Илья Штемлер - Универмаг

• Название: Универмаг
• Автор: Илья Штемлер
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1984

Роман о людях, работающих в сфере обслуживания. Герои романа — продавцы магазинов, товароведы, администраторы торговых центров. Свободное владение фактическим материалом позволило автору создать интересное, достоверное в деталях произведение. Своим новым произведением И. Штемлер как бы продолжает разговор, начатый в романе «Таксопарк».

---

Завмаг встал, словно стряхнул с себя благостную дрему. Сейчас он вновь был энергичный, деловой мужик с хитрым лицом.

- Вера! — крикнул он в коридор. — Поди сюда!

Тотчас в подсобку вступила толстая женщина в белом халате. Яркая помада рисовала полные бесформенные губы.

- Отоварь народ. — В голосе Пантелеева не было и намека на расположение.

Пантелеев не спрашивал, что нужно Блинову и актеру. Все возьмут. Контрамарка на премьеру одиноко белела на краю стола. Пантелеев подобрал ее и сунул в карман замшевого пальто актера.

- Поди дай парикмахеру своему. А мне, милок, не до театров. На брехню вашу время тратить неохота. И капустой кислой нести будет по всем вашим ложам бархатным, а в каждой из них, считай, клиент мой сидит. Мне и здесь на их рожи глядеть надоело.

Лицо актера пошло пятнами. Блинов улыбался. За окном мелькнул силуэт дамы в высокой боярской шапке. Через мгновение дверь отворилась, и на пороге возникла фигурка в шубе.

- Сысой Гаврилыч, — игриво произнесла дама.

Сысой повернул голову и уставился на пришелицу тяжелым взглядом.

- Здравствуйте, Сысой Гаврилыч, — ласково проворковала дама.

- Пожалуйста. Еще одна краля! — Сысой не спускал с дамы глаз. — Ты чем занимаешься, милая? А то шастаешь ко мне, шастаешь, а пользы от тебя что-то не видно.

Дама покраснела, но собралась, стараясь свести к шутке нелюбезный тон завмага.

- Чем, чем... Чем надо. Секрет. — И, тотчас сообразив, что может разозлить благодетеля, добавила: — Я ведь от Ивана Ивановича хожу.

- От какого Иваныча? — еще больше посуровел Сысой. — У нас куда ни кинь, в Иван Иваныча попадешь...

- От Скворцова, профессора химии.

- А... химик-то? Есть у меня еще один Иваныч, стервец. Я ему — все, а он меня с ангиной три раза гонял, времени все не было принять. А химик — тот ничего, у него антикоррозийка для автомобиля знатная... Ладно, отправлю этих, тобой займусь... Кликни там точильщика, замерз совсем рабочий человек с вашими тут заморочками.

...

Автофургона во дворе не было, и асфальт тускнел застарелыми пятнами масла. Блинов широко отвел в сторону локоть, держа под мышкой картонную коробку. Следом шагал актер с сумкой, похожей на перевернутый желтый парашют. Они миновали двор и вышли в Спортивный переулок...

- И налог не снял, всю сдачу отдал, — проговорил Блинов.

- Грехи замаливает, — ответил актер.

В тоне актера Блинову почудился намек. Не сравнивает ли этот актеришка его с дремучим Сысоем? Тоже чистоплюй! Со сцены небось такие нравственные устои проповедует, куда там! А разгримируется — спешит к Сысою, стучится с черного хода...

Унижение, которое испытывал Серега Блинов в предбаннике гастронома, да еще в присутствии актера, томило стыдом. Наверняка актер был преисполнен к нему особым почтением. Именно актер помнил фамилию Сереги, в то время как Серега начисто запамятовал, как кличут актера. И вдруг он, Серега, унижается перед Сысоем из-за палки колбасы...

- Знаешь, Блинов, — произнес актер, — ну его к дьяволу. Не приду я больше к Сысою. Противно, унизительно! — Красивые губы его огорченно раскрылись, а глаза, серые, глубокие, влажно блестели. — Сейчас вернусь. И швырну ему в морду эту сумку. Мерзавец! Ходят же нормальные люди в магазины. Покупают что есть. Не унижаются, не унывают. И день рождения справляют. Ну так не будет у меня особых деликатесов, будь они прокляты... Я ведь Гамлета играю, Блинов, Гамлета. А тут? Нет, ни черта ты не понимаешь, Блинов. Ты такой же, как Сысой. Ты улыбался, я видел.

- Не ори. Люди оборачиваются. — Блинов толкнул актера волчьим плечом. — Шагай, шагай... Пиво будешь, Гамлет?

- Теплое? — Актер взглянул на Блинова печальными глазами.

- Это как закажем.

Они остановились у пивного ларька. Очереди не было. Блинов поставил коробку на какую-то тумбу и заплатил за две кружки. Актер переложил свой парашют в левую руку и, приняв кружку, сдул ватную пену. Серега втянул носом свежий дрожжевой запах...

- Напрасно ты так на Сысоя. Вполне порядочный человек. И не врал. Только привыкли мы: раз в торговле, значит, жулик. Любой взбесится. А жизнь у Сысоя трудная, точно. Это я тебе говорю, человек, знающий эту кухню, как собственный карман... Так что играй ты своего Гамлета. Жизнь не театр, прав Сысой. Это две параллельные линии...

- Противно, понимаешь, — обмяк актер. То ли всхлипывал, то ли всасывал в себя пиво, непонятно. — Столько дряни вокруг, противно.

И опять тон его поставленного голоса заставил вздрогнуть закаленное сердце Сереги Блинова. В него пальцем ткнул паяц, в Серегу.

- Знаешь, что я думаю, артист. Живи сейчас твой Шекспир, он обязательно бы написал сцену «Гамлет у Сысоя».

Актер поперхнулся, уставился покрасневшими глазами в Блинова и захохотал. Пиво шлепалось на асфальт, взрываясь белой угасающей пеной. Блинов оставался серьезен и продолжал пить пиво редкими глубокими глотками.

- Если он хороший писатель и честный человек, то обязательно дописал бы сцену Гамлета у Сысоя, — повторил Блинов. — Иначе — обман!

- В конце Гамлет вызывает на дуэль Сысоя, да?

- У тебя ограниченная фантазия, артист. Здорово тебя в театре натаскали... А жизнь — вот она, в предбаннике Сысоя. Сам видишь, а жмуришься. Профессора к нему шастают, дамочки гордые...

Актер обиделся. Он считал себя человеком прогрессивных убеждений. Это все знали: и в театре, и дома, и в городе. И вдруг его поучают, да кто? Белолицый сытый деляга!

- Гордые, Блинов, к Сысою не стучатся. А такие, как ты...

- Между прочим, я тебя, артист, тоже не в филармонии встретил, верно? — резко перебил Блинов.

- Я хотел сказать, что такие, как ты... — Актер красиво откинул голову, как Овод перед расстрелом.

Блинов уставился голубыми глазами в отважное лицо актера.

- Кстати, вспомнил, где я тебя последний раз видел. На вечерухе у Гиви-стоматолога. Ты песенками нас ублажал. Одна такая — про кота и осла. Дескать, кот свободен, а осел в ярме. Пыжился ты здорово, артист: мол, вот я каков. Бабы млели, даже обо мне впопыхах забыли... Долго тогда ты нам пел. Жрал и пел... А вот как зовут тебя, забыл, извини.

Актер покраснел. Достал платок, утер пухлые губы. Блинов поставил на прилавок кружку с недопитым пивом.

- А то приходи еще, приглашаю. Споешь. Да и пожрешь от пуза задарма.

Блинов подхватил коробку и отошел не простившись. Дойдя до конца переулка, он свернул на Главную улицу. Знакомая до мелочей, шумная, с громадными витринами, Главная улица действовала на Блинова успокаивающе. И с каждым шагом Серега Блинов все более превращался в Сергея Алексеевича Блинова. Мозг начинал работать четко, направленно. Это уже не был рефлексирующий тридцатипятилетний красавец, оскорбленный в своих чувствах. И запутанные дела, в центре которых стоял добродушный с виду увалень в волчьей шубе, укладывались в его размышлениях в четкую систему...

Одним из немногих принципов, которых придерживался Сергей Алексеевич в своих делах неукоснительно, была точность. Если он как Серега Блинов мог позволить себе любую неверность, забывчивость и суесловие, то в другой жизни, будучи Сергеем Алексеевичем Блиновым, он был на редкость обязательным человеком. И сейчас, стоя перед входом в бар «Кузнечик», он с удовлетворением взглянул на взметнувшиеся над Главной улицей старинные часы с ажурными стрелками. Без двух минут семь!

У подъезда бара «Кузнечик», как обычно к этому времени, уже гомонила очередь, почтительно поглядывая на внушительную фигуру вышибалы в байковой тяжелой ливрее. Заметив Блинова, вышибала набрал в здоровенную грудь воздух: «Пра-апустить! Бронированное место!»

Очередь нехотя расступилась. Оставив в гардеробной коробку с продуктами и шубу, Блинов спустился по винтовой лестнице в «трюм», где у дальнего столика уже приметил сухонькую фигуру Платоши.

4

Безрассудство нередко подчиняло себе поступки Фиртича, овладевая им внезапно и целиком. Наваждение, да и только... В перерыве конъюнктурного совещания он позвонил в бар «Кузнечик» и пытался выяснить, работает ли вечером официантка по имени Анна. Трубку взял какой-то грубиян, вероятно, тот неприятный тип в лиловой ливрее. Грубиян предложил прийти самому и узнать, если есть охота... А охота была, и еще какая. Всю вторую половину совещания Фиртич то и дело ловил себя на мысли, что думает об Анне. И сейчас, стоя у стеклянных дверей выставочного зала, он желал одного: чтобы начальник управления перенес свой визит в Универмаг на завтра.

Большинство участников совещания уже разошлись. Стукнула дверь — и, пятясь, на улице показался Дорфман. Следом появилась продавщица отдела Татьяна. Вдвоем они несли громоздкий мешок, из которого углами выпирали коробки с обувью. Уложили мешок в «пикап» и ушли за следующей партией. Фиртич, разминаясь, сделал несколько шагов вдоль тротуара. Он условился встретиться с начальником управления на улице, но Барамзин задерживался. На углу в табачном киоске Фиртич купил сигареты.