Елена Блонди - Татуиро (Daemones)

• Название: Татуиро (Daemones)
• Автор: Елена Блонди
• Издательство: Шико
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2012

---

Утренний луч, набрав силу, дотянулся до изгиба дороги на холме, зажег слепящие точки на крыле и крыше черного внедорожника. Яша стоял рядом, смотрел сверху на бригаду и прижимал к щеке трубку.

— Лады, Дмитрий Петрович, лады. Как договорились, да. Часикам к пяти вас заберу. Поместитесь, втроем-то всего, увезет моя лошадка.

Он кивал собеседнику, поднимал брови и покачивал головой, иногда усмехаясь и глядя на зеленые и оранжевые фигуры рыбаков. Белые точки чаек множились по краям суеты, ждали, когда люди отбросят ненужное. Некоторые, не выдерживая, подлетали, хватали добычу прямо из-под рук, скрипуче ругаясь в ответ на людскую ругань.

— Я вам говорю. Никто не узнает. Вы ж не первый раз со мной дело имеете. Ну, сделать удовольствие хорошему человеку тоже дело. И вот что…

Солнце осветило ладонь, поднятую, как для присяги:

— Мои гарантии. Никто никогда ничего. Но получите все, так сказать по полной программе. Мало ли в первый раз. У меня проколов не-бы-ва-ет!

И рассмеялся, немного смехом укоряя:

— Та-акому человеку, ну, Дмитрий Петрович! Ни-ни-ни, все продумано. Десять лет вместе трудимся, а? Юбилей, можно сказать, ветераны.

В черных глазах была пустота, губы кривились в усмешке, но голос оставался бархатным. Кивая собеседнику, смотрел, как рыбаки перекидывали улов в подъехавший грузовичок и чайки, налетев на остатки в скомканных сетях, стали драться, оглашая утро визгливыми криками.

— Вот и ладненько. Я как с делами управлюсь, и заеду. Эх, Дмитрий, такая наша рыбацкая жизня, все последний денек провожают, а я крутись, белкой в колесе.

Нажал кнопку отбоя.

— П-падальщики чертовы, — сказал, глядя на белую круговерть. И стал набирать другой номер.

Телефон, выпавший из кармана черных джинсов, заиграл томную мелодию. Генкина рука дернулась на Ритином плече. Она заворочалась, потянулась к телефону, почти съезжая с кровати.

— Не бери, а?

— Как не брать, надо, Геночка.

Найдя его руку, прижала к своему бедру. Генка уткнулся щекой в позвоночник и услышал голос изнутри, там, где он только рождался:

— Але?

Спина под его щекой стала жесткой и покрылась мурашками. Он зажмурил глаза и стал быстро думать, пусть бы все хорошо, все-все хорошо…

— К шести? Обязательно? А я как раз позвонить хотела вам. Нет. Ну, я думала… Знаю, что должна. Да. До свидания.

Он услышал кожей, как напряглась на спине мышца от того, что протянула руку и положила телефон на пол. А больше ничего. Не повернулась, лежала так же молча и напряженно.

— Кто звонил?

— Никто.

— Ага. Имени не назвала, ни разу. Боишься услышу, да?

— Дурак ревнивый. Это не то, что думаешь.

— Откуда знаешь, что думаю?

Она молчала. Генка ждал. Все, что пришло этой ночью, упав на двоих плавными паутинками цвета нестрашной и нестеснительной крови, все это расползалось мягкими клочьями. И было не удержать. Не помогли горячие просьбы шепотом в голове. И что теперь?

— Вот что, Ген, — Рита села в постели, как бы отвечая на его вопрос, — ты иди пока, ладно? Скоро мать прибежит, не надо, чтоб видела.

— Так, а бабка же?

— Баб Настя ей не скажет. Давай, одеваемся, хорошо?

— Нет.

— Что нет? — Рита повернулась и посмотрела с испугом.

— Не хорошо.

— А-а… Ну, я потом объясню. Ну что же ты? Вставай. А то мне попадет.

Генка сел, натягивая на живот простыню. Пришли и замаячили перед глазами увиденные в компьютере снимки. Смотрел, как Рита, прыгая на одной ноге, свесив на плечо спутанные волосы, натягивает джинсы. Сказал, тяжело роняя слова, еще сам не понимая, что именно скажет:

— Он звонил, да? Гулять будете?

— Какое гулять, дурак.

— Ну, да. Работать, значит. Для кого гульки, а кому и работа это. Так?

Рита выпрямилась, держа руку на пуговице джинсов. Глянула смутно из-под упавших на лоб волос:

— Ты о чем?

— Сама знаешь о чем.

Смотрел, как она, промолчав, схватила щетку и стала, отвернувшись к окну, с силой проводить по волосам. Ему было так больно, что хотелось сделать с ней что-то плохое. Или хотя бы сказать…

— Проститутка!

Она застыла, с белой полоской лифчика поперек спины, притискивая к груди смятую футболку. Обернулась.

— Ты… не имеешь права. Так. Говорить.

— Имею! После сегодня — имею!

Швырнув футболку в угол, подошла, упала перед кроватью на колени. Смотрела снизу и глаза были огромные и все в него, с мольбой:

— Геночка, я не могу сейчас. Я все-все тебе скажу, потом. Скоро мать. Уходи! А завтра вечером встретимся, ладно? И хочешь, убежим, хочешь?

Он смотрел ей в лицо и снова подумалась старая мысль, что с подружкой имена у них перепутаны. Не Рита она, а Тамара, царица Тамара. Волосы темные и нос с горбинкой. Под глазами нежные тени. Но разве царицы смотрят голодной собакой, когда говоришь «проси, служи». И просит, служит. И на снимках этих…

Натянул по животу простыню до подмышек, тяжело было рядом с ней одетой — голым.

— Я тебе не верю.

Рита встала, с потухшим лицом. Свалила на кровать его штаны и свитер:

— Оденься. И сядь вот тут. Я скажу, в чем дело, сейчас. Но ты мне пообещай…

— Не буду ничего обещать.

— Гена!..

По коридору шуршали бабкины шаги, пел издалека телевизор. Генка оделся, сел на кровать и сложил на коленях руки. Рита села на стул. Опустила голову и стала щипать, накручивая на палец, край бахромчатой скатерки. Сказала голосом самым обыкновенным, в котором в самом нутре его дрожала насмерть натянутая нитка:

— Яков Иваныч меня продал. Ну, не меня, а мою, ну… Девственность мою.

— Как?

— Что как? Вот! Целку мою продал! Чтоб сегодня — гостям. На праздник приедут. Чтоб сегодня, ночью.

— Рит…

Стукнула о стол упавшая вазочка. Рита продолжала накручивать на палец оторванный нитяной хвостик.

— Ну, вот… А теперь — хер ему! Понимаешь? Я сама, кому хочу. Вот и…

— Так тебе нельзя туда! Теперь нельзя! Ты же… Ты скажи отцу, да что это!

Рита заправила волосы за уши. Натянула и одернула черный свитерок.

— Как тебе наш телевизор?

— Что?

— Это плазменный. И комп, смотри, какой у меня стоит. Знаешь, сколько стоит?

— Так ты?… За это деньги, что ли?

— Он моим родителям второй год платит. Просто так. Как бы стипендия. Думаешь, мне? Ага. Я от него за два года видела три подарка и денег так, по мелочи, на помаду и духи. Вот, при тебе кинул много, за фотки в зале. И то, чтоб все слышали, понимаешь? А отец от него в карман получает столько, сколько сам за месяц зарабатывает.

— И что, он не понимает? Батя твой? Ты б сказала!

— Говорила.

— А он?

Рита бросила измочаленную кисточку на пол и наступила на нее босой ногой:

— А он говорит, с нами — девками так и надо. В строгости держать, чтоб место знали…

Издалека белым редким песком доносились крики чаек. По коридору шмыгали бабкины шаги, вроде живет она там, в коридоре. А в маленькой комнате с неширокой кроватью и комодиком, застеленным салфеткой с кисточками, набита была тишина. Мысли ползали в ней, как жуки в старой вате — насквозь, вверх и вниз, в стороны, но толку от них не было. И потому не приходили слова. Генка сидел, с закаменевшей спиной, и в нем болталось, поднимаясь к горлу мутной водой, сожаление о вчерашнем дне, когда ясно знал, что должен сделать. А может и сегодня не поздно еще?

— Слышь, Рит, ладно, потом все расскажешь.

Он встал. Выглянул в окно. Солнце еще сидело за склоном холма и он темнел под утренним небом, резко показывая щетку травы на макушке.

— Никуда не пойдешь. Я тебя спрячу, в старый сарай лодочный, чтоб вообще никто. Там комната есть, в ней даже розетка. Обогреватель старый стоит, одеяло. Сейчас бери, чего надо и…

— Не пойду.

— Что?

Рита забрала волосы и стала увязывать их в тугой хвост на затылке. Белое лицо, как перья на животе у чайки. Без выражения.

— Я вчера решила сама и нашла тебя. И сегодня сама разберусь. А то все вы хороши командовать. Один с детства командует, другой игрушечку из меня сделал. Думала ты другой, но ты точно такой же. Иди, подай, принеси, прячься…

Генка хлопал глазами.

— А не хочу я прятаться! Я лицо его видеть хочу, когда скажу, понял? Чтоб он скорчился весь!

— Ритка, да он тебя убьет! Размажет просто по полу!

— И пусть! А и не убьет. Я все продумала. Там же будут эти, которым он. А они знаешь, какие трусливые приезжают. Они же, Ген, специально выбирают такое вот место, деревню, чтоб никто и не сунулся и не увидел, что они тут. Это у себя там они начальники крутые, а тут им хочется, колется, ручки дрожат, сюсюкают и все через плечо оглядываются. Пока не напьются. Ненавижу!

Она подскочила к Генке, схватила его руку обеими, горячими и, подталкивая к двери, зашептала так же горячо, прерывисто:

— Пойдем, ну, иди, Геночка, люблю я тебя, и уходи сейчас. Устала я, мне семнадцать вот будет, а я уже устала. Но я им всем, понимаешь, со всей мочи. А по-другому нельзя, не хочу по-другому. А к тебе раньше, вот как я могла, как? Ты такой хороший, честный, смотрел всегда. А я уже вся порченая, с четырнадцати наученная. Иди же, вот куртка, на. Мать скоро.