Леннарт Мери - Мост в белое безмолвие

• Название: Мост в белое безмолвие
• Автор: Леннарт Мери
• Жанр: История

---

Наконец над туманом появляются черный выступ скалы и крохотный лоскут синего неба. У подножья скалы, чуть правее, вырисовываются первые скаты крыш, под крышами появляются окна, вокруг окон - стены и, наконец, вся деревня. Это и есть Инчоун, намного меньше Уэлена, но зеленее и уютнее его.

Красивые старинные лодки, заботливо уложенные в ряд на досках, поднятых на столбах над землей, стоили мне моей полбуханки хлеба - под этими досками угрожающе рычит добрая полсотня ездовых собак, посаженных на цепь. Все деревянные детали лодок насажены на шипы и перевязаны ремнями, таким лодкам могло бы быть и тысяча лет, но изготовлены они конечно же не более десятка лет назад. При высокой накатной волне эскимосский умиак практичнее наших прочных и устойчивых в штормовую погоду китобойных лодок, шесть-восемь человек могут на бегу перекинуть его через волны прибоя, а в море чукчи выходят и при довольно сильном ветре. Теперь уэленский колхоз начинает строить мол: еще один пример прогресса и - прожорливости прогресса. В старинных лодках дерево обработано с удивительной тщательностью. Там, где дерева мало, оно становится драгоценным материалом, и таких прекрасных дверей, как в Бухаре, в лесной полосе вы нигде не встретите.

Наконец-то я увидел охотников на тюленей. Выстрелы я слышал уже довольно давно, замечаю же их только тогда, когда оказываюсь почти рядом с ними. Двое стариков, завернувшись в белые простыни, которые служат им для маскировки, неподвижно сидят на корточках в вечном снегу, которого в тени у подножья отвесной стены Раввыквын предостаточно. Ружья охотников опираются на треноги, а их устремленные в море слишком самоуверенные взгляды низводят их в категорию наших рыболовов-любителей. Пожалуй, так оно и есть на самом деле. Время от времени на поверхности воды появляется тюлень, как мне кажется, все один и тот же, в его умных глазах застыла пресыщенность однообразной ролью, которая каждый раз кончается выстрелом и новым погружением в воду. Но ездовых собак нужно кормить мясом.

Я пытаюсь выяснить значение названия Раввыквын. В переводе оно означает Сломанная скала. Отлогая у деревни, она берет здесь разбег и внезапно взмывает отвесной стеной, обращенной к Уэлену и повторяющей в миниатюре формы тамошней горы Йыиныткын. Взобраться на {277} эту стену со стороны деревни невозможно, и на берегу она кончается крутым, уходящим в воду мысом. В этом есть что-то таинственное. Не нужно быть археологом, чтобы увидеть в Раввыквыне великолепную природную крепость. И все-таки почему именно Сломанная скала?

Названия мест я стараюсь приводить в книге так точно, как только могу. В них заключена особая ценность. Многие ли таллинцы знают, что название Каламая 1, сохранившееся на вывеске одного магазина в Копли, древнее, чем теперешнее название Таллина, а название Тынисмяги 2 напоминает времена, когда наши предки-язычники приносили святому Тынису, Антону, в жертву свиные головы - почти как дикари Голдинга? Я глубоко уважаю своих друзей геологов, топографов и гидрологов, которые в девственных лесах и тундре Сибири с помощью топора и теодолита возводят фундамент завтрашней жизни, и это скорее моя, а не их вина, если они не знают, что в мире нет безымянных рек, озер и гор, нет пустоты. Они, конечно, были бы рады, если бы до начала полевых работ кто-нибудь взял на себя труд познакомить их с историей и этнографией края, где им предстоит работать. Но этого никто не делает, и в результате на Колыме и на Чукотке тридцать две реки получили одно и то же новое название - Прямая! Но и это еще не все. И это не самый разительный пример. Только на карте Колымы и Чукотки мы найдем:

Кривых рек - 35,

Тихих рек - 37,

Широких рек - 43,

Перевальных рек - 52

и 71 Озерную реку!

Не превышает ли это все допустимые пределы?! Эту унылую статистику я почерпнул в газете "Магаданская правда", в номере от 15 июня 1966 года. Так мы теряем наши Трои, не говоря уже о языке, теряем на Колыме и в Эстонии.

ВОСПРИЯТИЕ ПРОСТРАНСТВА

На Севере меня всегда поражает почти средневековое игнорирование географических фактов. В старину, когда на Чукотском Носу не было своей собственной школы, {278} дети ходили в школу в Америку. Ближайший центр по обработке металла, по мнению некоторых исследователей, находился в Пенжинской губе, на расстоянии тысячи двухсот километров от Уэлена. Далеко это или близко? Многие недоразумения начинаются с того, что мы оцениваем расстояния с точки зрения нашего нервозного мгновения, вместо того чтобы соотнести их со временем. А времени здесь всегда было много больше, чем у нас, соответственно сокращались и расстояния. В начале века в этих краях путешествовал гидрограф Калинников. Случалось, он встречал какого-нибудь чукчу, который, поставив утром чайник на огонь, обнаруживал, что у него вышел весь запас чая. Нечто подобное может случиться и с нами, тогда мы набрасываем пальто на плечи и бежим за угол в магазин. Для чукчи таким само собой разумеющимся поступком было запрячь в нарты ездовых собак и отправиться за чаем, прихватив в дорогу изрядный кусок мороженой оленины; вся разница заключается в том, что ехать ему надо двести - триста километров в один конец и столько же обратно. И это еще не самый разительный пример. Как-то к Калинникову примкнул четырнадцатилетний мальчик, пожелавший навестить родственников. У паренька не было своей упряжки, и все четыреста километров он преспокойно бежал рядом с нартами Калинникова, вечерами он помогал ему разжечь костер и накормить собак и только после этого укладывался в снег спать. Я хочу сказать, что психологическая оценка расстояния может быть принципиально иной, чем наша, даже сейчас, в эпоху автомобилей и самолетов.

Необычайно тесный контакт человека с природой в давние времена находил выражение прежде всего в том, что уход из жилища не означал ухода из дома, не означал перехода от знакомого к менее знакомому или тем более от знакомого мира к чужому. Понятие дома совпадало с понятием окружающей природной среды. Капитан Биллингс подтверждает это убедительным примером. Во время путешествия, продолжавшегося полгода, он вместе с домочадцами Имлерата прошел около тысячи двухсот километров, и все они были на одно лицо. На протяжении этого огромного пути неизменной оставалась каждодневная рутина мелких хозяйственных забот, повсюду они были дома. И вдруг ситуация изменилась. Они подошли к Анюю, впереди чернела непроглядная стена леса чужая, таинственная, жуткая. Чукчи остановились {279} и устроили долгое ритуальное действо с жертвоприношениями, предсказаниями и песнями, хотя до цели их путешествия оставалось не более двух дней пути. Они сделали это потому, что только теперь им предстояло вступить в чужую страну и только теперь они ощутили всю меру расстояния и страх перед далью, то, что в Ветхом завете так поэтично и психологически точно названо страхом обнаженности. Еще более любопытные примеры соотношения времени и пространства дает нам образ жизни тунгусов, нынешних эвенков. Их родная среда - лес. Этот осколок народа растворился в сибирской тайге в гомеопатических дозах. Эвенков не больше, чем служащих в каком-нибудь торговом центре Нью-Йорка, и в то же время их домом является сплошной лесной пояс, занимающий гигантскую территорию: от Камчатки и Сахалина на востоке до водораздела Енисея и Оби на западе, иными словами - площадь, значительно большую, чем та, которую занимает любой другой малочисленный народ на белом свете. Поскольку эвенки даже в таких фантастических условиях сумели сохранить свой язык и культуру, вполне резонно предположить, что и у них отсутствовало чувство расстояния или по крайней мере что оно поразительно отличалось от нашего. Как бы ощущали мы себя и свои связи с миром, если бы на территории Эстонии нас проживало всего сорок пять человек и двое из них обитали бы на острове Сааремаа? Конечно, это всего лишь арифметическая эквилибристика, но она помогает понять доисторическую жизнь эстонцев и других прибалтийских финнов, тоже связанную с такими процессами в разреженном времени и пространстве, которые даже трудно вообразить, связанную с долгими странствиями в еще более долгом времени, когда сам участник этих странствий мог и не осознавать собственного передвижения.

Все сказанное выше - не что иное, как вступление к утверждению, что в этом уголке света Уэлен является древнейшим культурным центром, влияние которого распространялось на значительные пространства. Одной из составных частей местной культуры был танец, больше того - танец осуществлял функции языка, понятного всем. В первое десятилетие советской власти были обнаружены иероглифы пастуха Теневиля. Теневиль пользовался ими в совхозном счетоводстве и в переписке с родственниками, и его обычно называют изобретателем чукотских иероглифов. Это не совсем точно: первое указание {280} на существование пиктографии на Чукотке содержится в отчете, опубликованном в 1912 году.