Иван Лазутин - Родник пробивает камни

• Название: Родник пробивает камни
• Автор: Иван Лазутин
• Издательство: Профиздат
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1981

В центре романа Ивана Лазутина «Родник пробивает камни» — рабочая династия Каретниковых, пять поколений которой связаны с Московским заводом имени Владимира Ильича. Автор рассказывает о судьбе молодой девушки Светланы Каретниковой, яркой, одаренной личности, не поступившей после окончания школы в театральный институт и пришедшей на завод, где работали ее отец и дед. В дружном рабочем коллективе формируется характер девушки, определяется ее четкая жизненная позиция.

---

— Значит, никак нельзя попасть к заместителю министра?

Петр Егорович встал. Предупредительно-вежливо встал и помощник замминистра, на лице которого во время всего разговора сменяли друг друга два выражения: приветливая, мягкая улыбка и деловая сосредоточенность.

— Просто не имеет смысла. Вы только бесполезно потеряете время. А время в наше время дороже денег. — На этот раз улыбка помощника начинала уже раздражать Петра Егоровича. Ему хотелось сказать этому человеку, что нехорошо он поступает, не по-партийному, что с душой его канцелярской нужно не министру помогать, а стоять где-нибудь в проходной номерного завода, куда можно пройти только по пропуску.

— Ну, что ж, если депутату райсовета нельзя попасть по депутатским делам к замминистра, то пойдем другим путем.

Помощник сдержанно хихикнул и расправил чуть сбившийся галстук.

— Интересно, что это за путь?

— Самый надежный. Пойдем через завод. Есть в Москве завод имени Владимира Ильича. Слыхали?

Помощник дернул плечами и снова хихикнул:

— У нас теперь даже дети знают этот завод.

— Дети-то знают, да жаль, что кое-кто из взрослых забыл про этот завод.

— Прошу без намеков, — предупредительно вежливо, но уже с нотками раздражения в голосе сказал помощник.

— Жить без намеков, а с открытой душой мы, михельсоновцы, начали еще до Октября семнадцатого года.

— Так что же вы собираетесь предложить? — склонив набок голову, мягко, с выражением крайней озабоченности, спросил помощник.

— Есть в Москве большой дом, на Старой площади. Вот туда-то мы и обратимся от имени месткома завода с просьбой разобраться в заявлении инвалида Отечественной войны второй группы Иванова, который до войны был одним из лучших фрезеровщиков нашего завода, а ногу в сорок третьем потерял в том самом городе, где сейчас делают «Запорожцы». Бывайте здоровы, товарищ помощник. Я этого желаю вам без всякого намека, от чистой души.

— Вы это серьезно?

— В восемьдесят лет несерьезными делами уже не занимаются. Годы не те. Мало остается времени для серьезных дел.

Петр Егорович повернулся и уже сделал несколько шагов к двери, но его остановил помощник:

— Одну минутку, товарищ Каретников.

Петр Егорович остановился. Поднеся ладонь к пересохшему рту, он хрипловато прокашлялся.

— Подождите здесь всего несколько минут, я попробую доложить о вас заместителю министра. — Помощник почти выхватил из рук Петра Егоровича документы инвалида Иванова и тут же юркнул в дверь, на которой висела черная стеклянная пластинка с серебряными буквами фамилии и инициалов заместителя министра.

Каретникову не хватало воздуху, мучило удушье, болела спина. Но то, что последние слова, которые вырвались с его языка уже перед самым уходом, возымели на помощника действие, он никак не ожидал. Не пугать он хотел его, а высказал то, что пришло в эту минуту в голову. Более того — в своей беспомощности перед холодной вежливостью помощника он скорее походил на обиженного ребенка, который, как к последней защите, кидается к матери, и проговорил вгорячах и обиде то, что первой защитной волной кинулось в душу старого коммуниста.

Минут десять пришлось ждать Каретникову возвращения помощника. Пожилая секретарша, сидевшая в углу приемной за большим столом в окружении трех телефонов — белого, черного и зеленого, — за это время успела несколько раз бросить в зеленую и черную телефонные трубки отрывистое и однотонное: «У него совещание». Не сразу догадался Петр Егорович, у кого это идет совещание, а потом все-таки сообразил: речь, очевидно, шла о заместителе министра, в кабинет которого уже давно юркнул помощник. Долгими показались старику эти десять минут ожидания. Он даже вздрогнул, когда высокая дверь открылась и в ней показался помощник.

— Николай Петрович вас приглашает. — Сказал и, заученно сделав шаг в сторону, пропустил впереди себя Каретникова.

Не приходилось Петру Егоровичу бывать за свои восемьдесят лет в министерских кабинетах, хотя руку его не раз жал министр машиностроения. Но это было в конференц-зале министерства, на собрании актива машиностроителей. До сих нор не забыть ему и пожатие руки Михаила Ивановича Калинина, когда тот вручал ему орден Трудового Красного Знамени. Но это было давно, до войны… Поздравляя награжденного, Всесоюзный староста сказал слова, которые запали в душу Петру Егоровичу на всю его дальнейшую жизнь: «А я вас помню по коммунистическому субботнику в восемнадцатом году. Я стоял за токарным, а вы — шагах в двадцати от меня работали на «Кинге». На вас, как сейчас помню, была новенькая синяя спецовка, а мой подручный вас называл Максимом Горьким… Ну, как, было дело?» — «Было, Михаил Иванович, было…» — с трудом сдерживая волнение, ответил Петр Егорович, а потом, как во сне, шел с орденом в руке на свое место, где сидела группа передовых рабочих-стахановцев Москвы, награжденных орденами.

Заместитель министра показался Петру Егоровичу совсем еще молодым, лет сорока пяти, не более. Помощник его был лет на десять, а то и на пятнадцать старше. Когда помощник вышел из кабинета, заместитель министра пододвинул к Петру Егоровичу пачку сигарет и предложил закурить.

— Спасибо, Николай Петрович, курю трубку. От этого сена бьет кашель.

Замминистра улыбнулся и, затягиваясь сигаретой, бегло пролистал документы Иванова.

— Видать, эти справки и бумажки изрядно попутешествовали по разным учреждениям и инстанциям, — сказал Николай Петрович, и лицо его стало строгим. — Вы пришли ко мне как депутат?

— Да, — твердо ответил Каретников.

— И, как я понял из доклада помощника и из документов, с которыми я познакомился, вы ходатайствуете о том, чтобы инвалиду Отечественной войны Иванову в порядке исключения предоставили автомашину «Запорожец»?

— Да.

— Вы, как я понял, уже были в райсобесе и в горсобесе, и вам в обеих этих инстанциях в таком исключении отказали, потому что делать подобные исключения из правил, утвержденных Минздравом и Министерством социального обеспечения, они не имеют права. Так вам там сказали?

— Да.

— Это же вам объяснил и мой помощник?

В усах Петра Егоровича заиграла улыбка.

— Ваш помощник, пока я добивался вашего приема, стоял у ваших дверей, как Лев Яшин стоит в воротах. Ловкий… Как ртуть на блюдце, никак не ухватишь.

Замминистра от души расхохотался. На пост заместителя министра он пришел всего полгода назад с партийной работы, и помощник, перешедший к нему по наследству от предыдущего, ушедшего на пенсию зама, чем-то сразу не пришелся ему по душе, хотя в помощниках тот ходил уже добрых два десятка лет и знал работу министерства так, что разбуди его ночью и спроси любой документ — номер нужного приказа, дату утверждения какой-нибудь инструкции, сделанные из приказов исключения, давнишние решения коллегии, — он ответит тут же, не роясь в картотеке и не заглядывая в архив. А вот с людьми… с живыми людьми, которые стучались на прием к заместителю министра, у него не ладилось.

Николай Петрович однажды даже как-то заглянул в личное дело своего помощника, чтобы узнать, сколько лет ему еще работать до пенсии. Однако по этой статье ничего не помучилось — помощнику было только пятьдесят пять. У министра он в почете. Последние десять лет он бессменный член месткома, в котором руководит культкомиссией. Попробуй подкопайся к нему, переведи его в инспектора, когда ни в работе, ни в поведении у него ни сучка, ни задоринки. А вот человек столкнулся с ним первый раз и такое врубил, что вряд ли скажешь точнее: «Ловок, как ртуть на блюдце, никак не ухватишь…» А попробуй докажи, что он бюрократ. Такой шум поднимет, поставит на ноги все — местком, друзей по министерству, ляжет с предынфарктным состоянием в больницу и из воды выйдет сухим.

— Говорите, как ртуть на блюдце?

Петр Егорович ответно улыбнулся.

— Если б не пугнул заводом и Старой площадью, то вряд ли попал бы к вам на прием.

Заместитель министра встал и прошелся вдоль длинного и большого стола. Он словно колебался: говорить или не говорить то, что ему очень хотелось сказать старому человеку, пришедшему хлопотать не за себя, а за калеку, который ему не приходится ни братом, ни сватом? И решил сказать.

— Я понимаю вас, Петр Егорович. Правила, утвержденные Минздравом относительно предоставления инвалидам Отечественной войны автоколясок и «Запорожцев», жесткие. А поэтому мы сейчас совместно с Минздравом готовим на коллегию министерства новый, более расширительный перечень медицинских показателей, по которым будут решаться вопросы предоставления инвалидам Отечественной войны автомашин марки «Запорожец».

— А если инвалиды умрут, так и не дождавшись этого расширительного перечня? Ведь война-то кончилась уже, слава богу, двадцать с лишним лет… Самым молодым инвалидам войны уже под пятьдесят, а они, как ни говорите, все люди травмированные…