Игорь Акимов - Храм

• Название: Храм
• Автор: Игорь Акимов
• Издательство: Олма Медиа Групп
• Жанр: Триллер
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-373-02060-2

"Храм" — классический триллер, тяжкая одиссея души; плата души за познание истины. Если бы "Храм" был опубликован пятнадцать лет назад, не было бы нужды объяснять, кто таков его автор, Игорь Акимов, потому что в то время вся молодежь зачитывалась его "Мальчиком, который умел летать" (книгой о природе таланта). Если бы "Храм" был опубликован двадцать пять лет назад, для читателей он был бы очередной книгой автора боевиков "Баллада об ушедших на задание" и "Обезьяний мост". Если бы "Храм" был опубликован тридцать пять лет назад, его бы приняли, как очередную книгу автора повести "Дот", которую — без преувеличения — прочитала вся страна. У каждого — к его Храму — свой путь.

---

Всю дорогу зудела мысль, что ворота могут оказаться запертыми, а с тачкой через их нижний брус в калитке не наездишься. Правда, логика утешала: после разгрома и пожара, да еще и при сорванной калитке, запирать храм было бессмысленно. Но привычка сильней логики; пусть не в первую ночь, пусть через два-три дня — церковный староста вполне мог запереть ворота. Не по нужде, а для себя, для своей души. Ведь кто-то же повесил вместо украденной самодельную калитку…

Тревога оказалась напрасной: замка не было; ворота удерживал засов. Он ничуть не заржавел, ходил свободно. И створки открылись легко: петли были щедро набиты тавотом. Причем не так давно: он был прихвачен пылью, но почти не подсох. Пожалуй, в конце прошлого лета смазали, накануне дождей.

Начинать нужно было с мусора. Потом — восстановить крышу и купола. И лишь затем — заняться штукатуркой и росписью по ней. Вот такой план. Рисованьем Н никогда не увлекался; мало того, он не помнил, чтоб когда-нибудь сделал хоть один рисунок, и это понятно: он воспринимал мир не столько глазами, сколько нутром. Он ощущал свое сродство с окружающим миром — и только это его всегда по-настоящему занимало. Видеть окружающий мир (а это уже работа сознания, проще говоря — ума) его научили художники, за это он их и ценил. Его забавляло, когда он ловил себя на том, что видит пейзаж глазами Куинджи или Марке; но ближе всего по духу ему были, конечно же, Эль Греко и Ван Гог. Его не смущала эта несамостоятельность. Каждому свое. И сейчас он не думал о том, каким окажется художником. Пока следовало убрать накопившийся за десятилетия мусор.

Он глянул издали на фреску с черным ангелом — и начал с ближней к воротам кучи. Под верхним слоем битого кирпича, штукатурки и ржавого железа все заледенело. Пришлось сразу пустить в дело лом. И надеть ватник: солнце играло где-то снаружи и в рваном каркасе куполов, а на дне храма был колотун. Сохранившаяся с зимы стынь неспешно одолела сопротивление кожи и стала погружаться в тело, имея цель наполнить кости. Но против лома она не устояла. И когда пришло время вывозить первую тачку, Н с удовлетворением вытер со лба рукавом ватника победную испарину.

Потом появились мальчишки. Они постояли в воротах, покурили, полузгали семечки. Разговаривали негромко, да Н и не прислушивался: работа ломом требует сосредоточенности; в особенности, если стараешься не повредить мозаичный мраморный пол. Мрамором был выстлан весь центральный неф. Несомненно, при социализме его должны были бы употребить на облицовку фасада какого-нибудь станичного дворца культуры. Этого не случилось. Значит, мрамор закрепили тем же раствором, что и кирпичи — навечно.

Н не заметил, когда исчезли мальчишки, а потом пришел председатель. Ни слова не говоря, он повесил свой бумазейный пиджачок на калитку и взял кирку. Работал он с умом, привычно и бережно. Хозяин.

На четвертый день после обеда появились «белазы» — три машины, а с ними еще и автокран. Их нельзя было не услышать — такие звуки здесь не водились. «Белазы» продвигались через село осторожно, чтобы ненароком не своротить какой-нибудь колодец или забор. Их канареечно-желтые корпуса плыли на уровне самых высоких крыш, весь народ был на улице — когда еще такое увидишь! Н тоже оставил работу, стоял в просвете ворот, опустив налитые усталостью руки, и просто глядел. Мыслей у него при этом не было никаких, зато было ощущение, всплывшее в душе и заполнившее ее до краев: Мария. Он почти физически ощущал ее присутствие. Не возле, а в себе. От этого в нем был такой мир, что не возникало необходимости в мыслях. Если рука наполнена — к чему пытаться вложить в нее что-нибудь еще? Я все-таки пришел к тому, о чем мечтал всю жизнь, думал Н. Но я представлял свой рай одиночеством в природе, а он оказался в женщине. Это так очевидно, так просто… Нет, нет, не утешайте, господа, я как был дураком, так, видать, дураком и помру.

Распорядившись, где разгружать машины, к нему подошел инженер. Лицо его было скучным, глаза интересовались только делом: фиксируя предстоящие работы, взгляд перепрыгивал со стен на купола, с куполов на разрушенный амвон, с амвона — на колонны; все подмечал и закладывал в память, как на счетах отщелкивал. Если сказать, что ему здесь не нравится — это было бы не совсем точно. Ему было все равно. Но страх перед начальством делал его предельно добросовестным. «Мы привезли конструкции для строительных лесов. И доски. Я сейчас прикинул — вроде бы должно хватить… Инструмент шведский, прямо из магазина… Да: на всякий случай — пару сотен кирпича… — Он заглянул в свою бумажку. — Нужна бригада?» Н отрицательно качнул головой. Инженер упорно не глядел в глаза. В нем росло напряжение: движения становились все скованней, на лице и кистях рук появился пот. Мелкий бисер пота стремительно разбухал, превращаясь в капли, которые покатили сперва из-под шляпы, а затем и по щекам. Доктор, лечивший его в детстве от мнимого аутизма, небось и сейчас гордится своим успехом, подумал Н. Но почему никто не сказал этому бедолаге, что его импотенция — всего лишь другая личина его истинного дефекта? «Через пару часов придет еще одна машина, привезет дизель и подъемный механизм. И пять бочек солярки, — сказал инженер. — Может быть, на первое время понадобится еще что-нибудь?» Теперь он разглядывал выщербленную падавшими с высоты кирпичами мозаику мраморного пола. Ни одного движения, чтобы вытереть пот. Н опять отрицательно качнул головой. «Тогда я пойду…»

Вечером объявился дождь. Неторопливый, плотный, он щедро поил весеннюю землю, но под утро ушел на юго-восток, оставив после себя мелкую морось. За окном было серо, Н то дремал, перебирая пустые, отработанные образы, то вновь засыпал. Вот так бы поваляться в постели хотя бы полдня — без забот, без мыслей; прочесть пару страниц в хорошей книжке — не важно, читал ее прежде или нет, главное, чтобы была хорошая, — и опять подремать… Мария была бы рада. Управилась бы со своими утренними делами, пришла бы к тебе, угнездившись где-нибудь подмышкой, дыша твоим телом. Спешить некуда. К чему насиловать себя, если можно просто быть?

Это не было ни малодушием, ни слабостью, а голосом тела, даже — голосом природы. Будь Н ее собственным творением — он бы так и поступил. Но для природы Н был пасынком; его создал Творец; его вело не естество, а программа, целью которой было формирование души: стоило появиться в теле хотя бы малой толике свободной энергии, как она тут же понуждала к действию — ведь только через действие, через труд могла реализоваться программа. Противиться этому, тормозить — себе дороже: и в душе, и в теле мог начаться такой перегрев, что надолго запомнишь.

Сейчас ни о чем таком Н не думал; эти мысли были передуманы давно — то ли двадцать, то ли тридцать лет назад. Тогда это было пережито и понято, урок усвоен. Но мечтать никому не заказано. Вот он и помечтал: как было бы хорошо… Впрочем, о его мечтах вы уже знаете, читали чуть выше. Стоило встать с постели, как эти мечты рассеялись без следа. Вот и вся им цена. Было бы что-нибудь стоящее — уж они бы не отпустили, сидели бы в мозгах занозой, вцепились бы вмертвую, как баскервильская собака.

По глазам Марии он видел, что она рассчитывала на иное развитие событий. Но она и слова об этом не сказала. Она говорила с ним обычным тоном, и, пожалуй, о том же, о чем говорила с коровой и собакой. Каждый раз, когда он думал об этом — это его забавляло.

Выйдя на крыльцо и привычно взглянув на храм, Н сразу заметил перемену: штабели привезенных вчера материалов исчезли. Вернее, что-то там было, какая-то малость, которую не успели или не смогли утащить: генератор на месте, лебедка, часть монтажных труб, еще что-то валялось, — плотный, насыщенный влагой воздух не позволял разглядеть на таком расстоянии подробности. Ладно, на месте разберусь, решил Н.

Он не пошел по тропинке — сапоги погружались в землю, которая под подошвами превращалась в грязь, — а свернул к дороге. Брусчатка была чистой, ровной — камушек к камушку. Словно вчера их клали. Дорога поднималась не прямо, архитектор придал ей небольшой, точно отмеренный изгиб — фрагмент уводящей в небо спирали. Это делало подъем энергетически наполненным и осмысленным. «Золотое сечение», понял Н, но дальше эту догадку развивать не стал.

На площадке рядом с храмом лежали шесть связок монтажных труб — остатки штабеля; еще одна связка была рассыпана, в ней недоставало нескольких труб. Оно и понятно: связки были неподъемными, трубы сперва освобождали от скрепляющих металлических лент, и лишь затем грузили на подводы. Ящики с крепежными муфтами исчезли все. Так же, как и ящики с гвоздями, шурупами, болтами и гайками; как мешки с цементом и бочки с соляркой. Исчез весь инструмент, его даже не распаковали из пластика. Зато пластик, в который был упакован кирпич (в каждой упаковке — по шесть штук; Н так и не понял, зачем его было рвать) валялся по всей площадке. Кстати — исчезли и доски, оба штабеля. А доска была — не какая-нибудь шалевка: дюймовая, одна в одну. Пейзан понять можно: употребить такую доску в строительные леса — все равно, что грех взять на душу; вот пол ею стелить — самое то; да и мало ли на что может сгодиться в хозяйстве добрая доска!