Иосип Новакович - День дурака

• Название: День дурака
• Автор: Иосип Новакович
• Издательство: Амфора. ТИД Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-367-00117-3

Никто не повествует о безумной гротескности жизни и смерти на Балканах так, как это делает Иосип Новакович. «День дурака» и несказанно жесток, и в то же время причудливо забавен.

Что может ждать от жизни человек, родившийся в День дурака? Особенно если на дворе 1948 год и к власти в родной Хорватии приходит диктатор Тито? Полный надежд и амбиций Иван Долинар поступает в медицинскую школу в Нови-Саде в Сербии, но ему не суждено стать врачом. Начинается война, Ивана призывают не в ту армию. Пешка в абсурдной игре, правила которой постоянно меняются, Иван вынужден бороться за то, чтобы выжить.

Из этих перипетий складывается роман: безжалостная политическая сатира и острая как бритва пародия на войну, где только мрачный юмор помогает не поддаться отчаянию.

---

– Знаю, но не для меня.

Петр медленно округлил губы, язык на мгновение высунулся изо рта, как голова любопытного зеваки из окна, и спрятался обратно. Колечко дыма поплыло прямо в глаза Ивану, и он начал тереть их, а потом достал веер Индиры Ганди и стал отгонять от себя едкий дым.

– Брат, такую штуку скорее увидишь у проститутки в каком-нибудь экзотическом фильме. Ты что, педик? Если на то пошло, я не видел тебя с женщинами.

– Это подарок Индиры Ганди.

– Ты спятил!

– Я же тебе рассказывал. Ты знаешь, что ее убили?

– А кого это интересует?

– Миллиард индусов и меня.

– Когда я был в форме, то мог нанизывать колечки друг на друга, чтобы получилась эмблема Олимпийских игр!

Петр выдул несколько колечек, которые превратились в длинные шелковистые полосы дыма, украсившие голые стены зала. Этот дымный шарф полетел к танцующим, и хоровод засосал его в свой круг.

– Ах да, я ехал на поезде, – продолжил Петр, и вышел в Броде. Проводник сказал, что мне нужен новый билет. Я не мог отрицать, что уже проехал весь путь, но попросил у него разрешения доехать до дома, поскольку я этого заслуживаю и это не моя вина, что я напился, в этом виновата армия. Мы поругались, я снова уснул, снова проспал, а потом выпрыгнул из поезда и пошел домой пешком.

– Тридцать километров?

– А почему бы и нет? Я просто пытался отсрочить возвращение домой. Дом, по сравнению с армией, казался мне свободой. А теперь посмотри вокруг! Тупое пьянство и дурацкие пляски, словно завтра конец света. И я не знаю, что здесь делаю. Мне стоило бы поехать домой и закончить обучение. Тебе, должно быть, знакомо это чувство.

Петр взмахнул рукой, и когда официант наклонил свою засаленную голову, то Иван по параллельным прядям волос мог с точностью определить, какой толщины зубы у его расчески, и на каком расстоянии они отстоят друг от друга.

– Две сливовицы! – крикнул Петр.

Синяя униформа выделялась в новом хороводе.

– Полицейские по-прежнему приходят сюда, – задумчиво сказал Иван. – Я даже не уверен, что они при исполнении. Просто ходят в форме специально для девочек, которым это нравится. После того как мы нажремся, они ходят трезвые и слушают, что мы тут выкрикиваем по пьяни, скорее всего даже записывают в свои блокноты… А потом налетают на девушек, словно стервятники.

– Многим нравится форма, – возразил Петр.

– Многим, – согласился Иван. – Каждый год в Плакучей Иве и других сербских деревушках погибают несколько молодых парней. Вешаются на ореховом дереве или вышибают себе мозги из охотничьего ружья прадедушки, когда их признают негодными к военной службе.

– Из охотничьего ружья? Ты шутишь? Да у них всех самые последние модели автомата Калашникова и «УЗИ», а кое-кто даже пушки держит в сарае. Но ты прав. Хорватские парни идут домой с песнями, если их признают негодными. Я бы тоже пел от радости. Я испробовал все, чтобы только не идти в армию. Например, симулировал высокое давление. У меня давление было двести на сто. Меня положили в военный госпиталь, и там медсестры будили меня по ночам и завязывали холодный резиновый жгут на руке. После пяти таких ночей давление нормализовалось.

Светлана вышла на танцплощадку с идеально прямой спиной, словно несла на голове кувшин с водой. Когда налитые кровью глаза Петра следили за ней, мускулы на его лице начали подергиваться. Шатающаяся во все стороны толпа расступилась перед Светланой.

Петр не упустил нить монолога:

– Тогда меня посадили в одиночную камеру за симуляцию. А потом запихнули на албанскую границу. Даже в сильные метели я должен был стоять в карауле. А все полицейские и военные чины были сербами. Они действовали мне на нервы. Не пойми меня неправильно, я не националист, но именно поэтому и не переношу национализм. Держать сербскую армию в албанской провинции оскорбительно. Офицеры заставляли меня мыть сортиры только потому, что я говорю по-хорватски. А посмотри на Низоград. Большинство жителей хорваты, и тем не менее вся полиция – сербы Вот ведь дерьмо. Но кому какое дело, в конце концов. Мы здесь все перемешаны. Национальность – это та же религия, нужно в нее верить… а я не верю.

– Югославия всегда была Сербославией, и что? У тебя было достаточно времени привыкнуть к этому. Так чего ты жалуешься? Становись сербом, если хочешь. Ну, если не любишь ты сербских офицеров, так иди в военное училище или полицейскую академию, сам становись офицером и соревнуйся с ними, кто главнее. В конце концов, посмотри на нашего главнокомандующего, генерала Кадиевича, он практически чистокровный хорват.

Петр уставился на танцующих, ковыряя в носу большим пальцем.

– Если так ненавидишь полицию и армию, то как можешь позволить полицейскому прямо у тебя перед носом отплясывать с хорошенькой девушкой? – спросил Иван. Зрелище ему не нравилось, но вмешиваться он не собирался.

Петр сделал большой глоток и посмотрел на Светлану, кружившуюся с полицейским. Это был уже не хоровод, а скорее парный танец.

– Что у нее с ним общего? – спросил Петр.

– Они помолвлены.

Петр глубоко вдохнул, выпятив грудь, а потом выдохнул густое облако дыма. Когда музыка смолкла, он бросился на танцплощадку. Втиснулся между полицейским и Светланой и взял Светлану за руки. Она зарделась, с извиняющимся видом посмотрела не жениха, который стоял в сторонке и неуклюже теребил пуговицы на рубашке, обтягивающей пивной живот.

Петр вращал Светлану по невидимой оси, поднимал ее и кружил, как в знаменитом танце суфийских дервишей, и они превратились в одно жаркое облако. Когда девушка прыгала, то ее юбка раздувалась, как парашют, и возвращалась в нормальное положение только после приземления. В перерыве между песнями Светлана и Петр смеялись, излучая веселье, и она ни разу не взглянула на брошенного полицейского.

Полицейский рванул в их сторону и с разбегу ударил Петра по шее кулаком. Петр отпрыгнул и вмазал противнику по носу. Они обменялись несколькими ударами, и полицейский подпрыгнул, используя технику восточных единоборств, для которой он был слишком неповоротлив. Петр увернулся, а потом схватил полицейского за ноги, как будто это были руки его партнерши по танцу, рванул их на себя, и его соперник упал, ударившись головой об кленовый пол.

– Ногами, значит, драться будем, ха! Получи, пивная бочка! – Петр пнул полицейского в живот. – Если я пробью дыру в твоем сале, то из тебя хлынет фонтан пива!

Полицейский корчился на полу. Петр схватил его за уши и потащил. Синяя форма запачкалась и кое-где порвалась, зацепившись за гвозди, которыми крепились половые доски. Петр вытащил противника за дверь и покатил его вниз по ступенькам.

Вернувшись в «Форелевый рай», Петр одернул рубашку, заправил ее в брюки и заорал:

– Музыку! Я хочу побольше музыки и песен! И всем выпивку за мой счет!

– Это было впечатляюще, – сказал Иван.

– Тоже мне большое дело. – Петр замолчал чтобы перевести дух. – Когда я управлял собственным баром, то и драться научился. Я ведь не мог себе позволить держать штатного вышибалу. И вообще, мне кажется, ни в одном из низоградских баров нет вышибал, за этим нужно ехать в Загреб. Ну, увидимся!

Музыка заиграла снова, но как-то неохотно, словно это была всего лишь репетиция, а музыканты с опаской глядели на дверь. Танцевали только Петр со Светланой. Сначала она была бледной, но вскоре на ее щеки вернулся румянец. Они танцевали, как будто ничего не произошло. Ну, вообще-то драки – это обычное дело, и вполне возможно в конце вечера Петр и полицейский будут распевать песни, обнявшись, по крайней мере такое уже случалось.

А на сцене завыла певица. Она была ярко накрашена, ресницы склеены в несколько пучков, словно лучи у звезды. Груди, обнаженные чуть ли не до сосков, покачивались из стороны в сторону в медленном ритме песни, а заплывший жирком живот, казалось, вот-вот разорвет юбку. Но через слои этого образа прорвалась какая-то первобытная сила, пронизывая ее томный грудной голос:

О, прошу, помогите тавернам закрыться, чтоб душе моей бедной было легче укрыться.
Увы, жизнь уж пройдена наполовину, но не купила себе я машину,
Каждый винный закройте вы магазин ради счастья кузенов моих и кузин,
Бары закройте повсюду и разом, и распрощаемся с этим мы Марсом,
О, прошу, помогите тавернам закрыться, чтоб душе неприкаянной было легче укрыться.

Певица закрыла глаза, публика визжала, причем мужчины тоненькими голосами, как женщины, многие вытирали и прикрывали глаза, другие бросали стаканы, но так устало, что стекло даже не разбивалось.

И тут дверь медленно отворилась, и в таверну, покачиваясь, вошел полицейский с синяком под глазом и разбитым носом. Все собравшиеся прикрыли глаза, поэтому казалось, никто не заметил его появления. Петр танцевал с девушкой в обнимку, и эти двое напоминали кусочки свинца, плавившиеся в пламени. И тут в руках полицейского выстрелил пистолет. Пуля вошла Петру в поясницу, он дернулся и разжал руки, отпустив талию Светланы. Музыка смолкла. Кровь хлынула фонтаном, вторя ритму сердца Петра.