Антология - Поэзия Латинской Америки

• Название: Поэзия Латинской Америки
• Автор: Антология
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Поэзия
• Год: 1975

В сборник вошли произведения авторов: Хосе Марти (Куба); Рубен Дарио (Никарагуа); Леопольдо Лугонес, Эваристо Карриего, Энрике Банчс (Аргентина); Рикардо Хаймес Фрейре, Франц Тамайо, Эктор Борда (Боливия); Олаво Билак, Мануэл Бандейра, Раул Бопп, Сесилия Мейралес, Тьяго де Мелло, Жеир Кампос (Бразилия) и др.

Многие поэты переводятся на русский язык впервые.

Перевод с испанского, португальского и французского:

И. Чежегова, В. Столбов, П. Грушко, Л. Мартынов, О. Савич, С. Гончаренко, А. Старостин, И. Тынянова, Ф. Кельин, К. Азадовский, М. Квятковская, Э. Линецкая, А. Големба, М. Донской, Н. Горская, Т. Глушкова, Б. Слуцкий, М. Самаев, В. Васильев, А. Гелескул, Р. Казакова, А. Эйснер, А. Косс, М. Ваксмахер, Т. Давидянц, Д. Самойлов, Е. Гальперина, П. Антокольский, Л. Лозинская, Б. Дубин, Г. Кикодзе, Ю. Петров, М. Тарасова, И. Эренбург, С. Северцев, С. Мамонтов, И. Копостинская, Ю. Мориц, Э. Гольдернесс, Н. Булгакова, В. Резниченко, Т. Макарова, И. Лиснянская, М. Зенкевич, С. Кирсанов, М. Алигер, Л. Осповат.

Вступительная статья В. Столбова.

Составление В. Столбова (испаноязычные страны), Е. Ряузовой (Бразилия), М. Ваксмахера (Гаити).

Примечания:

В. Столбов 1-51, 73–86, 106–117, 148–176, 201–218, 234–250;

С. Гочаренко 52–72, 122–147, 177–200, 219–233, 251–300;

Е. Ряузова 87-105;

Е. Гальперина 118–121.

---

«Полковники из терракоты…»

Перевод И. Эренбурга

Полковники из терракоты,
политиков томный лай,
булочки с маслом и кофе.
Гитара моя, играй!

Чиновники все на месте,
берут охотно на чай —
двести долларов в месяц.
Гитара моя, играй!

Янки дают нам кредиты,
они купили наш край —
родина всего превыше.
Гитара моя, играй!

Болтают вовсю депутаты,
сулят горемыке рай,
а за всем этим сахар и сахар…
Гитара моя, играй!

«Дрожит тростник безбрежный…» Перевод О. Савича

Дрожит тростник безбрежный,
страшась ножей коротких.
Жжет солнце, воздух давит.
Надсмотрщики кричат, —
как свист бичей их крики.
Над смутною толпой
работающих нищих
встает поющий голос,
летит поющий голос,
от ярости звеня;
так пели дикари,
и так поют сегодня:
— Срезать бы головы, как стебли, —
р-раз, р-раз, р-раз!
Спалить бы головы и стебли,
чтоб дым до самых туч поднялся, —
когда наступит этот час?
Клинок в моем ноже — на месте, —
р-раэ, р-раа, р-раз!
Мой нож в моей руке — на месте, —
р-раз, р-раз, р-раз!
А надо мной надсмотрщик, —
р-раз, р-раз, р-раз!
Срезать бы головы, как стебли,
спалить бы головы и стебли,
чтоб дым до самых туч поднялся, —
придет ли час?

«Чтобы заработать на хлеб…» Перевод О. Савича

Чтобы заработать на хлеб,
трудись до седьмого пота,
чтобы заработать на хлеб,
трудись до седьмого пота,
хочешь того или нет —
работай, работай, работай.
Сахар из тростника,
чтобы кофе послаще было,
сахар из тростника,
чтобы кофе послаще было.
Горче желчи тоска
жизнь мою подсластила.
Ни дома нет, ни жены —
куда идти, я не знаю,
ни дома нет, ни жены —
куда идти, я не знаю.
Никто мне не скажет «вы»,
собак на меня спускают.
Говорят: «У тебя есть нож,
мужчина ты, не чечетка».
Говорят: «У тебя есть нож,
мужчина ты, не чечетка».
Я был мужчиной — и что ж?
Сижу теперь за решеткой.
За решеткой теперь умирай.
Что тут дни или годы?
Это и есть мой рай,
это и есть мой рай —
свобода, свобода, свобода.

«Вест-Индия!..» Перевод Н. Горской

Вест-Индия!..
Вест-Индия!..
Вест-Индия!..
Это народ, отлитый из меди,
многоликий, суровый, прибитый к земле,
замаранный грязью, присохшей к шкуре.
Это — каторжная тюрьма —
умри в оковах, не надейся воскреснуть!
Это гротескный престол компаний и трестов.
Это асфальтовые озера и рудники,
плантации кофе,
гавани, яхты, и доки, и медяки.
Этот народ говорит «all right»[166],
но вокруг далеко не рай.
Этот народ «very well»[167] говорит,
когда земля код ногами горит.
У нас есть слуги, которым платит сам Mr. Babbit.
Есть сынки богачей, которых школит West Point.
Есть такие, что курят лишь «Chesterfield»
и завывают «hello, my baby»[168].
Есть танцоры foxtrot’ов,
и «мальчики» из jazz band’а,
и купальщики на пляжах Palm Beech.
Есть любители сочного мяса
и хлеба с маслом.
Есть юнцы-сифилитики с глазами кретинов,
курильщики опиума и марихуаны,
они выставляют свои спирохеты в витринах
и меняют костюм постоянно.
Есть «первосортные» люди,
«соль земли» и «сливки» Гаваны.
Но есть и гребцы на галерах горя,
на горьких галерах в горчайшем море.
И есть силачи,
при свете молний долбящие камень в ночи,
твердеют у них кулаки и твердеет воля,
это они над высохшим полем
рассыпают зерна огня;
и кричат: «Мы идем!» И голоса другие, звеня,
«Мы идем» отвечают; вы слышите ритмы их пульса —
биение крови на грани инсульта…
Как же с вами быть, силачи,
при свете молний долбящие камень в ночи?
Есть такие, что, всем рискуя, все отдают
и взамен ничего не берут,
щедрой рукою все отдают безвозвратно;
это они негра чувствуют братом,
негра, который гнет спину на руднике в в порту
и купается в чистом, священном поту;
и белого чувствуют братом, ибо всякая плоть
становится хрупкой, если ее хлестать и колоть,
а если ее топтать сапогом огромным,
в горле рождается крик — громыхание грома.
Это они, мечту создавая,
трудятся в шахте, в забое
и слушают голоса над собою —
живые и мертвые к ним взывают.
Это они — светом полны,
безвестны, забиты,
угнетены,
всеми забыты,
голодны и больны,
обречены,
истерзаны и распяты,
втоптаны в грязь, но крылаты,
это они восклицают под пулей: «Братья-солдаты!..»
И умирают, презревшие страх,
с нитью багряной на темных губах.
(Шагай же вперед, толпа!
Прочь убирайтесь, варварские знамена,
и полыхайте другие знамена —
вас понесет толпа!)

«На вершинах рассвет…» Перевод О. Савича

На вершинах рассвет разрезает своими ножами
ночь. И в невинном неведенье пальмы
шепчут девственными голосами
про ожерелья, сережки и тальмы.
Негр свой кофе на корточках греет.
Вспыхнул, как спичка, барак отдаленный.
Ветры свободные и суверенные веют.
Крейсер проходит под вымпелом Соединенных
Штатов. А дальше эскадра чернеет.
Грязнят первозданную воду килями
потомки надменные старого Дрейка, пирата.
Медленно из-за камней вырастает рука над стеной,
сжимаясь в кулак для возмездия и для расплаты.
Чистый, прозрачный, живой
голос надежды звенит над землей, над морями,
Солнце росткам обещает, что станут лесами…
По-английски — Вест-Индия. Наше наречье — кастильское,
мы говорим; острова Антильские.

Заклинание змей Перевод О. Савича

Майомбэ — бомбэ[169] — майомбэ!
Майомбэ — бомбэ — майомбэ!
Майомбэ — бомбэ — майомбэ!

У змеи глаза из стекла, из стекла;
змея обвивается вокруг ствола;
глаза из стекла, она у ствола,
глаза из стекла.
Змея передвигается без ног;
змея укрывается в траве;
идет, укрываясь в траве,
идет без ног.

Майомбэ — бомбэ — майомбэ!
Майомбэ — бомбэ — майомбэ!
Майомбэ — бомбэ — майомбэ!

Ты ударишь ее топором — и умрет:
бей скорей!
Но не бей ногой — ужалит она,
но не бей ногой — убежит!

Сенсемайя, змея,
сенсемайя.
Сенсемайя, с глазами ее,
сенсемайя.

Сенсемайя, с языком ее,
сенсемайя.
Сенсемайя, с зубами ее,
сенсемайя…

Мертвая змея не может шипеть,
мертвая змея не может глотать,
не может ходить,
не может бежать!
Мертвая змея не может глядеть,
мертвая змея не может пить,
не может дышать,
не может кусать!

Майомбэ — бомбэ — майомбэ!
Сенсемайя, змея…
Майомбэ — бомбэ — майомбэ!
Сенсемайя, тиха…
Майомбэ — бомбэ — майомбэ!
Сенсемайя, змея…
Майомбэ — бомбэ — майомбэ!
Сенсемайя, умерла!

Баллада о двух предках Перевод Н. Горской

Со мною две тени вечно,
два предка — моим эскортом.

Копье — костяной наконечник,
тамтамы из кожи твердой:
это мой предок черный.

Кружевной воротник тарелкой,
в серых доспехах тело:
это мой предок белый.

Африка троп неторных
и глухо гудящих гонгов…
— Я умираю!
(Шепчет мой предок черный.)

В бронзе кайманов реки,
над кокосом зелень рассвета…
— Изнемогаю!
(Шепчет мой белый предок.)

О парус горького ветра
над кострами галер золоченых!..
— Я умираю!
(Шепчет мой предок черный.)

О нежная шея нагая
в петле стеклянного ожерелья…
— Изнемогаю!
(Шепчет мой белый предок.)

О солнце чистой чеканки —
тропическая корона;
о светлой луны скольженье
над обезьяной сонной!

И сколько галер и бригов!
И сколько же, сколько негров!
Тростник сверкает, как бритва,
и бич взвивается мерно.
И слезы, и крови сгустки,
набухшие веки и вены,
и утром на сердце пусто,
и ночью ты снова пленный,
и глотка исходит криком —
в затишье удар по нервам.
О сколько галер и бригов!
И сколько негров!

Со мною две тени вечно,
два предка — моим эскортом.

Дон Федерико вскрикнул,
Факундо застыл в молчанье;
и оба шагают гордо
и грезят ночами.

Вы оба во мне.
— Федерико!
Факундо! Вам подружиться просто,
со мной вы связаны кровно.
Вздохнули. Стоят — огромны.
Вы ровня — силой и ростом,
над вами звездная россыпь;
вы ровня — силой и ростом,
черной и белой тоски объятья,
вы силой и ростом братья.
Поют, и мечтают, и плачут вместе.
Мечта, и слезы, и песня.
И слезы и песня.
И песня!

Моя родина кажется сахарной