Джон Пристли - Улица Ангела

• Название: Улица Ангела
• Автор: Джон Пристли
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-065514-4, 978-5-271-29216-3

«Улица Ангела» Джона Бойнтона Пристли — роман, в котором автор обращается к феномену «психологии успеха», ставшей в Британии в 30-х гг. XX века настоящим культом для молодежи.

Идеалов нет.

Любовь — просто миг отдохновения в бешеной погоне за наживой.

Дружба — наивная детская фантазия.

Герои романа, продавшие душу «желтому дьяволу», готовы на все ради богатства и положения в обществе, — и слишком поздно приходит прозрение, как непомерно высока цена вожделенного успеха…

---

Бумаги поспешно отправлялись в ящики столов, грудами штемпелевались письма, а журналы и кассовые книги запирались в шкафы, пишущие машинки покрывались чехлами. Пудрились носы, закуривались папиросы и трубки, хлопали двери, и на лестницах звучали торопливые шаги. Трудовая неделя кончилась. Тысячи людей выходили из контор на улицу Ангела, Мургейт-стрит, Корнхилл и Чипсайд. На улице Финсбери толпа двигалась сплошным потоком, и Мургейтская станция метро, как огромное чудовище, заглатывала ее в свое пышущее жаром ненасытное нутро. Среди этих исчезавших в ее пасти букашек была одна с большим носом, темными глазами навыкате, всегда полуоткрытым ртом и вяло опущенным подбородком. Это Тарджис возвращался домой.

В вагоне подземки всю дорогу пришлось стоять. И хотя здесь было не менее пяти хорошеньких девушек — притом одна совсем близко от него, а двух других он уже встречал несколько раз, — никто из них не проявил к нему ни малейшего интереса.

2

Очутившись снова на поверхности земли, Тарджис нырнул сразу в шумную толчею Хай-стрит, потом свернул на Кентиш-Таун-роуд, так как он жил на Натаниэл-стрит, там, где сходится несколько коротких улиц, между Кентиш-Таун-роуд и Йорк-роуд. Он и сегодня задержался в конторе, — эти новые затеи Голспи сказывались даже на субботнем дне, — и потому теперь шагал быстро, торопясь домой. Он с нетерпением ждал обеда и знал, что обед уже ждет его. По субботам квартирная хозяйка готовила для него и завтрак и обед, не отказывала ему и в ужине, когда он просил об этом. Ибо Тарджис жил у нее уже полтора года и, по понятиям Натаниэл-стрит, основанным на горьком жизненном опыте, был хорошим, спокойным жильцом, степенным и аккуратно платившим за квартиру. В будни ему официально полагался дома только утренний завтрак, а все остальное он должен был добывать себе сам, и трапезы его в течение двух недель проходили убывающую шкалу роскоши, начиная от тех суббот (два раза в месяц), когда в конторе выплачивали жалованье. Таким образом, в понедельник, вторник и среду на первой и третьей неделе каждого месяца Тарджис питался хорошо, а в среду, четверг и пятницу второй и четвертой недели вел полуголодное существование. Впрочем, в крайнем случае всегда можно было поужинать у хозяев. Тарджис был с ними в дружеских отношениях. Да и как же иначе — ведь ели все вместе, в той же комнате за кухней. Комната под самой крышей, которую занимал Тарджис, служила ему спальней и кабинетом и служить еще и столовой никак не могла. Она была так мала, что железная кровать, желтый умывальник, еловый комод с тремя ящиками, кривоногий и скрипучий плетеный стул и маленькая газовая печка, настоящая музейная древность, загромождали ее всю, она казалась битком набитой вещами. Эта комната не любила, чтобы в ней сидели, возмущалась при виде чашки чаю и бисквита, и, конечно, появление полной тарелки ростбифа с картофелем, брюссельской капустой и подливкой совершенно доконало бы ее.

Дом № 9, как и все дома на Натаниэл-стрит, был и тесен и темен, в мрачной маленькой передней всегда стоял смешанный аромат капусты, камфары и старых газет. Тарджис совершенно не замечал этого запаха, и только в тех редких случаях, когда он бывал в каком-нибудь другом, менее благоуханном доме, нос его немедленно сигнализировал, что находится в непривычной атмосфере.

Повесив в передней пальто и шляпу, Тарджис вошел в комнату. Здесь хозяйка, только что пообедав, наслаждалась у камина чашкой чаю. Но наслаждалась она своей чашкой чаю не так, как другие, — спокойно и непринужденно. Нет, она сидела в напряженной позе на краешке стула и имела вид какого-нибудь кавалерийского генерала в промежутке между двумя сражениями.

Миссис Пелумптон недаром имела такой вид. Это была низенькая и очень полная дама с копной растрепанных седых волос и лицом как печеное яблоко. Сразу было видно, что вся ее жизнь — долгая и непрерывная борьба и что, если только ее не разобьет паралич или она не сойдет с ума, она умрет, так сказать, с оружием в руках. В присутствии миссис Пелумптон прогресс начинал казаться бессмысленнейшим мифом. Если бы она могла превратиться в жену какого-нибудь мародерствующего викинга или в одну из женщин, следовавших за ордами Аттилы, она сочла бы это заслуженным отдыхом и была бы поражена, а может быть, и устрашена внезапно открывшейся перед ней перспективой красочной и веселой жизни.

Как только она увидела Тарджиса, она отставила чашку в сторону и снова вскочила в седло. Принесла и поставила на стол две тарелки под крышками, обед жильца. Под одной крышкой оказалось мясо с овощным гарниром, под другой — пудинг.

— Я сегодня немного запоздал, миссис Пелумптон, — сказал Тарджис, садясь за стол.

— А я сижу и думаю: опоздали вы или, может, это часы у нас опять спешат? Как же им не спешить, если он опять возился с ними!

— Да, они спешат на пятнадцать минут, — нет, пожалуй, и на все двадцать.

— А все оттого, — заметила миссис Пелумптон весьма решительным тоном, — все оттого, что он в них вечно ковыряется. «Оставь часы в покое, — говорю я ему. — Это не твоего ума дело». Хотя, конечно, четверть часа — не бог весть что, и у нас в доме никому это не важно, кроме Эдгара, а у него есть собственные часы, и он выверяет их на вокзале.

Эдгар, ее сын, живший тут же в доме, работал на железной дороге в Кингс-Кросс. Тарджис редко с ним встречался.

— Что, хороший кусочек мяса я сегодня для вас выбрала, мистер Тарджис? — продолжала миссис Пелумптон, шумно отхлебнув глоток чаю и глядя поверх чашки на жильца. — Оно мороженое, но, если бы я вам не сказала, вы бы, наверное, подумали, что свежее, правда?

— Да, миссис Пелумптон.

— Но я не стану вас обманывать: оно мороженое. Да это не важно. Мясо надо уметь выбрать. Если возьмете то, что вам предлагают в лавке, то потом не придумаете, что с ним и делать. Надо походить, да поискать, и обязательно выбрать самой. Меня уже знают во всех мясных лавках. — Миссис Пелумптон засмеялась отрывисто и торжествующе. — Да, хорошо знают. «Выбирайте сами, что вам понравится, мамаша», — говорят мне всегда. «Выберу, не беспокойтесь», — отвечаю я. И выбираю, что получше.

— Так и следует. Обед превосходный, миссис Пелумптон.

Шаркающие шаги возвестили приближение хозяина дома, мистера Пелумптона, того самого, который портил часы. Мистер Пелумптон двигался очень медленно, отчасти потому, что страдал ревматизмом, отчасти же — от преувеличенного сознания собственного достоинства. С первого взгляда все в его наружности — развинченная, неряшливая фигура, водянистые глаза, нос грушей, обвислые седые усы, беспечные неторопливые манеры — внушало мысль, что мистер Пелумптон один из тех людей, которые сами не работают и только заставляют работать на себя жену и детей. Но это впечатление было обманчиво. Мистер Пелумптон работал, и об этом очень скоро узнавал всякий, кто вступал с ним в разговор. Он занимался торговлей. Своей лавки у него не было, но он имел какое-то отдаленное отношение к лавке одного своего приятеля, где продавался поразительный по разнообразию ассортимент подержанных вещей из вторых, третьих и четвертых рук. Мистер Пелумптон проводил день в пыльной преисподней, откуда сильно пострадавшие от времени комоды и испорченные граммофоны переходили к новым владельцам, и суммы сделок исчислялись шиллингами, а комиссионные — пенсами. Он вел переговоры с людьми, которые желали продать какой-нибудь потрескавшийся туалетный прибор, или старый велосипед, или пять изъеденных мышами томов справочника «Знатные фамилии Англии». Его можно было встретить иногда и в самых жалких аукционных камерах, где он спешил надбавить полкроны за какой-нибудь хлам и перехватить его у других. Каждую пятницу он в роли торговца bona fide[3] появлялся на рынке Калидониэн-Маркет. Здесь, на сером, открытом ветрам холме, он стоял с небольшим, но весьма разнообразным запасом товара: «Самоучитель игры на банджо», пара розовых ваз с выщербленными краями, шелковая нижняя юбка, увеличенная фотография генерала Буллера, пяток грязных теннисных мячей, цитра, у которой не хватало почти всех струн, «Письма Чарльза Кингсли»…

Торгуя вещами, которым место на мусорной свалке, много не заработаешь. И мистер Пелумптон с некоторого времени был на иждивении жены и сына Эдгара. Но все же про него никак нельзя было сказать, что он не работает. Он занимался сбытом и скупкой вещей, был коммерсантом, лицом узаконенной профессии и с огромной серьезностью относился к себе самому и своей таинственной деятельности. То, что дела его были не слишком блестящи, мистер Пелумптон объяснял кризисом торговли. Мистер Пелумптон был нетороплив и подчеркнуто важен, словно какой-нибудь крупный оптовик. Он курил дрянной табак из коротенькой трубки, не отказывался от стакана пива, усердно читал газеты и говорил всегда весьма авторитетным тоном. Как и многие другие дельцы и завсегдатаи Калидониэн-Маркет, личности с обвислыми усами, жалкими остатками зубов и привычкой говорить с оглядкой, конфиденциально понижая голос, мистер Пелумптон смягчал все свистящие звуки и «с» произносил как «ш». Несомненно, делец, говорящий попросту «Jes», никогда не займет столь прочного положения, как его собрат по ремеслу, умеющий произносить это слово протяжно и таинственно. Мистер Пелумптон принадлежал к этой второй категории.