Нисон Ходза - Злая звезда

• Название: Злая звезда
• Автор: Нисон Ходза
• Издательство: Лениздат
• Жанр: Шпионский детектив
• Год: 1971

В этой книге — три повести: о чекистах, пограничниках и работниках милиции. Дело, которому они служат, требует не только мужества, находчивости, неколебимой твёрдости, но и душевной чуткости, любви к человеку, высокой нравственной чистоты.

Повести Н. Ходзы остросюжетны, события в них развиваются стремительно и увлекательно, и в то же время в основе каждой повести лежат проблемы гражданственности, конфликты, носящие психологический и нравственный характер.

---

Старик всё ещё стоял против сына, вглядываясь в его лицо, точно не веря, что это действительно его Пётр. От пристального взгляда отца Петру становилось беспокойно, он не знал, о чём теперь говорить, а молчать было нельзя.

— Спать ляжешь или поешь сначала? — спросил старик так, точно Пётр не пропадал без вести на многие годы, а отлучался на день по делам в районный центр и теперь вот вернулся с ночным поездом, устал и проголодался. — Заграничных кушаний у нас нет, а молока козьего, хлеба, картошки холодной — это можно…

— Молока выпью с хлебом. Спасибо…

Мирон Акимыч принёс из сеней початую буханку хлеба, кувшин с молоком и поставил на стол.

— Соседи наши прежние? — спросил как бы ненароком Пётр.

— Какое там. Прежних в колхозе никого и не осталось. Немцы перед уходом всех… Из пулемётов…

— Ну уж и всех… тебя же не расстреляли…

— Чудом спасся… В пещере с матерью прятались… Ешь.

— Помню, рассказывал ты мне, малому, сказку, — заговорил Пётр. — Про звёзды. Родится, мол, человек, и на небе новая звезда загорается. Либо добрая, либо злая. Добрая загорится — будет у того человека хорошая жизнь, а если злая — худо тому человеку. Вижу теперь, злая загорелась звезда, когда я родился…

— Забыл ты, Пётр. Не так я сказывал. Не по звезде человек, а по человеку звезда. Родился человек добрый — вспыхнет на небе голубая звезда. А родится злой — вспыхнет звезда красная, будет гореть по ночам злым волчьим глазом, пока творит тот человек недобрые дела свои на земле. Так-то, Петя…

— Батя, прошу тебя… — Пётр отломил кусок хлеба, — прошу тебя, не выходи из дома… До вечера… Запри дом на замок, а сам влезь обратно в окно. Если кто и подойдёт — дверь на замке, никого нет! Я хоть до вечера спокойный буду… Последние часы вместе…

— Ладно… Сделаю… Да и кто придёт ко мне? Все на работе.

Есть Пётр не мог, но две кружки молока выпил залпом.

Отец следил за ним из-под косматых бровей, следил молча, настороженно. Тихо стучали ходики — был уже шестой час утра. Жалобно заблеяла под навесом Машка. Пётр испуганно вздрогнул.

— Чего ты? Коза не человек — худа не сделает. Недоенная, вот и зовёт. Пойду спущу с привязи. А ты ложись. — Мирон Акимыч подошёл к окну, распахнул его и обернулся к Петру: — Управлюсь с козой, навешу замок на дверь и влезу в окно. Для твоего спокоя…

Мирон Акимыч вышел во двор мрачный, обуреваемый противоречивыми чувствами. Всё, что случилось в эту ночь, не могло привидеться и во сне. Он стоял среди двора в отрешённой задумчивости, забыв, зачем вышел из дома.

Скрип колёс вывел старика из оцепенения. Он прислушался. Скрип приближался к дому, уже можно было разобрать мужские голоса. «Кто это в такую рань? — подумал он. — Тут и дороги проезжей нет». Скрип и голоса становились громче, и наконец через низкую изгородь Мирон Акимыч увидел чалую колхозную кобылку. Лошадь легко тянула телегу, гружённую тонкими брёвнами и десятком досок. На телеге сидели моторист Талов и Пашка.

— Привет хозяину! — крикнул Талов. — Мы к тебе.

— По какому случаю? — настороженно спросил Мирон Акимыч.

— Приказано! — весело гаркнул Пашка и завернул кобылку к воротам. — Принимай строителей!

Вы что, с утра хватили? — Старик подошёл к воротам. — Чего орёшь?

— Приказано построить тебе сарай, — сказал Талов.

— Кто приказал? Давай не ври…

— Точно, папаша. Получено приказание обслужить тебя, как отца погибшего воина.

— Страна не забывает своих героев, — назидательно пояснил Пашка.

Кобылка толкнула мордой хлипкие ворота, они распахнулись, и телега, поскрипывая, въехала во двор.

— Показывай, хозяин, где сарай ладить, — сказал Талов, разгружая телегу. Он говорил беззаботно и весело, но насторожившийся Мирон Акимыч заметил, что, говоря с ним, Талов всё время посматривает на раскрытое окно.

— Ставь на старом месте, — пробормотал старик и снова спросил: — Кто же это приказал насчёт сарая?

— Да всё он, товарищ Дрозд. — Пашка ухмыльнулся от уха до уха и тоже покосился на раскрытое окно.

Мирон Акимыч представил себе, что творится сейчас с Петром. Он, конечно, слышит голоса, слышит, как во двор въехала телега. Мирон Акимыч и сам был озадачен появлением парней: что, если обнаружат Петра? Одно дело — преступник пришёл с повинной сам, другое — если его задержат пограничники или дружинники.

— Не вовремя, ребята, — сказал Мирон Акимыч. — Может, завтра начнёте? Мне сейчас уходить надо…

— А мы и без тебя обойдёмся. Отгрохаем твоей козе дворец — залюбуешься!

— Как знаете, — сказал недовольно старик. — На магарыч не рассчитывайте, нет у меня денег…

Он вошёл в дом и замер на пороге. Забившись в тёмный угол, Пётр целился в него из пистолета. Из-за пояса торчала рукоятка второго пистолета.

— Чуть тебя не убил! — еле слышно выдохнул Пётр. — Думал, они! Кто такие? За мной?

Старик молчал, он не мог отвести глаз от пистолета. Не ответив сыну, набросил на двери крюк, подошёл к окну, закрыл его и задёрнул занавеску. Пётр, тяжело дыша, неподвижно стоял в углу, не опуская пистолета.

— Спрячь пушку! — приказал отец. — Приехали строить мне сарай.

— А вдруг они в дом войдут?

— Не войдут. — Старик не сводил глаз с Петра. — Зачем пистолеты? — прошептал он.

— Потом объясню, сейчас думай, чтоб меня не увидели… Куда мне спрятаться?

Старик, словно не слыша Петра, продолжал:

— Если ты решил идти с повинной, зачем тебе пистолеты? В кого ты собираешься стрелять?

— Я сказал тебе: объясню потом! — В шёпоте Петра слышалась приглушённая ярость. — Думай, как от них избавиться.

Старик не отвечал.

— Думай скорее! — Возглас прозвучал угрозой.

— Здесь тебе оставаться опасно, — тихо заговорил Мирон Акимыч. — Лезь на чердак. Но чтобы тихо… Сапоги скинь, лестница скрипучая… А я запру дверь на замок снаружи, скажу, что еду в город Ваську разыскивать. Тебе с чердака, сквозь щели, весь двор как на ладони. Уйдут — слезай и жди меня. Понял?

— Ладно! Только скорее уходи и запри дверь. — Пётр скинул сапоги и на цыпочках неслышно поднялся по скрипучим ступенькам.

Мирон Акимыч вернулся в комнату и долго смотрел на сапоги сына, не решаясь к ним притронуться. Его охватил такой страх, какого он никогда не испытывал. Это был даже не страх, а ужас перед тем, что случится через секунду. Он оттягивал эту секунду. Он стоял, с ненавистью гляця на грязные сапоги Петра, потом решительно схватил и впился пристальным взглядом в подошвы. Каблуки были подбиты металлическими планками, на планке левого каблука один шурупчик слегка выдавался…

Мирон Акимыч вышел из дома, навесил трясущимися руками замок на дверь и побрёл к калитке.

— Куда, хозяин? — крикнул из-под навеса Талов.

— К Ваське, в город. Под вечер вернусь.

— Счастливо! Ваське привет с бубенчиком! — потряс топором Пашка.

Сгорбившись, точно он нёс на спине непосильный груз, Мирон Акимыч вышел из калитки и зашагал к морю. В трудные минуты жизни, а было их у него в достатке, он искал успокоения на берегу моря. Когда пришла похоронная на Петра, Мирон Акимыч просидел на Тюлень-камне всю ночь, но тогда и море не могло принести ему облегчения. Сейчас, столько лет спустя, он опять сидел на том же камне, думая о том же Петре, вспоминая всё, что случилось сегодня.

Увидев пистолеты, Мирон Акимыч сразу понял, что Пётр лгал. Явился с повинной, держа на взводе пистолеты?! Страшное подозрение оглушило его в ту минуту. Крошечная головка шурупчика на каблуке скороходовского сапога подтвердила его страшную догадку: Пётр и есть тот самый диверсант, которого ищут пограничники…

Накатывались, шелестели у ног старика волны, оставляя на гальке пузырьки пены, вдали у горизонта плыли пароходы, чайки с противным визгом дрались из-за добычи, — старик ничего не замечал, мысли его путались, кровь стучала в виски, и не было ответа на единственный вопрос: что же делать? Он сам навёл пограничников на след сына, а теперь? Сообщить властям, где прячется диверсант? Но ведь диверсант — его сын Пётр, тот самый Петька, которого он вырастил, научил плавать, нырять, рыбачить, находить ночью по звёздам дорогу в море, тот самый Пётр, которого он оплакивал четырнадцать лет. Четырнадцать лет жил надеждой на чудо: вдруг Пётр жив? Сколько в первый год войны было ошибочных похоронных! И чудо свершилось! Сын его жив! Здоров! Он сидит в его доме… В его доме… Сидит… Нет! В его доме сидит не сын, а враг. Враг! Это не его Пётр! Никакого чуда не произошло! Пусть сгинет это чёрное наваждение!

Мирон Акимыч поднялся и побрёл вдоль берега. Домой он мог вернуться только вечером, когда уйдут Талов и Пашка. Их неожиданное появление больше не казалось Мирону Акимычу случайным. Талов и Пашка — дружинники. В этом всё дело. Значит, пограничники напали на след Петра, знают, что он в колхозе, и установили один из постов во дворе Мирона Акимыча, откуда видна дорога к морю. Так думал старик, не подозревая, что пограничники уже знают, что нарушитель прячется именно у него, что дружинники были направлены к нему, чтобы отрезать всякую возможность нарушителю выйти из дома и перебраться в другое место…