Марен Мод - Сальто ангела

• Название: Сальто ангела
• Автор: Марен Мод
• Издательство: Новости
• Жанр: Современная проза
• Год: 1995
• ISBN: 5-7020-0914-2

Жестокие нравы парижского дна, мира проституции; рэкет, насилие, презрение общества, равнодушие чиновников, произвол полиции. Наконец, операция по изменению пола и снова борьба Жана, признанного при рождении ребенком мужского пола, за официальное признание его женщиной.

Чрезвычайно эмоциональная, откровенная автобиографическая драма с элементами детектива.

Выход во Франции знаменитой книги-исповеди транссексуала вызвал общественный шок. В ней Мод Марен рассказала настоящую историю своей жизни-борьбы за официальное изменение пола: разрыв с семьей, всеобщее презрение, отлучение от службы, проституция, унижения, и, наконец, операция по изменению пола.

Сейчас Мод Марен работает адвокатом по защите прав транссексуалов.

Перевод с французского: Н. А. Егорова, А. В. Ятлова

Литературная обработка Марии-Терезы Кюни.

Marin Maud. Le saut de l'ange

---

Она не хотела сдаваться. Единственная опора этой уже распавшейся семьи, она надеялась, что сможет все-таки начать свой обычный день. Банк Франции, заботы о маленьком сыне, о сбившемся с пути муже. Но приговор суров: односторонний паралич, больница, осложнения, операция. Бесконечная вереница диагнозов и лечений. Частичное удаление надпочечников, операция на правой почке. Потом на левой…

Моя жизнь дает еще большую трещину. Беатрис берет Франсуа к себе на полный пансион. Он родился при ней, и она его любит и балует. Я остаюсь в Руане один, в пустой спальне, кухне, гостиной. И голова моя тоже пуста.

Нет, свобода — это еще не сейчас, придется подождать.

ГЛАВА IV

Не надо меня спрашивать, как я живу и что со мной происходит. Я не знаю. Я делаю все, что мне говорят, полностью подчиняюсь воле моих родственников. Мне свойственно послушание, как, впрочем, и равнодушие. Сдавай выпускные экзамены, поступай на юридический факультет, пойди навести отца, поцелуй маму и помолчи. С днем рождения, Жан Паскаль Анри! Тебе девятнадцать лет, ты в Париже, ты обычный студент, тебя никто здесь не знает, ты живешь в маленькой комнате для прислуги, носишь обычный серый костюм и галстук в горошек. Прощай, детство.

— Здравствуйте, месье Жан!

Это госпожа Бедю. Ей восемьдесят лет. Она сдает мне комнату, в которой я влачу жалкое существование между стопкой учебников и дорогим чемоданом. Это чемодан-искуситель. В нем лежат старое мамино платье, кружевные трусики, ночная рубашка. Госпожа Бедю вдова. Раньше муж обеспечивал ей комфорт, получая хорошую пенсию. Теперь она похожа на актрису Полин Картон в роли благородной консьержки.

Она любит затащить меня к себе и поболтать среди безделушек, салфеточек и хрупких столиков в стиле Людовика XV.

— Вы понимаете, у меня нет детей. Если бы у меня был такой большой сын, как вы, такой воспитанный… Как себя чувствует ваша матушка?

Она все знает, о многом догадывается, тут у нее редкий дар. Она любит со мной говорить, потому что одинока и думает, что я тоже одинок.

— Вы, конечно, скучаете без родителей. А как дела на факультете?

А на факультете эмансипированные девушки, волосатые юноши, и среди них я. Разговоры о политике, сексе, жизненных ценностях. Когда говорят о политике, я просто вежлив и уважаю чужое мнение. В сексе я осторожный наблюдатель. Что касается экзаменов, их надо сдавать. С письменными у меня все нормально, а на устных я паникую. Отвечать на вопросы, демонстрировать свои знания — для меня мучение. Экзаменатору приходится быть очень снисходительным. Это настоящая болезнь: горло у меня горит, в нем как будто огромный комок, ладони влажные, я на грани обморока. Я слышу вопрос, ответ складывается в голове, я его знаю, я мог бы ответить, но… не отвечаю. За каждым словом — долгое молчание. Ужасно.

— Вам бы надо попить какие-нибудь успокаивающие средства, молодой человек. С этим можно справиться.

Экзаменатор, симпатичный бородач, который это советует, кажется, мне сочувствует. Так бывает далеко не всегда.

Молчаливость поселилась во мне и стала второй натурой, той частью меня, которая должна пока безмолвствовать, потому что нет еще тех, с кем она могла бы говорить на одном языке.

— Зайдешь ко мне? Выпьем по стаканчику…

Девушки. Вот одна из них — Анна, с высокой грудью, каскадом черных волос. Она находит, что я похож на Жерара Филипа в фильме «Дьявол во плоти».

— Ты что, заснул? Положи книги.

Я не так себя веду. О моих подвигах в постели не болтают. Я веду себя не так, потому что в детстве я не играл в мальчишеские игры в туалете. В кино моя рука не ложится как бы случайно на девичью коленку. Мои руки никогда никого еще не раздевали. И я не понял. Конечно, это должно было со мной случиться. Анна слишком часто повторяла: «С тобой по крайней мере можно спокойно выходить».

Она говорила это, а я улыбался. Я еще не знал, что, если на девушку не обращаешь внимания, это обязательно разожжет ее любопытство.

— Я тебе не нравлюсь?

По правде говоря, она мне безразлична. А то, что я действительно хотел бы от нее получить, я не могу попросить. Нельзя сказать двадцатилетней девушке: «Пожалуйста, ляг и раздвинь ноги. Я хочу только посмотреть». Только посмотреть.

Я никогда еще не видел вблизи. Это меня завораживает. Конечно, я мог бы пойти к проституткам, на Монмартре их хватает, и каждый день я вижу их на бульварах. Они очаровывают меня, я им завидую. Но чтобы пойти с проституткой и заплатить ей за любовь, надо быть мужчиной. Для меня они еще больше женщины, чем остальные. Я не могу к ним подойти. Это выше моих сил.

Анна не проститутка, она двадцатилетняя свободная девушка, которая занимается любовью, если ей хочется. И сегодня как раз такой день.

— Что с тобой? Ты не хочешь?

И она сделала этот жест. Она положила руку туда, где ничего нет. Я отступаю в смущении. Я умею флиртовать. Если нужно, на вечеринках я обнимаюсь и целуюсь, как все, но дальше с подобными львицами я не захожу. Да и они никогда еще не протягивали свою когтистую лапку именно туда, где у меня ничего нет. Мне надо как-то выходить из положения:

— Я сейчас тебе объясню…

Она нарочно сидит на полу, в провокационной позе, посреди гостиной, прислонив голову к креслу и высоко подняв колени. Она чувствует себя хорошо и свободно. Она ждет. Мне трудно. Я стараюсь как-нибудь увильнуть от прямого ответа, бормочу что-то жалкое и непонятное. Но иногда желание поговорить об этом распирает меня.

— Знаешь… иногда… ты понимаешь… Ну, в общем, я иногда переодеваюсь девушкой…

— А! Ты гомосексуалист?

— Нет!

Но в моем ответе нет убежденности. Я хотел, чтобы это подразумевалось, но я не хотел, чтобы были названы все слова. Нет, я не гомик, не педераст.

— Кто же ты тогда?

— Просто иногда переодеваюсь девушкой, вот и все. Пусть как хочет, так и понимает. Того, в чем я признался, уже достаточно. Я собираюсь уходить.

— Да не уходи. Знаешь, я немножко догадывалась. Впрочем, мама меня предупреждала. Она даже запретила мне с тобой встречаться, так что видишь…

Я вижу. Но это ей не помешало потянуться прямо к моей ширинке. Вероятно, чтобы посмотреть, проверить. Чтобы потом рассказывать подружкам: «Ты знаешь, Марен — он вовсе не голубой…» — или наоборот: «Ты что, не знала? Марен — полный педераст…»

Она даже не догадывается, как больно ранит меня, эта маленькая дурочка. У нее безоговорочное право — она женщина. Раздвинуть ноги, прижаться всем телом к мужчине — ей это легко. У нее есть все, что надо, выемка там, где надо, и соответствующие желания. Я злюсь на себя за свою трусость, я не смог ни защитить себя, ни обвинить. Я сказал правду. Ни мужчина, ни женщина, ни гомосексуалист. Я среднего рода. Среднего… Понимает ли это кто-нибудь?

По сути дела, моя трусость не так уж важна сама по себе. Никто не в состоянии понять, что такое бесполость. Я живу, как бесполый утенок среди пестрых попугаев. Я даже не могу объяснить этого другим. Бессловесное и бесцветное существо не может ничего объяснить окружающим. Я заранее проиграл. Я ухожу. «Ладно, Анна, оставайся со своим прекрасным сексом. Я же вечером опять закутаю свою бесполость в ночную рубашку. Это для меня единственный выход».

Старенькая мадам Бедю разглаживает свой фартук в цветочек. Она довольно кокетлива, хотя ей и приходится из-за своего вдовства работать консьержкой… Она кашляет.

— Опять этот противный бронхит! Ну, где вы будете встречать Рождество?

— Я пойду к друзьям.

Банальный вопрос, банальный ответ.

— Конечно. В вашем возрасте обязательно нужны друзья.

В своей комнате я навожу на себя красоту. Свитер с высоким воротом делает шею изящной, единственная, впрочем, вольность, которую я себе позволяю. Но друзья у меня есть, это правда. Новые друзья.

Сара… Сара — еврейка, дочь иммигранта из Венгрии и румынки, красивой, как женщины на картинах Ренуара.

Рыжая Сара с голубоватыми глазами, близорукая и нежная, в слишком больших для ее носика очках. Сара с нежной кожей…

Что случилось, Жан Паскаль Анри? Она поговорила с тобой, улыбнулась, дотронулась до тебя и ушла. Ведь это не первая девушка, которая подходит к тебе. Почему же именно эта? Она даже не очень хорошенькая. Она сидела на краешке дивана в огромной квартире, где одна девушка праздновала свой день рождения. Одна из тех девушек, которые всегда выделяются, вокруг которых кипит жизнь и которые легко собирают компании за столом с шампанским и печеньем. Доминик и была такой. Царица праздника, все шли именно к ней, это место наших встреч, храм нашего маленького студенческого товарищества, там собирались независимо от того, есть деньги или нет. Когда Доминик организует вечер, там надо быть, туда шли, как на мессу. И я там был.