Татьяна Дашкевич - Фатьянов

• Название: Фатьянов
• Автор: Татьяна Дашкевич
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004
• ISBN: 5-235-02658-6

Алексей Иванович Фатьянов — знаковая фигура русской песенной поэзии. Его песни «Соловьи», «Где же вы теперь, друзья-однополчане?», «На крылечке твоем», «На солнечной поляночке» и многие другие создали целую музыкально-поэтическую эпоху, стали воистину народными. При жизни он был гоним, но потрясающий запас жизнелюбия обогревал всех находящихся вокруг него людей. В книге подробно отражены жизнь и судьба, дни и ночи вдохновенного творчества, трудности и радости быта, дружеское и враждебное окружение этого выдающегося Человека и Поэта. Алексей Фатьянов прожил всего сорок лет, но успел создать более двадцати песен, которые стали национальным достоянием.

Издание снабжено уникальным иллюстративным материалом.

---

Всего несколько месяцев Фатьяновы провели в Одинцове. Их принимал старший брат Владимира Репкина Александр, который незадолго до их приезда купил часть старого деревенского дома. Фатьяновы вновь пожаловали на отдых всем могучим семейством, вместе с Наталией Ивановной, Ией, ее мужем Игорем Дикоревым и детьми Андрюшей и Верочкой, с тещей и Людмилой, с Татьяной и Владимиром Репкиными. Одинцовские Репкины, как и арбатские, тоже были люди веселые. Все хорошо работали на своем огородике — хорошо и пели.

Алексей Иванович два раза приезжал отдыхать на эту дачу из-за грибов. Он любил собирать грибы.

Те росли кругом — в дубовой роще, в березовой роще, в сосняках. И дачники всей гурьбой ходили по травянистым тропам, тыча в кочки свои самодельные посоха. Набирали грибы, приносили домой, чистили… Еще только подбирались ножи к середине огромной корзины, как раздавался крик:

— Жарить буду я!

Так отстаивал свое почетное поварское право Алексей Иванович.

Это было его делом, и он выполнял его на зависть всем хозяйкам. А хозяек удивляло, что в этом действе не было замешано никакого масла: ни сливочного, ни, как тогда говорили, постного. Алексей Иванович ставил сковороду на огонь костра, укладывал в нее грибы — они сочились, таяли, он подсыпал свежих, и в конце концов грибы приобретали румянец, золотились, благоухали на всю улицу. Они получались красивыми и вкусными. Этот способ жарения он знал с детства.

Однажды все обитатели дома Репкиных, как обычно, пошли в лес по грибы, но их прогнала из лесу буря. Начиналась осень — и вот листья сухие, желтые, красивые, стало срывать ветром и тревожно кружить в маленьких и больших вихрях. Грибники затревожились, стали собираться домой. Алексей посмотрел вокруг и говорит:

— Серебряный ветер!

— Какой серебряный ветер? — Воскликнула спорщица Татьяна, хватая золотистые березовые листья на лету. Они были похожи на круглые монетки. — Лист желтый… Это золотой червонец!

Он приложил руку к уху, замер и убедительно, миролюбиво сказал:

— Таня, ты послушай… Серебряный! Я напишу стихотворение.

Татьяна продолжала стоять на своем. Она сказала:

— Ты — поэт, а я — скептик!

— Правильно, Танька: ты скептик потому, что ты — метр с кепкой! — Ответил он.

И по дороге домой не обронил более ни слова, боясь нарушить эту неслыханную музыку, которую чувствовал только он один на всей земле. Иногда только прикладывал руку к сердцу и открывал рот, словно собираясь петь. Так он ощущал скачки атмосферного давления.

Алексей Иванович страдал гипертонией, но не хотел верить в это. Он старался не замечать недуга. В его богатырское здоровье верили окружающие, но никак не сестра Зинаида Ивановна Буренко. Каждый год Алексей Иванович ложился в санаторий Союза кинематографистов в Болшеве, где сестра была главным врачом. Зинаида Ивановна тревожилась за брата. Военный врач финской и Отечественной войн, она относилась к нему, как к рядовому, и умела приказать ему «лечь», едва лишь чувствовала в нем нездоровье.

Кроме Подмосковья, Алексей Иванович проводил лета в Кочетовке. Это — шолоховские места на Дону, где Фатьяновы так же снимали дом и поселялись той же «фатьяновской» колонией. Когда училась Ия, Алексей Иванович брал с собой Наталию Ивановну с детьми. Он считал, что так нужно, родственно-сыновнее отношение к родным у него было заложено в крови.

Юга он не любил, но в Коктебеле бывал.

Но больше всего — больше, чем в Переделкино, Кочетовку, Коктебель или Болшево, Фатьянова тянуло в родные Вязники.

Штрихи к закату десятилетия

1. Предчувствие улыбки Гагарина

В 1948 году у Фатьянова с Мокроусовым появились «Наговоры», «Шли два друга», «По мосткам тесовым…», «Мы люди большого полета». Эта последняя песня была единственной, за которую поэт был удостоен формальной похвалы. Владимир Бунчиков и Владимир Нечаев первыми ее исполнили. Ежегодно проводились конкурсы по песням. Друзья представили на один из них «Мы люди большого полета», и вдвоем получили первую премию. Их немного критиковали за стихи, противники гротеска утверждали, что слова «до самой далекой планеты не так уж, друзья, далеко» звучат с издевкой и слишком противоречат науке. Прошло немногим больше десяти лет — и эти слова зазвучали в космическом корабле Юрия Гагарина. Песня стала злободневной, ее знал каждый ребенок. После правительственного сообщения о первом полете человека на весь мир прозвучали «Широка страна моя родная» и фатьяновско-мокроусовская «Мы люди большого полета».

Несколько песен сочинил поэт с Сигизмундом Кацем, о чем уже говорилось. С Соловьевым-Седым в этом году он написал всего одну песню «Где ж ты, мой сад». Впервые за семь лет работа у композитора «не шла». Депутатские, чиновничьи дела заменяли ему все. Но эта песня на музыку Соловьева-Седого все-таки появилась:

Снятся бойцу карие глаза,
На ресницах темных
Светлая слеза.
Скупая,
Святая,
Девичья горючая слеза…

2. Хорошие встречи

Летом Алексей Иванович часто гулял по бульварам.

Его высокая фигура узнавалась издалека, когда он в летней светлой рубашке, светлых же широких брюках выходил из Хрущевского, сворачивал по Кропоткинской на Гоголевский бульвар и шествовал так до Литинститута, и далее — до памятника Пушкину. Как-то раз он повстречал на Тверском бульваре молодого Льва Озерова. До этого они лишь немного общались на литературных вечерах, в беседах «за круглым столом».

Они поздоровались за руку и дальше пошли вместе. Ускользающий светский разговор, казалось, мало трогал собеседников. Между ними стояла та нерукотворная стена, которая всегда разделяет малознакомых людей, боящихся быть непонятыми. Но когда речь зашла о Вязниках и оказалось, что Лев прекрасно знает этот старый город, Фатьянов преобразился и широкими шагами повел Озерова в направлении ЦДЛ. Они говорили о Ярополчьей горе и Малом Петрине, Благовещенской церкви и Базарной площади… Настороженность Алексея совсем ушла, когда он узнал о поэтических пристрастиях спутника:

— Семен Гудзенко говорил мне, что вы ведете семинары, читаете лекции в институте. А дружите вы с поэтами, которые ломают традиции русского стихосложения. Это так? — Почти упрекнул он Озерова…

— Это так. Мне интересен всякий эксперимент. Но люблю я Есенина, — услыхал он в ответ.

— Есенина?! — Благодарный и удивленный Фатьянов ускорил шаг.

Через пятнадцать минут они уже сидели за столом ресторана Центрального Дома литераторов и радостно-удивленно читали друг другу стихотворения Есенина.

На «Вязники» и «Есенина» душа его отзывалась, как часовой — на пароль. Это были маячки на его «дороге жизни» в необъявленной блокаде. В ресторанном зале ЦДЛ было накурено и прохладно, несмотря на то, что накурено. Кому-то не нравилось то, что два поэта слишком громко разговаривают и восторженно лобызаются. В такие моменты Алексей и сам бывал похож на Есенина.

Критика по-прежнему, как некогда и Есенина, с холодным высокомерием умалчивала значение творчества Фатьянова или барски трепала поэта по щеке, что больше было похоже на пощечины.

И вдруг в 1950 году появилась в печати первая и, пожалуй, единственная добросовестная статья о фатьяновских песнях.

Написал ее малоизвестный журналист из военных, корреспондент газеты Московского военного округа «Красный воин» Николай Стуриков. Он отозвался небольшой рецензией на сборник фатьяновских песен, который выпустил «МузГиз» в серии «Песни советских поэтов». Статья была напечатана лишь во Владимирской газете «Призыв».

Алексей Иванович разыскал журналиста, тоже бывшего владимирца, жал ему руку, удивленно благодарил:

— Сто двадцать строк о моих песнях. Это же надо!

Почти больно было Николаю, прекрасно понимающему золотую цену фатьяновских песен, принимать эти похвалы гения.

Лыжная прогулка вблизи города Иваново

1. Композиторская «Мекка» в усадьбе Надежды фон Мекк

…В 1943 году, когда немца от Москвы отогнали, Правительство во главе со Сталиным обратило внимание на цвет нации — творческую интеллигенцию. Перебиваясь скудным карточным пайком, в безденежье и голоде, жили наши лучшие композиторы в эвакуации. Дмитрий Шостакович продал все, что имел, и дошел до крайнего истощения. Его измученному организму требовалось лечение. Весь гонорар от Пятой симфонии он потратил на сгущенное молоко, которое должно было помочь в лечении легких. В подобном положении было здоровье и других выдающихся композиторов. Специальная Правительственная Комиссия искала место в России, где бы творческим людям было и сытно, и здорово. Выбирали между утиным совхозом под Кинешмой и птицефабрикой под Ивановым.