которые даже частично вытесняют маску таоте. Все эти существа начинают встречаться не только на бронзовой погребальной утвари, но и на нефритовых украшениях, которые обычно клались в погребения. Порою нефритовыми пластинами целиком покрывалось лицо усопшего, образуя своеобразную маску, как в погребении правителя Го, найденного в Шансуньлине в Хэнани. Все же никакой глобальной революции в переосмыслении духовного мира не произошло: в любом случае, и таоте, и драконы, и птицы, — все считаются либо перевозчиками души в царство мертвых, либо воплощением самого шамана, который выполняет эту функцию. Очевидно и другое — к X в. происходит мощный вброс крайне архаичных ритуалов южных традиций в уже высоко развитую чжоускую культуру.

К концу периода Западного Чжоу формы сосудов и изображений на них становятся все более тереотипными, происходит определенная стабилизация ритуальной жизни, которая сумела вобрать в себя как собственно древнюю шанскую традицию, так и шаманские мотивы южных культур.

На этом фоне происходит настоящий переворот в ритуальной жизни, на что указывали многие исследователи этого периода43. Прежде значимые части ритуальных изображений — птицы, змеи, лики таоте — становятся лишь частью декора, утрачивают самостоятельную значимость и превращаются в обычный узор, наносимый в виде арабесок на кувшин или блюдо. Изменяется и сам вид традиционных зооморфных композиций, они становятся крайне абстрактными, теряют четкость очертаний и как бы распластываются по всей поверхности сосудов. Так, змеи и драконы уже изображаются в виде своеобразных лент, идущих вокруг кувшинов и чаш. Из-за этого иногда вся композиция утрачивает симметричность — характерный признак древних изображений эпохи Шан и раннего периода Чжоу. Симметрия всегда связана с космогоническим представлением об устойчивости и повторяемости мира, которая выражается простейшей формулой «что наверху — то и внизу». Мир земной дублирует мир небесный, а видимое пространство жизни повторяет существование в мире невидимом. Симметрия в композиции вообще является ключевой частью раннего представления о ритуальной сущности мира, здесь даже люди или шаманы изображаются с симметрично поднятыми вверх руками.

Перенос столицы в 771 г. до н. э. западнее, в Хэнань, создал водораздел между двумя большими периодами существования Чжоу и дал начало эпохе, получившей название Западного, или Позднего, Чжоу (770–221 гг. до н. э.). Именно этот период оказался временем расцвета многих философских и мистических школ, кодификации раннего знания, расцвета городов, литературы и торговли. Однако одновременно он стал и периодом хаоса, что резко контрастировало с относительным покоем на Центральной равнине, который царил в период Раннего, или Восточного, Чжоу. Сотни и десятки царств соперничали за власть, влияние и, самое главное, за возможность овеществлять высшую сакральную функцию правителя Поднебесной. Собственно, сам период Позднего Чжоу распадается на два подпериода. Первый, получивший название «Весен и Осеней» (Чуньцю, 770–475 гг. до н. э.) по названию известной летописи, приписываемой Конфуцию, характеризовался усилением региональных аристократических группировок и созданием вокруг них отдельных царств. Стремительное ослабление верховной власти центрального домена Чжоу (по названию которого и получил свое именование весь период) породило массу царств и, как следствие, — региональных культур и традиций. Одновременно резко усилились и те региональные культуры, которые никогда не считали себя вассалами Чжоу или лишь формально связывали себя с чжоускими правителями.

Несмотря на относительную слабость политической власти культурное давление Чжоу и царств Центральной равнины было невероятно мощным. Под его воздействием в Китае вырабатывается единый стиль бронзы, росписей и, видимо, верований. Примечательно, что сегодня обнаружено несколько тысяч богатых захоронений и лишь несколько столичных городов, относящихся к периоду Восточного Чжоу. Этот факт можно интерпретировать по разному — и как следствие единой мощной власти, не позволявшей региональным элитам «расползаться» по собственным столицам, и как стремительное развитие особого слоя людей, связанных с обслуживанием сакральных нужд общества, чьи останки и покоятся в этих захоронениях. В первый период своего существования Восточное Чжоу являлось очевидным продолжателем традиций своих предшественников и в стиле росписей, и в манере изготовления бронзовых изделий. Бронзовые кувшины отличались богатым, многослойным декором, на котором чаще всего проступали изображения лика таоте, неких существ, похожих либо на змей, либо на драконов, свиней и птиц, — всего того, что связывалось именно с погребальными культами. Мир живых практически отсутствовал в росписях и инкрустациях, и, по сути, основная функция чжоуской культуры сводилась к «обслуживанию» мира мертвых.

К V–VI вв. до н. э. сложилось два крупных региональных центра культуры: северная традиция была представлена царством Цзинь, южная — царством Чу.

Илл. 40. Бронзовое зеркало с серебряной отделкой, украшенное стилизованными переплетшимися существами «лун» — драконами. В центре — отверстие, куда продевалась веревка. Зеркало носилось на груди для отражения духов. 475–225 гг. до н. э. Из гробницы в Чжанцзяшань, провинция Хубэй.

Впервые остатки традиции Цзинь были обнаружены в 1956 г. в местечке Хоума в Шаньси, где были найдены развалины древней столицы, датируемые 584–450 гг. до н. э. Здесь же располагалась гигантская литейная мастерская, в которой находилось более 30 тыс. литейных форм для бронзовых сосудов. Примечательно, что формы эти имели очень разный характер и относились к разным стилям. Именно здесь, по-видимому, шел процесс специализации бронзовой продукции, разнящейся не только по мотивам и изображениям, но и по своим функциям. Огромное число литейных форм показало и другое: некогда очень сложные в изготовлении бронзовые изделия приобрели характер массовой продукции. И, как следствие, ритуал, связанный с этими сосудами, стал также массовым и обиходным. Изображения на бронзовых сосудах буквально «накатывались» за счет небольших форм, в результате чего по кругу сосудов и кувшинов шел барельеф из многократно повторяющихся изображений. Такое многократное повторение одного и того же изображения в сочетании с очень плотным покрытием всей поверхности кувшина получило название «бронза Лию» по имени деревни Лию в Шаньси, где крестьяне, обрабатывая землю, в 1928 г. случайно извлекли из земли первые подобные изделия, которые считаются самыми древними.

Параллельно с барельефами на кувшинах начинает все чаще и чаще встречаться техника инкрустации — значительно более ранняя и технически простая, к тому времени уже несколько подзабытая.

Поэтому сам факт возрождения к VI в. техники инкрустации, которая в основном использовалась шанцами для нанесения изображений на ритуальное оружие, весьма необычен. Частично этот факт можно объяснить усилившимися контактами с кочевниками, расселявшимися по северным рубежам Шан. К VI–V вв. до н. э. Китай превращается в страну, вполне открытую для внешних контактов и, как следствие, даже «обслуживавшую» вкусы соседних кочевых народов. Влияние это особенно заметно в инкрустированных изображениях различных церемониальных сцен придворной охоты. Кувшины и блюда плотно покрывались большим количеством силуэтов людей, выполненных в нарочито примитивной манере, несколько напоминающей наскальные изображения или рисунки на золотых пластинах, распространенные среди обитателей степи. Параллельно с этим встречаются и изображения каких-то полуфантастических существ, не характерных для традиции северного Китая, пришедших также от кочевников. Вероятно, это было причудливое смешение пришлых и местных верований, смыкавшихся внутри единого мистического опыта, не случайно и для кочевых народов, и для шанцев было характерно изображение некого антропоморфного существа с рогами. Но если шанцы обычно рисовали лишь голову, точнее маску рогатого существа с большими глазами, то на инкрустированных сосудах мы уже видим это существо в полный рост. Оно напоминает то ли человека, надевшего маску коровы или оленя, то ли само это животное, вставшее на задние ноги. В любом случае, речь, скорее всего, идет о зарисовке какого-то ритуального танца с переодеваниями.