Григорий Каковкин - Мужчины и женщины существуют

• Название: Мужчины и женщины существуют
• Автор: Григорий Каковкин
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-072476-5, 978-5-271-33620-1, 978-5-4215-1975-1

Каковкин Григорий Владимирович — писатель, драматург, журналист, режиссер и сценарист документального кино. Родился в Москве в 1953 году. Окончил философский факультет МГУ. Как журналист и публицист работал в ведущих изданиях страны, в газетах “Известия”, “Литературная газета”, журнале “Сельская молодежь” и “Открытая политика”. На телевидении был ведущим и автором ряда телевизионных программ — “Провинция” (Останкино), “Русские горки” (НТВ), им снято более 20 документальных фильмов. Публицистические работы печатались в России и за рубежом. Роман “Мужчины и женщины существуют” — его дебют в прозе.

---

Григорий Каковкин «Мужчины и женщины существуют»

Сайт знакомств — пересечение судеб, новый российский супермаркет по продаже мужчин и женщин: на день, на месяц, на всю жизнь. Место любви, случая, волшебства взгляда, пересечение прошлого и настоящего."

1

Когда она родилась — она уже знала, что она женщина. С первой минуты своего младенческого крика знала, что ее “а-а-а” не только физический акт, определенное колебание воздуха, но и знак какой-то миссии, какого-то особого качества. Отражаясь от стен провинциальной еще земской больницы, он летел в сад, усыпанный опавшими яблоками, звенел в ясном сентябрьском небе и входил в сердца всех мужчин Червонопартизанска как весточка от расцветшего утром цветка — я здесь, я буду здесь, я назначаю вам всем свидание. Ее подвыпивший отец вечером пришел в больничку и, нарушая всякую санитарию, проник к жене, и она ее показала, и новый папаша, дыша перегаром, изрек:

— Девка. Во-о! Точно, девка.

Он прочитал это на лице дочери, которая поразила его пьяное воображение своей красотой и спокойствием.

Потом пошел к шахте, закупив пару бутылок водки, ждал мужиков из смены, чтобы с ними отметить. Он не был взволнован или счастлив, он просто знал, что в его жизни “произошло это”. Произошло то, за что стоит выпить. Это — законно хмельной день, потому что все остальное совершалось каждый день, из года в год, а здесь родилась дочь, хотя он, конечно, хотел сына, но “какие мои годы, пусть сначала будет девка”, рассуждал он про себя, а потом так и сказал мужикам, вышедшим из забоя.

— Пусть сначала будет девка, — сказал, считая, что присутствует в начале собственной жизни, а не в ее конце.

И когда спустя несколько дней малышку принесли домой и развернули, он еще раз с радостью констатировал:

— Все нормально. И это место не поперек, а как положено — вдоль.

Это место услышало, что говорят о нем, и тут же откликнулось, выпустив изрядную порцию прозрачной грудничковой мочи.

Так родилась Милка, или впоследствии Людмила Ивановна Тулупова, уроженка Червонопартизанска, что был тогда “на” Украине, а теперь “в” Украине.

Надо сказать, что, когда Людмиле Ивановне Тулуповой удалось впервые прочувствовать свое имя, отчество и фамилию, немного прожить с ним, ей категорически не понравилась первая часть — Людмила, Люда, Мила.

Эта множественность, эта мягкость, простота и глуповатая торжественность одновременно — “меня зовут Людмила”. В общем, с именем — по прошествии времени ей стало очевидно — совершенно не повезло. Из возможных вариантов она выбрала — “Мила”, тем более что с ее детских губ оно однажды слетело легко. На вопрос “как тебя зовут, девочка” с года шести месяцев, моргая голубенькими глазками, отвечала — “Мива”. Взрослые, пристававшие с этим классическим вопросом, умилялись: ребенок, ныне сказали бы, рекламный, сам о себе говорит — мива я, мивая. И уже став взрослой, и знакомясь с мужчинами, она представлялась Милой. Впрочем, для женщин, встречавшихся на жизненном пути, она была или Людой или Людмилой, и только особо доверенные подруги сами почему-то переходили на “Милу”.

К отчеству она относилась нейтрально, имя “Иван” не оспаривала, хотя и не сказать, что любила. Из всех мужчин, для которых она, может быть, и пришла в этот мир, не было ни одного Ивана, кроме ее отца, разумеется. Может, и это сыграло свою нерадостную роль в ее женской судьбе?

Но фамилия Тулупова ей, безусловно, пришлась. Сначала нравилось, что во всем Червонопартизанске начала шестидесятых годов прошлого века она была одна с такой фамилией. Когда, в классе восьмом или седьмом ей неожиданно открылось, что фамилия ее историческая и восходит к удельным стародубским князьям, Рюриковичам, (пятнадцатый век!), она почувствовала всю величественную глубину крови. И хотя история говорила, что князь Дмитрий Давыдович Палецкий по прозванию Тулуп, родоначальник князей Тулуповых, был убит под Казанью в 1575 году, а его сыновья Борис, Андрей и Владимир были казнены по приказу Иоанна Грозного, Людмиле Ивановне казалось, что чудом кто-то из Тулуповых выжил и она, и ее родители, небогатые люди, отец шахтер и мать повар, все же имеют какое-то отношение к пресекшемуся много веков назад роду.

Когда она девочкой пришла и рассказала отцу о своем историческом открытии, шахтер-князь сказал:

— Не забивай себе голову этой дрянью.

2

Дорога.

Ее первая дорога из родного Червонопартизанска была наскоро, но неслучайно проложена, как по грунтовке рельсы трамвая, которого в шахтерском городке и не видел никто. В те годы тут даже не было ни одного городского автобуса, и только в период самостийности, когда Мила приезжала навестить мать, появился единственный кольцевой маршрут. Старый “ЛуАЗ” с застывшей стрелкой на спидометре в положении 35 колесил от ближайшей железнодорожной станции “Красная могила” по улицам Гагарина, Котовского, Либхнекта, Сакко и Ванцетти и снова возвращался к вокзалу, так принято было называть кирпичную одноэтажную постройку с цифрой 1915 на торце.

Тогда, в тысяча девятьсот шестьдесят каком-то году, в жареный август они собирались к родне в закрытый город Желтые воды, который они называли “коммунизм”. Здесь, под Днепропетровском, делалась начинка для баллистических ракет и магазины не нанесенного ни на одну официальную карту СССР города ломились от яств — трех сортов сыра, трех сортов колбасы, мяса, рыбы и множества болгарских консервов. Все это называлось “снабжение первой категории”. Первая в СССР фабрика искусственного меха дополняла изобилие и благополучие всех, кому посчастливилось здесь жить, — зимой все мужчины и женщины были одеты в трехчастный ассортимент предприятия “группы Б” — три вида мужских и три вида женских шуб.

Миле было три с половиной года. Она была убедительным доказательством того, что красота существует. Спасет ли она мир или нет — неизвестно, но любому посмотревшему на маленькую белокурую девочку становилось ясно — точно существует.

— Мать, у кого ключи? Дверь-то закрывать будешь или так оставишь — воруй, мы уезжаем! Людка! В коммунизм поедем, дочка? — и отец взял ребенка на руки.

— Да. К Павлику, — сказала Людка.

— Вот, в коммунизм все хотят, — подмигнув матери, сказал отец. — И к Павлику приедем.

Павлик для Милы — пятилетний мальчик с групповой черно-белой фотографии, в которую уже много раз тыкали пальцем и говорили:

— Вот, Людочка, это твой двоюродный братик, к нему мы скоро поедем.

— Жених, одним словом, Людка, жених, — подводил убедительную черту отец.

Жена закрыла дверь и отдала ключи стоявшей рядом подруге Свете, чтобы она поливала цветы на окнах и вообще “если что…”.

Они уложили сумки в мотоцикл “Урал”. Жена с Милой — на почетном месте в коляске, а Иван Тулупов обхватил бригадира проходчиков Григория Ивановича Прокопенко, соседа и счастливого владельца мотособственности, — он взялся подвезти на станцию. Ехали минут пять, но за это время Мила навсегда полюбила дорогу: теплый ветер в лицо, солнце в глаза, мелькание домов, заборов, людей, шум мотоцикла, заставлявший оборачиваться и смотреть на отъезжающих счастливцев. Дорога соединилась у Милы с праздником, который можно устроить вот так просто — встать, собрать вещи, закрыть дверь и уйти. На станции долго ждали всегда опаздывавший пассажирский поезд, потом он пришел. Прокопенко за три минуты стоянки в “Красной могиле” помог затащить вещи, подсадил Милу, расцеловался с соседями и вообще обеспечил ритуал по полной программе. Тронулись — он махал, ему тоже. Тепловоз предупредительно гуднул, разгоняя вокзальных собак, и началась Милкина жизнь.

Ехать было всего километров двести, правда, очень неудобно, с пересадками, ожиданиями, но именно такая детская по расстоянию дорога отложилась в ее бессознательной памяти как счастье, приключение, освобождение.

— Пис, пис, пис, Людочка, пис-с-с, …

В грязный выгребной вокзальный туалет на пересадке зайти было невозможно, и они пристроились — чуть отойдя в сторону. Мать держала дочь под ножки, а Мила смотрела по сторонам и ужасно стеснялась, не зная еще, что это так называется. Хотела, но не могла.

— Пис, пис-с, пис— с-с — с, — буква “с” становилась все длиннее. — Ну вот, умничка, пис-с-с…

И это тоже стало частью образа дороги, который потом многократно повторялся в ее жизни — брезгливость от вокзальных туалетов, их многотонный запах и всякий раз мука, когда возникает физиологическая необходимость.

3

Павлик, как увидел Милу, сразу взял ее за руку и повел в свой угол, где в определенном порядке были расставлены оловянные красноармейцы, танки и самолеты со звездами.