Грэм Биллинг - Один в Антарктике

• Название: Один в Антарктике
• Автор: Грэм Биллинг
• Издательство: Гидрометеоиздат
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1969

---

В бинокль пингвин казался знакомым и смешным и в то же время не лишенным какого-то достоинства, когда ступал на пятки, чтобы не касаться холодного льда пальцами. Любопытно, знает ли он, что пришел первым и торопиться, в сущности, незачем. Возможно, он все-таки чувствует, что в колонии он будет столь же одинок, как и в долгом своем путешествии по льду.

«Интересно, издалека ли ты пришел? Ледовый путь твой, верно, был ужасно тяжел. Тебе наверняка придется долго ждать своего следующего обеда, мой маленький пингвин. Шагай же, шагай. Перестань спать». Его внезапно охватило возбуждение, и он нетерпеливо топнул ногой.

«Шагай!»

Он более не чувствовал одиночества. Казалось, он вышел из длинного, сумрачного туннеля и вдруг очутился на свету. Минувшие события проснулись в его памяти, но Форбэшу казалось, будто все это происходило с кем-то другим, будто сам он спал и ему снился дурной сон. Жизнь снова брала свое.

«Шагай, давай. Шагай».

Он услышал шум своих шагов по гальке — новый резкий звук. Он перестал ощущать себя неподвижной, существующей вне времени частицей мерзлой почвы, мерзлого прошлого, его кожа и плоть словно бы затвердели, приобрели форму. Он вздрогнул, поежился, расправил спинные мышцы и встал на одну ногу.

— Иди же, пингвин, иди, глупыш! — На этот раз он крикнул, приставив руки рупором ко рту и откинув голову назад. Пингвин даже не шевельнулся.

Спустя полчаса, уже за полночь, когда Форбэш опять сидел на своем камне, поджав к подбородку колени, едва не засыпая, теперь уже иззябший и закоченевший, пингвин приподнял голову, метнул взгляд вправо, влево; затем вытянул шею, взъерошил густые перья на спине, став похожим на встревоженного ежа. Он похлопал ластами и зашагал — сначала медленно, торжественно, потом быстро, будто пухлая старая дама, завихлял бедрами, подергивая головой и карикатурно поглядывая из стороны в сторону.

— Ну, то-то же, — сказал Форбэш. — А теперь не останавливайся. Бога ради, не останавливайся.

Он поднялся и, засунув под мышку кларнет, медленно пошел прочь. Пингвин все приближался. Он прибавил шагу, словно вдруг понял, куда и зачем ему надо идти. Перед торосом остановился, как бы взвешивая, с какой стороны лучше обойти препятствие. Он выбрал путь вдоль берега, но, увидев там трещину, остановился. Пингвин начал ежиться, топорщить перья, топчась на одном месте, и, казалось, уже собрался было снова вздремнуть, как вдруг перепрыгнул одним махом через трещину и побежал, пока не добрался до застрявшего у берега гроулера. Это препятствие он, должно быть, решил преодолеть. Но не тут-то было. Решение забраться на его вершину легче было принять, чем осуществить. Это пингвин осознал после нескольких достойных упрямца попыток вскарабкаться по отвесному склону гроулера. Наконец, найдя удобное место, пингвин подпрыгнул и, цепляясь за неровности льда, залез наверх, потом бесстрашно ринулся вниз, упав плашмя на обращенный к берегу склон, и приземлился возле его подножия. Поболтав в воздухе ногами и помахав ластами, будто считая, что это крылья, пингвин решительно направился к берегу.

Там теперь стоял Форбэш, испытывая непонятное смущение, словно перед какой-то важной церемонией. Взяв кларнет, он в знак приветствия извлек из него высокий мелодичный звук. Пингвин остановился, широко расставив ноги и растопырив ласты. Задрав кверху клюв, он быстро покачал головой.

— Черт возьми, да он дирижирует мной, — произнес Форбэш.

Пингвин снова зашагал вперед, лихо перемахнул через трещину возле самого берега, даже не подумав прикинуть ее глубину, и стал подниматься вверх, пока не очутился на рыхлом снегу сугроба. Форбэш стоял неподвижно: он не знал, что ему делать. Ему казалось, что это была важная встреча и что он, с вершин своей славы и шестифутовой высоты и веса в сто шестьдесят фунтов, должен хоть каким-то образом выразить восхищение перед этим доблестным восемнадцатидюймовым, весом в четырнадцать фунтов странником, который так ловко и бесстрашно покрыл по застывшему морю расстояние в семьдесят, а то и восемьдесят миль. Пингвин стал устраиваться на ночлег.

— Ну и будь ты неладен. Черт с тобой, раз ты такой необщительный, — проговорил Форбэш, наконец-то ощутив облегчение. Он повернулся и стал подниматься по склону в сторону колонии. Там он остановился и увидел, что пингвин следует за ним. Он шел совеем медленно, словно желая выразить свое безразличие к человеку. Поднявшись наверх, пингвин пересек территорию колонии, направляясь к южным склонам побережья. Вид у него был занятой и сосредоточенный. Дойдя до середины расположенной на холмах колонии, он остановился и, растопырив ласты, произнес: «А-а-ак!» По-видимому, он находился в растерянности. Пингвин лег спать, а Форбэш остался стоять на некотором расстоянии от него. На этот раз он был терпелив и внимателен.

Через пять минут пингвин проснулся, торопливо прошел ярдов двадцать, не делая ни единого неуверенного движения, и остановился возле крупного валуна у гнездовья, обращенного в сторону хижины. Там постоял, потом сделал два шага вперед, наклонил голову, взял в клюв небольшой камешек, медленно повернулся, шагнул к следующему гнездовью и осторожным точным движением, вытянув шею и отставив для равновесия ласты, положил камень. Форбэш ясно разглядел белое колечко вокруг округлых темно-карих глаз птицы.

Не встретив соперников, пингвин, казалось, был доволен тем, что его притязания на гнездо оказались законными, и собрался бурно выразить свое удовлетворение. Выпрямившись, он воздел ввысь свой клюв, вытянув, словно нырок, шею и опустив ласты, так что стал похож не то на стрелу, не то на копье или ракету, нацеленную в небо. Эта исполненная мужской силы фигура вот-вот должна была вознести свой вопль пола, тоскливый языческий звук его в мягкую синь небес.

Форбэш стоял неподвижно в ожидании этого звука, возвещающего начало жизни, чувствуя, как сердце у него ссохлось, застыло, жаждая освобождения. Он чувствовал, как оно разбухает, подступает к горлу, трепещет при звуке мягких отрывистых воплей, возникающих в ослепительной груди птицы, потом в ее глотке. Прежде чем их услышать, Форбэш увидел эти звуки в ритмических спазмах напряженных мышц в горле птицы. Медленные размеренные звуки походили на удары цепа, размеренно падающего на крупные, налитые хлебные колосья; затем звуки, возникающие в конвульсивно сжимающейся глотке птицы, участились, став похожими на свист ветра в лесу, и, наконец, вырвавшись из клюва, превратились в громкий клик. Ка. Ка. Ка. Какакакааа, кака-какааа, какакакааа. Выпрямленными ластами пингвин бил в такт своей музыке.

Солнце светило прямо в глаза Форбэшу. Он почувствовал, как его медленно охватывают тепло и усталость, когда пингвин перестал петь и втянул все еще подрагивающую шею в плечи, готовясь ко сну.

Наступила, тишина. Мир наполнился птичьими дýхами, кружившимися над Форбэшем, касаясь его лица, которое уже больше не испытывало укусов мороза. Успокоенный, он пошел прочь, через замерзшее озеро к своей холодной и безмолвствующей хижине.

4

Каждый день начинается так, думал Форбэш, будто поднимается занавес перед началом какого-то гигантского, волшебного и великолепного бездействия безграничной вселенной, словно единственная задача дня — это показать, что ничто не меняется, ничего не случилось. Это космического масштаба шутка. Нас обманывают, и мы верим, поскольку жизнь начинается и кончается, поскольку происходит рождение и умирание, верим, что акты эти являются вехами времени, точными формулами существования. На самом деле, как это ни парадоксально, подобные события ничего не меняют. А вот я существую! Выкрикнув последнюю фразу, он приподнялся и сел. Пингвины! В одном белье он бросился на улицу.

Вдоль пролива дул сильный ветер. Снег от этого стал жестким и ломким. Холод пронизал Форбэша до костей, щипал пальцы. На южном склоне колонии, защищенном от ветра, сидели поодаль друг от друга три пингвина. Огромный мир вдруг ожил и ревел ветром.

Поставив на шипящий примус воду для каши, Форбэш стал торопливо одеваться. Обращаясь к кролику, он сказал: — «Ха-ха! Альфонс, ты, глупо ухмыляющийся кролик! Ведь ты не думал, что пингвины придут, не так ли? Ты в это не верил, ты просто сидел и по-дурацки усмехался, не так ли, Альфонс? Но ты ошибся. Они пришли, Альфонс, пришли.» — Он кинул в Альфонса грязный носок и чуть не сбил его с проволоки.

К концу недели собралось около сотни пингвинов, ими были испещрены склоны вокруг колонии. Пролетели первые чайки-поморники. Покружив, они исследовали колонию и через некоторое время двигались к югу или, не столь охотно, назад, к северу. Форбэшу оставалось пока лишь производить ежедневный подсчет пингвиньего населения да изучать повадки пингвинов. Излюбленным уголком по-прежнему было его убежище на Мысу, откуда он мог наблюдать и за новоприбывшими, и за теми птицами, которые уже строили свои гнезда.