Лайош Мештерхази - Загадка Прометея

• Название: Загадка Прометея
• Автор: Лайош Мештерхази
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1977

Кто такой Прометей, знает каждый школьник. Герой из греческой мифологии, укравший для людей огонь с неба и в наказание по велению Зевса прикованный Гефестом к скале на Кавказе, куда ежедневно прилетал орел, дабы вновь и вновь раздирать не успевавшие затянуться раны героя и клевать ему печень. Так продолжалось очень долго, пока оказавшийся в тех краях Геракл не сразил орла, разбил оковы и освободил Прометея.

До сих пор все ясно. А вот дальше — загадка! Что произошло с Прометеем потом? Ведь что-то с ним происходило, это очевидно. Но как, почему мог потонуть в тумане, исчезнуть из памяти его образ и все, что случилось с ним в дальнейшем?! Мы знаем: Прометей был величайшим благодетелем человечества. Так почему же в античном мире не назвали по нему ни единой звезды (орел, что клевал ему печень, заслужил эту честь!), почему нет ни храма, ни хотя бы жертвенника или источника, рощи, посвященных его памяти?..

Давайте же попробуем исследовать историю Прометея! Буквально, слово за слово, без каких-либо аллегорий и сомнительных параллелей.

---

То, что Эгист (в действительности сын Фиеста, хотя считал себя сыном Атрея) принял будто бы участие в убийстве, и вся мелодраматическая сцена «узнавания» — неправда. Не мог бы Эгист после этого оставаться в Арголиде и тем более не стал бы наместником Агамемнона на время Троянской войны, будь он убийцей Атрея! (Некоторые мифографы, правда, считают, будто Эгист после падения Фиеста в самом деле бежал и вернулся в Микены хитростью, в отсутствие Агамемнона, чтобы соблазнить Клитемнестру. Однако это вымышленный мотив, который служит лишь обоснованию мелодрамы, а еще более — обелению Клитемнестры. В течение всей войны Агамемнон поддерживал с Микенами постоянную связь нарочными или, в особо важных случаях, с помощью «светового телеграфа». Без его ведома и согласия Эгист не мог бы стать регентом на микенском троне.)

При таком дворе, под сенью такого деспота, как Атрей, всегда имеются элементы, почитающие себя преследуемыми, обойденными, всегда имеются недовольные, те, кто рассчитывал на большее. Фиест быстро сориентировался в этих кругах и организовал заговор. Даже не организовал, просто — появился. Появился кто-то, к кому также относилось дельфийское предсказание (ведь и он — кровь Пелопа) и кого заговорщики могли назвать царем, противопоставить Атрею.

(Нужно ведь знать сущность предсказаний вообще. Предсказание не может быть конкретно, хотя бы во избежание рекламаций. Так, когда дорийцы, потерпев поражение на Истме, стали попрекать додонский оракул, ответ получили весьма крутой — сами они недотепы, «третий плод» означает не третий год, а третье поколение. Атрей, который по всем признакам основательно задобрил Дельфы — все ж подозрительно, как предсказания неизменно ему благоприятствуют! — мог бы, кажется, испросить для себя и персонального пророчества. Да только ведь никто не поверил бы, что это подлинное предсказание — слишком оно конкретно! Сговорились на «крови Пелопа» — и теперь это обернулось на пользу Фиесту.)

Фиест продержался у власти недолго, пожалуй, лишь несколько месяцев. Агамемнон сбежал в Спарту. Его тесть Тиндарей тотчас призвал к оружию участников «клятвы на лошадином трупе», членов союза о взаимопомощи, и двинулся на Микены с войском.

А Фиеста одолевали между тем заботы внутриполитического характера.

Слава богу, мы — просвещенные люди двадцатого столетия — очень хорошо знаем, как обманна военная конъюнктура. Оружие может быть товаром, но не относится к числу потребных человеку благ. Если общество какую-то долю труда обращает на военное производство, это в лучшем случае равносильно тому, как если бы занятые в этой отрасли рабочие вообще не работали. В то же время они — поскольку получают заработную плату, а хозяева их даже наживаются на сомнительном своем товаре — отбирают без всякой компенсации необходимые для поддержания жизни блага, причем отбирают как раз у тех, кто трудится на пользу общества. Что же получается из этого? Что происходит непреложно и закономерно с тем обществом, которое какую-то часть своей рабочей силы обращает на бесполезную деятельность? Оно беднеет. А что получается в том случае, если эту бесполезную деятельность еще и оплачивают? Инфляция. Чем богаче общество и, следовательно, чем выше у него потребности, чем больше стоит его валюта в реальных ценностях, тем тяжелее — соответственно затраченному на производство военной продукции труду — инфляция. Такова закономерность. Бедные микенцы — как ни говори, а жили-то они три тысячи двести лет тому назад — этого еще не знали. Итак, в Микенах была инфляция, чудовищная, по правде сказать, инфляция.

До некоторых пор военную продукцию — свое достояние — они обращали на «производство» благ: занимались пиратством. В годы, предшествовавшие смерти Геракла, и еще несколько лет после нее — даже небезуспешно. Однако вскоре случилось то, что и ранее случалось, по крайней мере дважды в течение того столетия: пунийцы, «вонючие сидонцы», построили военные галеры, чтобы доставлять товары свои под конвоем; они выбирали теперь более спокойные открытые водные пути, в опасных местах сочетали морскую перевозку с сухопутными караванами. В довершение всего на быстроходных сторожевых шлюпах захватывали одиночные пиратские корабли, буксировали их в свои порты, офицерский состав вешали, команду продавали в рабство — словом, собирали с эллинских пиратских судов жатву большую (особенно после бури), чем сами пираты рассчитывали получить с груженных товаром финикийских галер. Троя, главная союзница сидонцев, также оберегала безопасность своего порта и ярмарки на берегу Скамандра с помощью сильного флота. Восточные острова ахейского союза она держала почти под блокадой. Бронзовые носы стремительных троянских галер пропороли борта множества греческих судов. Это тоже усиливало инфляцию. Особенно подскочила цена на вожделенные «восточные шмотки».

(Ибо ахейцы поистине «обмирали» при виде товаров с Востока, из Азии, и это прекраснейшим образом сочеталось с великоахейской гордостью и панэллинским самосознанием. Невероятное противоречие, даже не могу вот так, сразу, подобрать ему аналогию.)

Ко всему этому — и тут уж мы располагаем соответствующими текстами — в конце Атреева царствования случилось подряд несколько неурожайных лет. Нетрудно сообразить, что цены на продовольственные товары подскочили. Причитания жены Кузнеца теперь и в самом деле до какой-то степени были законны: даже среднее сословие с приличным достатком только что не голодало. Цены на рабов резко падали — единственный пример дешевизны при инфляции: свободные граждане и детей своих и самих себя с радостью продавали в рабство тысячами, лишь бы нашелся кто-то, согласный кормить их!

Однако Фиест с первых же шагов совершил величайшую с точки зрения экономики глупость: он начал экономить. Инфляции противопоставил дефляцию. Отказался от военных заказов, остановил работы на судостроительных верфях. Отпустил на все четыре стороны рабочих, то есть хотел отпустить, но все они, разумеется, остались в Микенах. И уже приступил к увольнению многочисленной морской пехоты. Окраины кипели.

Но кипел — пока тихо, подозрительно тихо — также дворец. Ибо кто обретался во дворце? Военачальники, военные поставщики. Да еще фанатик Калхант. (Превосходная задача для психолога — разобрать, какого рода обида противу профессионально жреческой или мужской его чести постигла в Трое этого человека. Не могу поверить, чтобы он, как сам твердил о том постоянно, попросту выполнял волю богов. У жрецов столь высокого ранга такой слепой фанатизм не в обычае.)

И тут к микенским стенам подступили первые отряды соединенного эллинского воинства во главе с Тиндареем и Агамемноном.

Не было осады, сражения, даже небольшой стычки. Если бы что-то было, мы знали бы. В самом деле: осада Микен — крупнейшего эллинского города, самой сильной крепости! Да мы знали бы об этой осаде все, до мельчайших подробностей, — чего не было, и про то знали бы!

Фиест раз и навсегда отказался от притязаний на микенский трон в пользу Агамемнона и его наследников. Он покинул Микены, удалился в вечное изгнание.

Больше мы о нем не услышим. Очевидно, он вскоре умер. Ведь ему было уже порядком за семьдесят.

В Микенах, в двадцати подвластных им городах, во всей, по существу, зависимой уже от Микен Элладе началось правление самого могущественного и богатого человека Европы бронзового века — лошадника Агамемнона.

Первыми же акциями под ликующие народные вопли он восстановил военную конъюнктуру и инфляцию.

Калханта назначил главным жрецом при дворе, Нестора пилосского, теперь уже официально, выдвинул первым придворным советником. Тиндарей — в роли заступника и тестя — был могущественнейшим из могущественных.

Мы, просвещенные люди двадцатого века, уже хорошо знаем, что нельзя безнаказанно развивать военную промышленность, и не только по причинам экономического порядка. Оружие — пусть оно, смазанное, покоится на складах — хочет выстрелить; бомбы — пусть упрятанные на склады, поставленные на предохранитель — хотят взорваться; солдаты на учениях — стреляя в воображаемого врага — ищут визиром врага подлинного. Зрелые мужи, да еще скопом, да при оружии, могут быть надолго оставлены в бездействии лишь в ущерб добрым нравам. Фиест жалованья им не платил, они пристрастились к самовольным реквизициям и всему, что им сопутствует. После удаления Фиеста нескольких за бесчинства те повесили, обезглавили, четвертовали, разнесли, привязав к хвостам лошадей, однако воины лишь с трудом возвращались в русло хоть сколько-нибудь терпимого разбоя. Ничего не поделаешь, воина надо вести на войну! Но самое главное — те, кто построил и снарядил тысячу сто восемьдесят шесть кораблей (Гомер, если я не ошибся в подсчете, перечисляет именно тысячу сто восемьдесят шесть кораблей, и цифра эта реальна), те, кто снабдил судовые команды жалованьем, доспехами, оружием, желали, наконец, за свои денежки что-то увидеть.