Иван Акулов - Крещение

• Название: Крещение
• Автор: Иван Акулов
• Жанр: О войне

---

— Ну, вот вам и светлое воскресенье. Я что говорил? Говорил, что немец долго не выдюжит. Оля, Олюшка! — Он толкнулся в комнатушку дочери, где жили молодые. — Слышала ты: восемь немецких дивизий истреблено советскими войсками. Ха, уклоняются от встречи! А куда ты уклонишься, куда?

Из комнатушки вышла Ольга в своем девичьем халатике, проносившемся на грудях и расставленном, но все равно узком в плечах и бедрах, выхватила из рук отца газету и прочитала ее, нетерпеливо расхаживая по узкой кухоньке.

Старик мял сухую бороду, хрустел ею, щурился на дочь.

— Так что вот, пока тут твой Василий того-этого, войну закончат.

— Он выпил еще настойки, и на него напало пустословие: — Так что, ежели твой Василий, того— этого хочет проявить себя со всех сторон, он должен поспешать. А то как же! Будут его ждать. Я сам служил в солдатах, знаю: на учениях высоко не подпрыгнешь. Нет, не подпрыгнешь.

«Ой, не то, папка. Ой, не то», — размышляла Ольга, уйдя в свою комнатушку. Потом она еще раз прочитала газету, и чувство неопределенности овладело ею: она то смеялась, то плакала, то пела — и только сейчас начинала понимать, в каком большом напряжении жила все последнее время.

Этот день принес Ольге еще одну новость. Уже перед вечером прибежала посыльная квартирно-эксплуатационной части и передала Ольге Коровиной ключи от двухкомнатной квартиры, которую освободил, уехав на новое место службы в Читу, подполковник Хряков.

Ольга не любила откладывать дел. Тотчас побросала в вещевой мешок свои старые платьишки, Васильеву гимнастерку, фуражку, отслужившую положенное, и вышла из дому.

Был спокойный вечер с широким багрово-рдяным закатом. Тополя по берегу Камы, облитые печально-угасающим светом зари, тихо и торжественно теплились. На пристани играл духовой оркестр, и звуки вальса то припадали к земле и угасали, то поднимались до вершин тополей, звенели в их бронзовой листве и, затихая, опускались на землю, теплые, мягкие, тревожно-ласковые. Ольге опять захотелось плакать. На глаза навернулись слезы: и тополя, и встречные прохожие, и деревянные перила мосточка — все вдруг размылось, расплылось. «Дура ты, — с улыбкой подумала о себе Ольга. — Дура и обабилась: что ни шаг, то и слеза…»

Радость пополам со слезами теснила ее грудь, и, когда она поднялась на второй этаж, открыла дверь и вошла в пустую незнакомую квартиру, когда распахнула створку окна, выходившую на пристань, когда опять уж совсем близко услышала духовой оркестр, села к столу и так горько расплакалась, что у нее заболела голова и начало неприятно дергаться верхнее левое веко.

Утром она проснулась с ясной и освеженной душой. Ночью прошел дождь, и вымытый воздух в городе был влажен, мягок и чист. В утренних известиях радио сообщало, что в течение ночи крупных боевых действий не велось и существенных изменений в положении войск на фронте не произошло. За день наша авиация уничтожила 94 самолета противника, потеряв 12 своих самолетов. Ольга в приподнятом настроении умылась, прибрала волосы и побежала в комендатуру звонить мужу в лагерь, чтобы он приехал домой и помог перебраться на новую квартиру, которую они так долго ждали и для обстановки которой припасли денег. Они любили мечтать о такой квартире, где у каждого будет свой рабочий стол, свои книги и будет большой круглый раздвижной стол, за которым они станут принимать гостей. И даже то, что Василий из-за множества дел не может приехать, не огорчило Ольгу.

— Я пошлю в твое распоряжение пару бойцов — вот и учись командовать, — повеселевшим голосом кричал майор Коровин. — Не сердишься? Совсем? Это правда? Ты же умница у меня. Ну, действуй, на то ты и жена командира.

В полдень пришла полуторка, и на ней приехали два бойца. Высокий, с умными зеленовато-угарными глазами, козырнул шутливо и ловко:

— Товарищ Оля, два бойца прибыли в ваше распоряжение. Докладывает старший — рядовой Малков.

Ольга вначале немного смутилась. Но потом на его приветливый голос тоже улыбнулась и так же шутливо стала по стойке «смирно». Они дольше, чем следовало бы, глядели друг на друга и наконец беспричинно расхохотались.

— Загоняйте машину во двор, и все это можно грузить, — она указала на чемоданы, узлы и мешки, сваленные на полу.

Малков вышел на улицу, и Ольга, стоя у открытого окна, слышала, как он сказал своему товарищу:

— Ну, красивая баба! Прямо вот так и излажена… Давай открывай ворота.

Она почувствовала, как жаркий румянец опалил ее щеки, но осудила себя: «Нехорошо, они же Васины подчиненные». Она хотела сделаться серьезной, даже немножко строгой, и не могла, а потом махнула рукой, и все пошло просто, весело. И то, как они выносили громоздкий, за все цепляющийся буфет, и то, как обкладывали в кузове мягкими мешками зеркало, и то, как трое, мешая друг другу несли ящик с посудой, и то, как Малков, подобрав с полу белую пуговицу, подал ее Ольге, — все им казалось смешным. И они смеялись.

В новой квартире пахло вымытыми полами, свежей известкой, гулко, бодро звенели по пустому полу кованые армейские каблуки. Отец Ольги ковырялся в замке дверей и, хмельной от своей настойки, легко вздыхал.

Когда все вещи были подняты наверх, Ольга застелила стол газетами и собрала еду. Выставила бутылку вина. Малков распечатал консервы, и они взяли рюмки, — не зная, за что пить.

— За товарища Сталина, — сказал вдруг посуровевший старик. — Ему больнее всех эта война.

Все выпили, а старик налил себе еще:

— Все в моей жизни как надо быть, а вот жалко, что не имею я сына. Служил бы он теперь, как вы, а мне б, старику, было утешно, что я вырастил государству опору и защиту. Ведь, скажи, такая война разразилась на земле, а я вроде сломанного колеса на обочине, и нет замены. Это вам по уму?

— А дочь? — спросил Малков, не принимая всерьез жалобу старика.

— Дочь — она дочь и есть. Служить ты ее не пошлешь. А сейчас цена всякому человеку определена службой. — Старик похлопал по плечу Малкова, потрогал свою бороду и вдруг взметнулся: — Газеты пишут, что немцы одного нашего вида боятся. А как не бояться?! Как не бояться, коли идет на тебя вот такой молодец с красноармейской звездой?! Верно я говорю?

— По-моему, верно, — ответил Малков.

— Уж так вот одного вида и испугались, все вот так в обморок и упали, — возразила Ольга, и дед почему-то не стал спорить с нею, потянулся к рюмке и, никого не приглашая, выпил.

Провожая бойцов, Ольга приостановилась на лестничной площадке с Малковым и сказала ему:

— Я очень рада, что познакомилась… Вы хорошие ребята.

— Нам бы хоть одну такую, как вы, — все еще хотел шутить Малков, желая зачем-то вернуться к тому бездумно-веселому и радостному настроению, с которым они увидели друг друга.

Но Ольга была строга, задумчива и шутку Малкова оставила без внимания. Только на крыльце улыбнулась, и то скромно, сдержанно:

— Доложите своему майору, что вы все сделали на пятерку.

Малков козырнул ей на прощание, и на этом расстались.
Ольга поднялась к себе и долго стояла у окна, глядела на сумеречную реку, приблизившуюся, казалось, к самому дому вместе с огнями бакенов и маленьким буксирным катером, который проплывал мимо и тянул длинную плоскую баржу, мигая красным и зеленым фонарями на мачте.
С самой первой минуты, едва переступив порог новой квартиры, Ольга с радостным возбуждением стала думать о том, как будет расставлена мебель, как будут прибраны комнаты, как, наконец, сама она, управившись со всеми делами, сядет к открытому окошку и просидит до ночи, глядя на родную Каму, на пароходы и баржи, бесконечно и неторопливо проплывающие по ней… Потом в обихоженную квартиру придет Василий, и ему все понравится, потому что все здесь прибрано, расставлено, развешано и постелено для него и так, как бы хотел он. Василий любит, когда Ольга угадывает его желания, в такие минуты оба они бывают счастливы н оба довольны друг другом. Эти приятные хлопоты по устройству своего жилья занимали Ольгу почти неделю. Вечерами ей было совсем хорошо, потому что к вечеру она нетерпеливо ждала Василия. Но он не появлялся, и в сердце Ольги начало закрадываться сомнение: к месту ли радости её? Да и вообще, то ли она делает, тем ли она живет?
Был субботний вечер. На пристани встречали пароход с мобилизованными, и опять духовой оркестр играл марши и старинные вальсы. Ольга слушала их и готова была плакать. Она начинала смутно понимать, что в душе ее нарастает что-то новое, чему еще нет названия, но что должно в корне изменить всю ее жизнь. Ей сделалось нестерпимо одиноко и безрадостно, и то, что занимало и волновало ее последнее время, стало каким-то мизерным, безынтересным и решительно ненужным.
Ночью она совсем не спала и не тяготилась бессонницей. Чем больше она думала, тем крепче убеждалась, что никто и ничто уже не изменит ее решения. Ольга и раньше заговаривала с мужем об уходе в армию, но он почему-то не поддержал ее, а она не могла ослушаться. «Раньше пожалуй, и не следовало торопиться, а теперь ждать нечего, — рассуждала Ольга, остро предчувствуя что не сегодня-завтра полк Заварухина должен сняться на фронт. — Я непременно должна быть с ними».
Утром она рассказала отцу о своем намерении и ушла в военкомат. Старик, собравшийся было пропустить стопку, отставил ее, отодвинул бутылку и не прикоснулся к вину.

VI

До обеда штурмовали песчаную высотку, забрасывали ее деревянными болванками, кричали «ура» и кололи соломенные чучела штыками. Песок набился под гимнастерку и в ботинки, запорошил глаза, хрустел на зубах, но с ходу взятая высотка была наградой. С нее спускались строем с победной песней, и Охватов в приливе общего восторга пронзительно высвистывал припев, покрывая все сорок глоток. Маленький боец Сарапулов, с тонким красивым носом на худощавом лице, без понуканий взводного зачинал песню слабым, но чистым приятным тенорком:

Пролетают кони да шляхом каменистым,
В стремени привстал передовой…
У моста через Шорью в окружении командиров стоял подполковник Заварухин: в петлицах рдяные шпалы, белые эмблемы общевойсковика, на груди в праздничном блеске награды — уж только одни эти награды внушали бойцам и робость перед командиром, и уважение к нему. Заварухин погладил свои пышные усы тонкими пальцами и развернул плечи в ремнях.

— Отставить песню, — скомандовал взводный и, утянув живот, ударил сапожищем. Ударил и взвод на всю ступню — дорога крякнула, покачнулась, тоже пошла вроде.