Грэм Биллинг - Один в Антарктике

• Название: Один в Антарктике
• Автор: Грэм Биллинг
• Издательство: Гидрометеоиздат
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1969

---

В конце инструкции от руки было приписано: «Тебе придется нелегко, Дик. Желаю удачи». И подпись руководителя.

Форбэш вытер нос и пожалел, что нельзя открыть банку пива. Надо ждать, пока солнце не перевалит через рей сигнальной мачты. Он почувствовал себя усталым и озябшим. Руки и ноги не слушались. Пингвинов все еще нет. Никак не приняться за дело. А впереди еще целых пять месяцев, долгих как вечность. Он поднялся и тут же ощутил тепло: нагретый воздух постепенно заполнял помещение — сверху вниз.

«Нужно выйти, — подумал он. — Нужно выйти. Посмотреть, не прибывают ли пингвины». Уже пора, не сегодня так завтра. Он будет не одинок. Вокруг будут шум, запахи, возня живых существ. Мыс оживет, закопошится, суша и море станут обитаемы. Он принялся за утомительную, бесконечную работу: надо было одеваться. Надевать штаны, анорак, шерстяную шапку, меховые рукавицы, воздухонепроницаемые рукавицы; рассовывать по карманам шоколад, сигареты, спички, складной нож, бечевку, очки-консервы. В этом облачении он всегда чувствовал себя неуклюжим и лишенным возможности зрительно и на ощупь воспринимать окружающий мир. Он перекинул через плечо бинокль, ваял ледоруб и вышел из хижины.

Он быстро побежал по прочным глубоким снежным наносам, лежавшим между хижиной и озером Пони, стараясь не поскользнуться на обледенелом насте. Потом побежал по озеру, замедляя шаги там, где лед был чист от снега и поблескивал влагой — действие нежаркого солнца. Существует особый способ пересекать покрытые голубым льдом озера или же ледник, всегда предательски скользкий в полдень. Надо передвигаться так же, как при игре в гольф или крикет — не сгибая ног, чуть ссутулясь и опустив плечи. А еще лучше быстро скользить на плоских подошвах маклаков наподобие мухи, взбирающейся по оконному стеклу.

Перейдя озеро, Форбэш миновал неглубокую седловину, выходившую к морю между холмом Флагшток и северными склонами пингвиньей колонии. Под ногами осыпались запачканные пометом камешки — остатки птичьих гнезд. Повернув прочь от берега, к югу, он начал взбираться по склонам Мыса и оказался на стофутовой высоте среди обветренных, потрескавшихся от мороза вулканических глыб. Отсюда можно было глядеть на север и юг, рассматривать пролив, горы на западе и громаду вулкана на востоке. Защищенный от ветра, на солнцепеке он вдруг вообразил, что слышит треск цикад, и удивился, когда слух его отказался продолжать этот обман. Но затем он понял, что стрекот этот ему не мерещится: вдали, надо льдами, к аэродрому Уильямс-Филд спускался транспортный самолет «Геркулес». Видно, прилетел с теплого севера, из Новой Зеландии, до которой 2200 миль. Но пингвинов не было.

Форбэш достал из футляра бинокль и направил его на север, в сторону припая — он все еще надеялся увидеть подпрыгивающие черные фигурки, двигающиеся вперевалку к своей летней резиденции, навстречу недолгим неделям экстазов, бесхитростных и неотложных любовных дел, навстречу нелегким родительским обязанностям. Лед казался безжизненным. Он был бледно-зеленым, далеким и бесплодно белесым от обилия воздуха и воды. Айсберг, севший на мель севернее Птичьего мыса, походил на цитадель, сторожевой пост на огромном оборонительном валу, на часового, не допускающего сюда ни единой живой души.

Форбэш присел на корточки; положив бинокль на колени, натянул на голову капюшон, защищаясь от холодного дыхания горы.

— Интересно, далеко ли отсюда кромка льда? Где начинается открытое море? — произнес он про себя, хотя и шевеля губами, которые стягивала стужа. Издалека ли приходится идти пингвинам? Далеко ли углубляются они на север с приходом зимы? Не до кромки ли морских льдов выше полярного круга? Действительно ли они проводят в море всю зиму, а весной проплывают сотни миль? Каково им живется зимой — в долгие темные месяцы, пока не набухнут их половые железы и они, подчиняясь ритму движущегося к югу солнца, сами устремятся, слепо и инстинктивно, на юг, к суше?

Существует ли какая-то разница между влиянием Солнца на жизненный ритм пингвинов и притяжением Луны, которая вызывает приливо-отливные явления в океанах? Со всех сторон к Антарктическому континенту сейчас устремляются миллионы животных, словно увлекаемые некоей гигантской приливной волной, с тем, чтобы род их продолжался из года в год. Причем каждое отдельное животное представляет ничего не значащую величину, незначительную частицу огромного потока. Потрясенный, Форбэш вдруг почувствовал, словно он и сам подхвачен приливной волной, движущейся на юг, на север, рождающейся, растущей и зачем-то умирающей. Но может ли жизнь умереть, если она тотчас становится частицей иной жизни? Так, жизнь, заключенная в яичном желтке, выпитом чайкой-поморником, становится частью поморника, а помет поморника становится пищей для лишайников, цепляющихся за камни мыса, или же для водорослей, цветущих в озере Пони, когда оно летом оттаивает.

Даже замерзание моря способствует регулированию жизненной волны, так как при этом выделяется соль, играющая важную роль в бесконечной циркуляции вод Южного океана, благодаря чему море постоянно и обильно пополняется питательными химикалиями; а уже благодаря этому формируется растительный планктон. Под воздействием солнечных лучей бесконечного лета он воспроизводится в едва ли исчерпаемых количествах, подобно травам на степных просторах Северной Америки, Европы и Азии. А отсюда в геометрической пропорции множится рачок. Рачком кормится рыба, а пингвины и летающая птица кормятся рыбой; тюлени же кормятся рыбой, рачком и пингвинами; а гигантские киты пасутся на бескрайних полярных пастбищах, снуя средь бурных волн, гонимых западными ветрами. Они разевают свои огромные рты, до отвала наедаясь рачком, они рожают и выкармливают своих чудовищных детенышей чудовищными сосцами, которые наполняет своим молоком Мать морей.

Там, подо льдом пролива Мак-Мёрдо, снова начинался цикл. Скоро затрещит, застонет ледяной покров пролива. Внутренний слой льда ослабнет, разрыхлеет от потеплевшей весенней воды. Наконец море вскроется, и ледяные поля начнут дрейфовать на север. Слышны будут удары волн, разбивающихся о камни побережья. Форбэшу никак не вспомнить этот звук. Ему только мерещатся золотой пляж, горячий песок, тихоокеанские валы, рассыпающиеся у ног.

Далеко ли, все-таки, кромка льдов, где начинается открытое море? В десяти, пятнадцати милях; наверняка не далее. Каждый день от северной ее границы будут откалываться ледяные поля и уплывать на север, в море Росса, к побережью Земли Королевы Виктории, и на запад, вокруг мыса Адер, что в четырехстах милях отсюда. Но возле утесов, почти у самых ног Форбэша, лед казался крепким и прочным. Пока пингвинов нет, все кругом пусто, безжизненно.

Форбэш поднялся на ноги и стал медленно спускаться к берегу, обходя камни. Отшлифованные водой галька и камни были покрыты тонким слоем снега, а те, что ближе к воде, обледенели. Он ступил на лед и шел по нему, пока не добрался до трещины, тянувшейся вдоль берега, благодаря которой лед припая мог опускаться и подниматься вместе с приливом, не особенно ощутительным в здешних водах. Шириной она была с фут. Он заглянул в иссиня-фиолетовую воду, стиснутую крутыми стенами, густо посыпанными белыми кристаллами льда. Ковырнул ледорубом край трещины и, убедившись в прочности льда, перешагнул через нее. Пройдя ярдов тридцать, он остановился возле севшего на мель гроулера [Небольшой айсберг, который перевернулся в воде. (Прим. перев.)] — глыбы льда с открытыми краями. Лед под ногами Форбэша был молочного цвета с бархатистым отливом.

Хижину отсюда было не видно, виднелись лишь склоны пингвиньей колонии, мыс и дымящаяся вершина Эребуса. Здесь, вдали от прибрежных скал, отражавших солнечное тепло, воздух был значительно холоднее. Форбэш заметил, что воздух насыщен крохотными кристалликами льда, которые опускались наземь и легкой вуалью покрывали его зеленый анорак, скапливаясь в швах и складках. Он не ощущал их прикосновения к лицу и не мог разглядеть их, но постепенно его одежда покрывалась слоем льдинок. Он повернулся к солнцу, которое опускалось к западу от Птичьей горы и смутно различимого отсюда похожего на гигантскую ракушку острова Бофорта, находящегося в сорока милях севернее. Кристаллики льда — крохотные танцующие призмочки, — словно круглая радуга, окружили солнце. Они становились все многочисленнее, и вот по окружности радуги возникло четыре ложных солнца. Форбэшу казалось, что у него на глазах возникает, гибнет и вновь рождается вселенная, подчиняясь тонким законам отражения света; казалось, что он наблюдает безмятежный и священный акт физического созидания, и эта картина потрясла все его существо. Он смотрел на это зрелище так долго, что солнечные лучи, словно острые ножи, стали резать ему глаза. Потом повернулся, ослепленный, и побрел к берегу, опустошенный и одинокий.