Вячеслав Козляков - Лжедмитрий I

• Название: Лжедмитрий I
• Автор: Вячеслав Козляков
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-235-03270-5

Этот человек имел несколько имен. В разное время его знали то как Юшку Отрепьева, то как чернеца Григория, то как царевича, а затем царя и великого князя Дмитрия Ивановича, сына и наследника Ивана Грозного, то как «Расстригу» и «Самозванца», лишенного даже имени и изверженного из мира. Летописи как минимум трижды сообщают о его смерти, и всякий раз смерть эта влекла за собой беды и потрясения для Московского государства. Не имевший шансов даже приблизиться к вершинам власти, он занял в конце концов престол московских государей и был венчан и помазан на царство православными иерархами с соблюдением всех священных обрядов. То, что произошло с ним, не имеет прецедентов в русской истории. Одни видели в нем исчадие ада, другие — реформатора, едва не предвосхитившего будущие петровские преобразования. Так кем же был этот человек и что таило в себе его недолгое пребывание на троне? Об этом рассказывает в своей новой книге постоянный автор серии «Жизнь замечательных людей» известный историк Вячеслав Николаевич Козляков.

---

Целую проповедь сказал, как и положено перед венчанием, кардинал Бернард Мациевский. Он также хвалил достоинства жениха — великого царя и государя великой России (царский титул заранее написали на бумаге). Его «удивительная речь» о предстоящем браке царя Дмитрия Ивановича и Марины Мнишек была посвящена обстоятельствам воцарения русского царя с помощью самого короля Сигизмунда III. В день свадебного торжества можно было проговорить то, о чем обычно предпочитали не упоминать. «Бог так часто наказывал их разномыслием, — говорил кардинал о русских, — что они то замышляли искать себе государя за морем или в соседних странах, то сажали на престол своих великих государей незаконных наследников. Теперь Божиею милостию и устроением они нашли себе надлежащего государя в государствах его величества, нашего милостивого государя. Не место здесь говорить, какие милости и какую помощь получил царь от его величества. Сам его величество царь Димитрий, помня это, зная также планы его величества короля и этого королевства, открыл благочестивому государю свои намерения прежде всех государей и, кроме того, желая еще больше доказать свою благодарность, берет через тебя, господин посол, супругу себе (слова, положенные в чине венчания) в этих государствах, берет свободную шляхтенку, дочь благородного сенатора из благородного рода».

После этого все запели одну из самых торжественных и возвышенных католических молитв «Veni Creator Spiritus» («Приди, о Дух всезиждущий»). Этот гимн пелся при избрании пап, коронации королей и других самых важных событиях. Теперь этой чести удостоилась Марина Мнишек при своем обручении с царем Дмитрием. Король Сигизмунд III и вся его свита пали на колени, остались стоять только шведская королевна Анна, бывшая протестанткой, и московский посол Афанасий Власьев.

Свадьба запомнилась пышными церемониями, танцами и дарами, присланными от московского царя. А еще неуклюжим поведением московского посла Афанасия Власьева. Сначала он удивил всех своими непосредственными ответами на положенные в обряде венчания вопросы и пререканием с кардиналом Бернардом Мациевским: «Когда кардинал, в числе других вопросов, спрашивал посла: „Не обещался ли великий царь кому другому“ — он отвечал: „Разве я знаю; царь ничего не поручил мне на этот счет“, и уже после напоминаний стоявших подле него при этом торжестве он сказал: „Если бы он дал обещание другой девице, то не посылал бы меня сюда“. Но он восставал против того, что кардинал говорил по латыни, — на это он не соглашался. Когда кардинал сказал: „Господин посол, говорите за мной, как требует наша католическая церковь и ваша…“ то посол говорил за кардиналом и хорошо произносил слова, впрочем, он не вдруг стал говорить. Он говорил: „Я буду говорить с девицей Мариной, а не с вами, ксендз кардинал“».

Оберегая в меру своего понимания царскую честь, думный дьяк Афанасий Власьев очень необычно обменялся кольцами с невестой и долго противился тому, чтобы прикоснуться к руке новой московской царицы, соглашаясь сделать это только через чистый платок. «Когда пришлось давать перстни, то посол вынул из маленького ящика алмазный перстень с большой и острой верхушкой, величиной в большую вишню, и дал его кардиналу, а кардинал надел его невесте на палец, а от невесты посол взял перстень не на палец и не на обнаженную руку, но прямо в вышеупомянутый ящик. Когда кардинал хотел связать епитрахилью руки жениха и невесты, то посол послал к жене воеводы Мнишка за чистым платком и хотел обернуть им свою руку и исполнить таким образом этот обряд, а не прикасаться к руке невесты своею голою рукою, но ему не дозволили этого сделать, и он должен был дать свою руку от имени своего царя, князя московского». Во время всего обряда венчания король Сигизмунд III стоял рядом с кардиналом Бернардом Мациевским и, должно быть, со сдержанной усмешкой наблюдал за действиями московита, не знакомого с галантным обхождением.

«Когда кончилось венчание, то все отправились в столовую, — продолжает автор цитируемого нами описания, — впереди шла царица, за ней шведская королевна, за ней посол. Все эти лица стали на возвышенном месте у стола, царица — по правой стороне, королевна — по левой, а король, придя к столу, сел посередине. В это время подошли около сорока человек москвитян, неся драгоценные подарки от царя, которые посол отдавал. Принимала их жена львовского хорунжего Тарлова, бабка царицы, стоявшая подле нее, потому что мать невесты была больна».

Настоящему жениху, Дмитрию, удалось искупить все неловкости поведения своего посла богатыми и затейливыми подарками, славу о которых разнесли послы разных стран при польском короле, немедленно обратившие внимание на сближение Речи Посполитой и Московского государства. Царь Дмитрий Иванович сумел поразить как свою невесту Марину Мнишек, так и гостей церемонии «украшением в виде Нептуна», «портретом богини Дианы, сидящей на золотом олене», золотыми пеликаном и павлином, у которого перья качались, как у живого. И это не считая разных кубков, чарок, перстней, крупных жемчужин, соболей, парчи и бархата. Особенно удивили гостей присланные часы «со слоном с башней», игравшие по «московскому обычаю»: «слышны были разные громкие и отчетливые звуки, удары в бубны, трубили двенадцать труб; долго их приводили в движение, доставляя наслаждение присутствующим. Они потом играли на флейтах, а затем ударили два часа»79. Для Марины Мнишек часы стали отсчитывать время до встречи с ее «царевичем».

Оставалось рассадить гостей. В присутствии короля послу царя Дмитрия опять следовало быть осторожным, чтобы не нанести урона государской чести: «По поднесении подарков стали садиться к столу: в правом углу стола посажена была царица, и когда она садилась, король приподнялся и приподнял шапку; на другом углу, слева, села королевна. Одновременно с царицей сели: посол подле царицы, пониже, а королевич подле королевны, немного ниже, напротив посла. Когда посол садился, король не двигался». Имело значение даже то, в каком порядке гости должны были умыть руки: сначала это сделал король Сигизмунд III (при этом все встали), затем Марина Мнишек (она делала это, сидя за столом), и только после этого сосуд для умывания и одно общее полотенце предложили послу Афанасию Власьеву, который, однако, отказывался сделать то же, что и царица. Дело, конечно, было не в том, что посол боялся допустить оплошность и не знал, как управляться с рукомойником. Напротив, во всем его поведении было вполне осмысленное и настойчивое стремление подчеркнуть, что главная церемония должна состояться в Москве, а не в Кракове, и поэтому он не может заместить царя.

Также одновременно подавали «яства»: «одни ставили перед королем, другие перед царицей». По этому случаю из дворца была привезена королевская посуда, поставленная перед новой московской царицей Мариной Мнишек и ее «женихом». И опять Афанасий Власьев больше следил не за сменой блюд, а за следованием посольскому обычаю. «Так как молодая ничего не ела, то и посол не хотел ничего есть; он, кроме того, боясь царя, остерегался, как бы не дотронуться своею одеждою до ее платья, — он даже не хотел и садиться за стол, так что уже сендомирский воевода убедил его сесть, сказав, что это нужно сделать. За столом, когда король пил вино, все встали. Король пил за здоровье государыни, сняв шапку и немного приподнявшись со стула. Царица и посол стояли».

Поведение посла Афанасия Власьева, видимо, очень развеселило короля Сигизмунда III, и он решил немного позабавиться с ним, четырежды провозглашая здоровье царя Дмитрия, но каждый раз наливая себе совсем немного вина. Однако московский посол оказался готов и к этому: как заметили окружающие, «посол пил и после, но мало и осторожно, часто поглядывая на невесту своего государя. Когда пили за здоровье царя или царицы, он вставал со стула и, как слуга, бил челом».

Царица Марина, напротив, с удовольствием «пила здоровье» королевны Анны, королевича Владислава, а о своем муже царе Дмитрии вспомнила только тогда, когда ей напомнил об этом отец, что тоже не ускользнуло от внимательного взгляда: «Когда царица обратилась к послу и пила за здоровье царя (это она сделала по приказанию отца, перед которым, когда он подошел к ней, она не встала, привстала только немного, когда он отходил от нее), то посол встал со стула и, стоя подле него сбоку, выпил за здоровье королевича из другого бокала (из того, из которого пила царица, не хотел пить)».

После обеда маршалы королевского двора расчистили пространство, и король Сигизмунд III с царицей Мариной открыли бал, посвященный ее обручению. Московский посол отказался от предложения танцевать с царицей, твердя, что «не достоин того, чтобы прикасаться» к ней. Кроме того, он высказал свое недовольство тем, что «во время танцев царица падала к ногам короля». Но Афанасию Власьеву объяснили, что так происходит, потому что «король — ее благодетель и что она — его подданная, пока находится в королевстве». Молоденькая дочь сенатора Юрия Мнишка сполна могла насладиться танцами, наяву воплощавшими ее девичьи грезы. Все глаза были обращены только на нее (кроме Марины Мнишек, из придворных дам осмелилась танцевать лишь некая девица Осветимская), следом за танцем с королем московская царица пошла танцевать и с сестрой короля, и с королевичем Владиславом. Королевичу было в то время всего десять лет, а его партнерше — «уже» шестнадцать. Марина Мнишек была маленького роста, и издали, со стороны, могло казаться, что танцуют дети. Так оно, по сути, и было. Никто тогда и представить не мог, что царица и жена двух самозванцев, чье имя будут проклинать долгое время, танцует с еще одним будущим московским царем, которому пять лет спустя присягнут в Москве.