Татьяна Рожнова - Жизнь после Пушкина. Наталья Николаевна и ее потомки [только текст]

• Название: Жизнь после Пушкина. Наталья Николаевна и ее потомки [только текст]
• Автор: Татьяна Рожнова
• Издательство: Вита Нова
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2001
• ISBN: 5-93898-005-4

Цель данной книги — рассказать о малоизвестном периоде жизни Натальи Николаевны после гибели Пушкина. Увидеть ее уже не женой, а вдовой поэта, противостоящей злословию света, матерью малолетних детей, по существу, одинокой среди родственников и друзей. Судьба потомков Натальи Николаевны, которым посвящена вторая часть книги, также до сих пор оставалась белым пятном.

Авторы определяют свой жанр как документально-художественное повествование. Они не навязывают своего мнения — просто выстраивают в хронологическую цепочку факты, документы, письма, фотографии, которые в таком сочетании говорят сами за себя.

Книга содержит более 600 портретов и фотографий, большая часть которых публикуется впервые, а также неизвестные до сих пор материалы из личных архивов потомков Натальи Николаевны.

Реальная жизнь реальных людей захватывает, ведет за собою и не отпускает от начала и до самого конца книги. С ее страниц встает сама эпоха. Пушкинская эпоха. И эпоха ПОСЛЕ Пушкина.

---

Восстановительные работы велись днем и ночью, и уже в марте 1839 года, к Пасхе (за рекордные 15 месяцев), Зимний дворец был восстановлен. В этом громадном сооружении насчитывалось 120 лестниц, 1940 окон. (Общая протяженность всех помещений здания Эрмитажа ныне составляет 25 км.)

Комнаты фрейлин по-прежнему находились на третьем этаже. Среди прочих были там и комнаты Екатерины Ивановны Загряжской, в которых она провела не один десяток лет.

27 декабря 1837 года

В этот день А. И. Тургенев приехал в Париж, где находились многие из его соотечественников. Но ни Андрея Карамзина, ни чету Смирновых Александр Иванович уже не застал: сын историографа вернулся в Россию еще в октябре, а семейство Александры Осиповны возвратилось месяцем раньше.

Между тем год, пришедший на смену високосному 1836-му, отсчитывал свои последние дни… Трагический 1837-й уходил в прошлое.

* * * 1838 год * * *

Окунувшись в светскую жизнь Петербурга, Александра Осиповна Смирнова по-прежнему продолжала вести свой дневник. Спустя семь лет она рассказывала на его страницах о своем знакомстве с Евдокией Ростопчиной: «Я обедала у графини Ростопчиной с Ю. Ф. Самариным[84].

После обеда вспоминали прошлое, первую нашу встречу. Это было в 38 году. Я вернулась из Парижа после почти трехлетнего путешествия. Не знаю почему, я с неизъяснимым сожалением слушала. Так много прошло времени, столько утратилось надежд, столько трепетало сердце без отголоска в эти лучшие годы жизни; а теперь, теперь всему конец, всему земному, всякой земной привязанности; вижу я смерть, если не в моей душе, то вокруг себя. Из моей памяти изгладилось совершенно это событие тогдашней жизни. Графиня Ростопчина была тогда для меня загадочное существо. Я желала с ней познакомиться, но ожидала, чтобы она сделала первый шаг. Какая-то странная природная гордость, которая развилась во мне при вступлении в общество, совершенно мне чуждое и потому неблагосклонное, мешало мне всегда при первых встречах. Я выжидала внимания, никогда не старалась и не умела его возбудить. Оттого так немногие знали, что едва ли кто-нибудь простосердечнее меня в этом обществе. Графиня Ростопчина заметила в уголке маленькую женщину в красном тюрбане, весьма медленно двигающуюся, лениво облокотившуюся на кресло, спросила, кто это новое лицо, и была мне представлена графиней Борх. Ей не понравился мой тюрбан; он, однако же, вышел из рук знаменитой Веаибгат, был ею придуман в Париже для меня и, как я теперь помню, нашел полное одобрение государя и многих молодых барынь; Елена Хрептович[85] даже брала его на фасон. Эта зима была одна из самых блистательных. Государыня была еще хороша, прекрасные ее плечи и руки были еще пышные и полные, и при свечах, на бале, танцуя, она еще затмевала первых красавиц. В Аничковском дворце танцевали всякую неделю в белой гостиной; не приглашалось более ста персон. Государь занимался в особенности баронессой Крюднер, но кокетствовал, как молоденькая бабенка, со всеми и радовался соперничеством Бутурлиной и Крюднер. Я была свободна как птица и смотрела на все эти проделки как на театральное представление, не подозревая, что тут развивалось драматическое чувство зависти, ненависти, неудовлетворенной страсти, которая не переступала из границ единственно оттого, что было сознание в неискренности государя. Он еще тогда так любил свою жену, что пересказывал ей все разговоры с дамами, которых обнадеживал и словами, и взглядами, не всегда прилично красноречивыми»{467}.

|

Наталья Николаевна по-прежнему жила с детьми в Полотняном Заводе. Сестра Александрина была рядом. Родовое гнездо Гончаровых было местом, защищавшим их от светских пересудов и сплетен. Душа потихонечку оживала, пытаясь подняться над горем. Поводов для веселья не было, да и быть не могло.

Январь невольно напоминал о страшных недавних событиях, которые невозможно забыть: еще так свежи они были в памяти!

29 января 1838 года

А в Петербурге именно в этот день, в первую годовщину гибели Пушкина, в доме статс-дамы Софьи Григорьевны Волконской, которую, по словам Смирновой, при дворе называли «тортунья», в комнатах нижнего этажа, где с осени 1836 года поселилась семья Поэта, теперь праздновали пышную свадьбу: младший сын хозяйки дома 30-летний Григорий Волконский[86] женился на 17-летней дочери шефа жандармов А. X. Бенкендорфа — Марии. Новобрачные стали жить в бывшей пушкинской квартире.

По поводу этой свадьбы князь Вяземский написал: «Нужно <…> полное отсутствие такта, деликатности и чувства пристойности, чтобы проводить свой медовый месяц на месте столь трагического и столь недавнего события, которое следует рассматривать как национальное бедствие. Но наши вельможи выше этих национальных пристрастий, они как бы составляют в народе обособленную группу и ничего не понимают ни в его симпатиях, ни в его страданиях»{468}.

Сергей Львович Пушкин — Александру Ивановичу Тургеневу.

«…Я бы желал, чтобы в заключение биографических записок о покойном Александре сказано было то, что сохранится в сердце и памяти моей до последней минуты моей жизни, — Александр Иванович Тургенев был главным, единственным орудием помещения его в Царскосельский Лицей, и ровно через 25 лет он же проводил тело его на вечное последнее жилище…

Вот, почтеннейший и любезнейший Александр Иванович, записка, которую я просил бы вас передать к П. А. Вяземскому, как одному из издателей собрания сочинений Александра. Да узнает Россия, что вам она обязана любимым ею поэтом, а я, как отец, поставил то за утешительную обязанность известить вам все, чем исполнено мое сердце, — неблагодарность никогда не была моим пороком… Не знаю, увижу ли я вас, но, пока жив, буду любить и вспоминать вас с благодарностью»{469}.

«Я был глубоко тронут словами бедного отца», — отвечал на это Тургенев.

1 февраля 1838 года

Сергей Львович Пушкин — П. А. Вяземскому.

«…Я бы желал, чтобы в заключение Записок биографических о покойном Александре сказано было, что Александр Иванович Тургенев был единственным орудием помещения его в Лицей и что через 25 лет он же проводил тело его на последнее жилище. Да узнает Россия, что она Тургеневу обязана любимым ею поэтом. Чувство непоколебимой благодарности побуждает меня просить вас об этом. — Нет сомнения, что в Лицее, где он в товарищах встретил несколько соперников, соревнование способствовало к развитию огромного его таланта. Вот что я писал Александру Ивановичу и потом к вам, но письмо мое в то время, не знаю почему, до вас не дошло…»{470}.

Отец Поэта написал князю и о том, что «ужасная потеря» теперь дает знать себя еще острее, чем тогда, когда он узнал об этом страшном событии. «Время не ослабляет, а только усиливает мою горесть: с каждым днем моя тоска становится резче, а мое горе чувствительнее… насильственная кончина такого сына, каков мой, не принадлежит к числу обыкновенных несчастий. Для меня она была вне всякого вероятия… Я получил письмо от Льва, он в отчаянии, и я за него грущу»{471}.

25 февраля 1838 года

П. А. Вяземский — А. И. Тургеневу.

«Вчера был я у Карамзиных и нашел там Ростопчину, которая велела тебя поцеловать. <…> Утренники у Ростопчиной»{472}.

Семейство Карамзиных поселилось в доме сенатора Сергея Кушникова, которому Екатерина Андреевна доводилась теткой. Дом этот на Гагаринской улице он построил в 1836 г. Карамзины занимали верхний, 3-й этаж. Семья «жила тут в скромной и патриархальной обстановке. В гостиной, освещенной настольной лампой, стояла простая мебель, обитая красным, выцветшим от времени, штофом. Гостей угощали неизменным крепким чаем, к которому подавались густые сливки и хлеб с маслом»{473}.

26 февраля 1838 года

В конце месяца в Полотняный Завод пришло сообщение о предстоящей свадьбе: Иван Николаевич Гончаров, 27-летний поручик лейб-гвардии Гусарского полка, квартировавшего в Царском Селе, получил согласие на брак с красавицей княжной Марией Ивановной Мещерской:

«Ярополец 26 февраля 1838 года.

Дорогие друзья брат и сестры!

Пишу вам всем вместе, так как буду говорить с вами на одну тему… Извещаю вас о моей женитьбе на княжне Марии Мещерской. Не буду писать вам ни избитых фраз, ни изысканных выражений, которые многие употребляют в подобных случаях, скажу только, что вот уже три дня, как будущее мое решено.

Будучи в Москве около месяца, я встречался с Мари каждый день, и 23 сего месяца я попросил быть моим ходатаем перед старой княгиней и Мари г-жу Трубецкую-Четвертинскую[87], которую вы знаете, дорогие Таша и Сашинька.