Джек Керуак - Доктор Сакс

• Название: Доктор Сакс
• Автор: Джек Керуак
• Жанр: Контркультура
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-389-03490-7

Впервые на русском — книга, которую Керуак называл самым любимым своим детищем. Этот роман-фантазия, написанный в крошечной мексиканской квартирке Уильяма Берроуза, не просто рассказывает о детских годах, проведенных в Лоуэлле, штат Массачусетс; здесь Керуак замахнулся на свою версию гётевского «Фауста». Магнетический доктор Сакс борется с мировым злом в лице Змея из ацтекских легенд, и в ходе борьбы грань между реальностью и вымыслом становится крайне зыбкой.

Джек Керуак дал голос целому поколению в литературе, за свою короткую жизнь успел написать около 20 книг прозы и поэзии и стать самым известным и противоречивым автором своего времени. Одни клеймили его как ниспровергателя устоев, другие считали классиком современной культуры, но по его книгам учились писать все битники и хипстеры — писать не что знаешь, а что видишь, свято веря, что мир сам раскроет свою природу. Роман «В дороге» принес Керуаку всемирную славу и стал классикой американской литературы; это был рассказ о судьбе и боли целого поколения, выстроенный, как джазовая импровизация. Несколько лет назад рукопись «В дороге» ушла с аукциона почти за 2,5 миллиона долларов, а сейчас роман обрел наконец и киновоплощение; продюсером проекта выступил Фрэнсис Форд Коппола (права на экранизацию он купил много лет назад), в фильме, который выходит на экраны в 2012 году, снялись Вигго Мортенсен, Стив Бушеми, Кирстен Данст, Эми Адамс. 2012 год становится годом Керуака: в этом же году, к его 90-летию, киновоплощение получит и роман «Биг-Сур». причем роль самого писателя исполнит Жан-Марк Барр — звезда фильмов Ларса фон Триера.

---

23

Я ночевал у Джо Фортье — не раз и не два ощущал мурашки на коже его холодных ног или дубленую шкуру его гудронно-черной пятки, когда лежали мы в промозглых амбарах и чердаках его разнообразных домов полуночами Доктора Сакса с историями про призраков и странными звуками —

Впервые познакомился я с Джо, когда он жил на Банкер-Хилл-стрит в буквально броске камня от перекрестка Западной Шестой и Буавер, где бурый халат согревал меня в небесах у материнской шеи — Его мать и моя работали бок о бок на громадном базаре St. Louis Paroisse[42] — вместе они как-то раз навестили каменный замок-особняк на холме Лейквью возле Люпин-роуд, который симметричен Замку Змеиного Холма (и средь зазубренных черных сосен на чьем склоноучастке Жерар скользил в снегах моего младенчества, помню, я боялся, что он врежется в сосну) — Его мать и моя пошли в «Замок» по каким-то церковным делам, а вышли и сказали, что там слишком жутко проводить базар, — моя мама добавила, что в залах есть каменные ниши (старое солнце, должно быть, сияло красным сквозь пыли вестибюля на эти каменные выемки в Крюке, а я тем временем рождался снаружи по ту сторону сосен) —

Мы с Джо обследовали все возможные дома с привидениями в городе. Главным из наших великих домов был тот, когда он жил на Бридж-стрит у 18-й, в старой серой пасторской развалюхе в клине лиственных улиц по осени, — через Бридж-стрит, за каменной стеной лужайки, подымался склон сосен и грустен, в точности как лужайка перед Замком Лейквью, — к Дому с Призраками, от которого ничего не осталось, лишь скорлупа, развалина штукатурки, балок, битого стекла, говна, мокрой листвы, покинутых ножек старых гвоздей обстановки, ржавых рояльных струн в дзыне (как на старом брошенном сухогрузе, который использовали под бакен, по-прежнему находишь орнаменты завитков на бимсах в Кают-Компании, и солнце сияет во всерадостном утре моря, словно у берегов Малайи или Сиэтла в незапамятные времена) — в Той старой Скорлупе Дома водились призраки — крыши прогнивали — ссать нас восторгало среди упадочных балок и выпирающих треснутых стен — Нечто неименуемо, саванно непристойное и дикое — будто рисунки огромных хуев длиной в змея, с тупыми слюнями яда — мы дергали доски, сдвигали кирпичи, ломали острова свежей штукатурки, вышибали пинками стекольные осколки и —

А ночью, летними ночами, когда семейство внизу в большой кухне (может, там моя же мама или отец, прочие, молодой священник только что из Канады, которому нравится охмурять дамочек, — мы же четырьмя этажами выше к чердаку, мы слышим лишь слабенькие взревы хохота снизу), — в лоуэллской ночи мы лежали расслабленно на ссаных матрасах, у окошка древеса шуршат томительно, рассказываем истории («Шии-каго! шии-каго!»), играемся со своими пиписьками, ерзаем, брыкаемся, несемся к окну выглянуть, что там за шум, — глянуть на наш Дом с Призраками в многообразной черной и белой мигающей лоуэллской ночи… Что за совы? угукают и колдукают в полночь? Что за старый маньяк в белых власах явился щипать за ржавые рояльные пружины в путаном лабиринте полуночи? что за Доктор Сакс ползет вдоль по черноте, затененный, под капюшоном, опелоченный, скоростно звеня на малой высоте к своим таинствам и страху —

Вместе, громадным днем всемирных облаков, мы обследовали водохранилища в холмах Лоуэлла, так высоко, или вставали лагерями у сточных труб в бурых трагических свалявшихся полях — на задворках школы св. Людовика — сидели на дереве, звали его Тексомотором Свежего Воздуха, — я запускаю воздушных змеев на поле —

Как-то утром в воскресенье Джо приходит ко мне домой после церкви, но я завтракаю, поэтому в своих беленьких бриджиках он, ожидаючи меня, спускается в погреб и набирает там ведерко угля для моей Ма — мы позируем снаружи с Анри Труазьё и моим котом, тусклым воскресным днем, — за нами машут деревья Доктора Сакса — запись старых ночей в ночевательных амбарах, на холодном чердаке, в таинстве, во грезе, Джо и я — Старинные кореша всей жизни детства — Однако Джо избегал саванов, не ведал никакого таинства, не пугался, лишь плевался, пёр себе дальше, в дровосецких сапогах, дождливыми утрами в церковь, воскресенье, всю последнюю неделю обследовал речку, а сегодня днем хочет отыскать пещеру в сосняках — идет ставить палатку, чинить машину на дождливый смутно-дымчатый весь день с банками и замазанной ветошью, и никаких тебе угощений —

У Джо дома были башенки и чердаки, но он не боялся призраков под парусом… его фантомами были реальность, работа, заработать денег, починить ножик, подровнять винтик, прикинуть на завтра. У него на задворках я играл в унылые личные игры, в какие-то мифические терки с самим собой, включая сколько раз вокруг дома и воды, — он же занят починкой чего-то для себя полезного. Приходит ночь, крадутся тени, возникает Сакс, а Джо лишь покачивается на веранде, говорит о том, что нужно сделать, и то и дело наклоняется и чешет ногу и грит: «Хью-хью-хью! ну ты и разобиделся в тот раз — ху-ху!»

24

Гам от больших семейных сборищ на четвертом этаже чердака Джо слышится очень слабо, но О! когда дело происходило у меня дома, в коттедже на Западной улице раньше или позже, улюлюканье и вопли дам, когда шпанявка Дюкетт заставляла Бланш погасить весь свет и давай играть на фортепьяно жутенькую музычку, вверх воздымается лицо, напудренное белой мукой, обрамленное пустой рамой от картины, с фонариком у подбородка, угугугуу, взрывы воющего хохота буквально вышибали меня из кровати пролетом выше — Но по крайней мере мне доставалось удовлетворение знать, что посередь такого крепкого взрослого насмехательства и бедлама никакие настоящие тени за мною не явятся — Божже, вот так банда это была: они себя звали «La Maudite Gang»[43]. пока одна пара не умерла и пар не осталось двенадцать, а не тринадцать, поэтому они стали «Грязной дюжиной» — С ними только что связался бедный попик Ляпуль Дюпюи, это последний неженатый сын в огромной квебекской семье, которая по традиции полагала, будто станет damnée[44], если кто-нибудь в доме не примет сан, поэтому сорванец и трахарь Ляпуль благочестиво удалился за монастырскую стену, до некоторой степени, женщине в одной с ним комнате было небезопасно — Однажды субботним вечером он вусмерть нажрался, попируэтив с ледями на громадной ревущей вечеринке, и отключился еще до полуночи (все равно в полночь бухать бы бросил, наутро ему к Мессе) — Настает утро, отец Джо заволакивает Ляпуля в душ, вливает ему в глотку черного кофе, затем созывает всю банду повеселиться на одиннадцатичасовой Мессе —

Они там все, Дулуозы, Фортье, Дюкетты, Дюбуа, Лавуазье, кто не, все в передних рядах, и тут выходит Ляпуль в ризе с важными алтарными служками, покачивается и ковыляет к работе — Всякий раз, стоило ему обратить налитый кровью страждущий взор к передним рядам, там оказывался мой папа, или отец Джо, или Ма и прочие чокнутые тетки, они украдкой издевательски слегка помахивали ему руками (будто в каком-нибудь уморительном святотатственном французском кино, пока еще не снятом), а он в ответ им тоже машет, словно говоря: «Христаради, потише давайте», — но они полагают, будто он их передразнивает, и всю Мессу от отца Джо слышны сдерживаемые фырчки взрывного только-не-хохота — А от моего папы все только хуже, поскольку он машет своей соломенношляпой между ног, или Бланш скашивает к переносице глаза, когда Ляпуль подымает гостию у перил на причастии — безумная банда — бедняга с трудом опускается на колени, алтарные служки цепляются ему за руки, ибо он чуть не падает, а человек-то золотой и, Боже мой, я бы сказал, почитеннее Епископа не бывало, что облагал бы свою паству хмуростями — Ляпуль на наших диких вечеринках любил рассказывать анекдот (который на самом деле подлинная история) о приходском священнике в Канаде, который не хотел отпускать одному парню грех, и в отместку парень этот измазал говнидлом перила его кафедры, поэтому настает воскресное утро, священник уже открывает было рот: «Сегодня, дамы и господа, я хочу поговорить о вере, ля натюр де ля релижьон[45] — Вера, — говорит он, приступая, возлагает руку на перила, — вера… — подносит руку к носу, кладет на перила опять… — вера — это… — и снова подносит руку к носу, хмурясь озадаченно, — la religion — mais c’est d’la marde!»[46] Кой анекдот был из тех, что, бывало, повергали большую счастливую маму Джо Аделаиду в такой вопль, что слышно его было вдоль самых речных валунов, и он неизбежно сдувал моего котейку с подушки, а я выныривал из грез в недоуменье — Безумная банда, тот раз, когда они устроили пикник на берегу, и после почти-трагедии, когда Па и мистер Фортье слишком далеко заплыли и чуть не утонули (пляж Солзбери), даже тогда в банде довольно веселости, во как, когда миссис Фортье жарит свиные отбивные на походной печке из коттеджа, и всем как-то хмуро, в купальном своем костюме приходит Дюкетт, выщипывает волосы с лобка под плавками и присаливает ими шипящую сковородку со словами: «Им надо побольше перчику», — так, что хохот банды звенит над морем, и обсуждают современных своих соседей, что жалуются в полицию на шумные вечеринки, вечеринки же эти — революции и канонады, в Америке такого больше никогда не будет (а кроме того, срубили все шуршащие деревья, чтоб грезящие мальчишки уже не могли упираться подбородками в полночные подоконники) — О Лунный Лоуэлл — И моя мама варит кофе в нашем старом капельном мелющем алюминиевом кофейнике на 15 чашек, и покер в кухне длится до судного дня — Мы с Джо иногда спускаемся подглядывать с лестницы за всей этой Бунтарственной Красой —