Степан Швец - Под крыльями — ночь

• Название: Под крыльями — ночь
• Автор: Степан Швец
• Издательство: Промiнь
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1976

Автор книги «Под крыльями — ночь» Степан Иванович Швец — Герой Советского Союза, бывший летчик бомбардировочной авиации дальнего действия, проведший все годы Великой Отечественной войны на фронте. Он взволнованно и живо, с яркими и точными подробностями рассказывает о себе и своих друзьях-однополчанах, о том повседневном героизме фронтовиков, который летчики называли совсем буднично — боевая работа.

---

Желаю дальнейших успехов в боевой работе по разгрому немецких захватчиков.

Голованов».

Что ответить? — спросил Вася, закончив читать.

— Ответить: «Служу Советскому Союзу», — проговорил я.

У меня сильно колотилось сердце. Не мерещится ли мне всё это, не приснилось ли? В полете часто бывает: на секунду впадаешь в забытье и даже видишь какой-нибудь сон, а потом очнешься — и всё исчезает.

— Вася, передал? — спросил я.

— Так точно, — отвечает Вася. — Дал квитанцию, всё правильно. Передал ваш ответ. Поздравляю!

Радиограмма была получена, когда мы пролетали над городом Юхнов, в 2 часа 30 минут 19 сентября 1943 года.

«Только бы долететь, только бы сесть на аэродром», — думал я про себя и никак не мог успокоиться.

Когда я пришел с докладом на КП, меня поздравил командир полка А. И. Рудницкий. Здесь же сидел и ждал моего возвращения Герой Советского Союза полковник Боровков, заместитель командира дивизии по летной части. Это он получил телеграмму, спросил, где я, и, узнав, что в полете, дал радиотелеграмму на борт корабля.

Позже штурман полка показал мне барограмму полета и ткнул пальцем:

— Могу поспорить, что радиограмму ты получил именно в этой точке.

Расчеты подтвердили его предположение. Действительно, плавная линия на барограмме в одной точке резко вильнула, словно была перенесена с другой барограммы, — так изменился почерк моего пилотирования.

Барограмму штурман подарил мне, сделав на ней следующую надпись:

«На память Герою Советского Союза гв. майору тов. Швецу, завершившему в день присвоения ему этого звания свой 223-й боевой вылет. Штурман 16 ГАП ДД гв. майор Алейников».

Я прилетел в числе последних экипажей, и, пока оформлял полетную документацию, все уже разошлись. Нас пригласили в столовую. И только здесь, увидев праздничный стол, я окончательно пришел в себя. Спохватился, вспомнив о жене, и попросил Рудницкого позвонить дневальному, чтобы тот пригласил ее к телефону.

— Жена Швеца у телефона, — перепуганным голосом проговорила Поля.

Я сидел рядом с Рудницким, и мне ее голос был слышен.

— Поздравляю вас, вашему мужу присвоено… — начал Рудницкий, а она, не дав ему закончить, взволнованно спросила:

— Где муж? Что с ним случилось?

Ваш муж удостоен…

— Где он?

— Рядом со мной. Сейчас будете с ним разговаривать, — сказал Рудницкий и, улыбнувшись, — дескать, до чего пугливый народ эти женщины, — передал мне трубку.

Через несколько минут пришла жена, сияющая от радости. Уже светало…

А вечером, проводив ее, я снова полетел на боевое задание на те же цели — бомбить скопление немецких войск западнее Ельни. Цель эту мы обрабатывали до конца месяца.

Сентябрь 1943 года памятен и другими событиями.

Однажды в воскресенье мы со штурманом Кирилловым, парторгом эскадрильи и другими коммунистами сидели в моей комнате и обсуждали некоторые вопросы боевой подготовки. Мы часто собирались посоветоваться. Вроде бы и не партийное собрание, и протокол не ведется, но мы с Кирилловым привыкли, прежде чем принять решение по какому-либо важному вопросу, обменяться мнениями со всеми коммунистами эскадрильи.

На сей раз обсуждался вопрос о быстрейшем введении в строй молодых экипажей. Нужен инструктор, но кого назначить? Нельзя отрывать людей от боевой работы. Сидим, рядим, вдруг стук в дверь. Входит возвратившийся из отпуска командир звена Иванец. В руках у него огромный арбуз — редкость для того времени.

— Разрешите передать вам пламенный привет от солнечного Казахстана и преподнести этот арбуз. Здравствуйте, товарищи! Товарищ командир, летчик Иванец прибыл из отпуска в ваше распоряжение.

Отдохнувший и повеселевший, он выглядел совсем по-другому. Арбуз тут же разрезали, слово предоставили отпускнику. Иванец рассказал о встрече с семьей, о том, какое впечатление произвело его воскрешение из мертвых. Знакомые и незнакомые приходили в дом поздравить и, по местному обычаю, приносили подарки.

Заговорили о будущем. Иванец уже немолод, нервы истрепаны, тяжело пережил свою катастрофу.

Зная из опыта, что некоторые летчики, после того как их сбивали, какое-то время испытывали робость перед боевым заданием, я предложил Иванцу поработать с молодыми. Он согласился. Оказалось, что у него есть опыт в этом деле, так как он когда-то работал инструктором в летной школе.

Вопрос об инструкторе был таким образом решен, и Иванец приступил к новым обязанностям. Составил план работы, график полетов. Начал летать сначала днем, затем ночью, экипажи быстро вводились в строй.

Я проверил его работу непосредственно на старте и остался доволен. Со временем Иванец стал готовить летчиков не только для нашей эскадрильи, но и для всего полка. Трудно было вообразить, что дни его сочтены.

Иванец проводил дневную тренировку — полет по кругу. Едва я собрался уходить с аэродрома, как дежурный позвал меня к телефону. Беру трубку. Со старта докладывают: самолет, на котором Иванец тренировал летчика, шел по кругу, вдруг взревели моторы, самолет опустил нос, вошел в отвесное пике и врезался в землю…

Я позвонил командиру корпуса генералу Юханову, вскоре он приехал. Расспросив очевидцев, мы выехали на место происшествия. Катастрофа произошла километрах в десяти западнее аэродрома. Самолет упал в болотистую местность и ушел в землю по самую турель, только хвостовое оперение торчало.

Необходимо было установить причину случившегося. Я с трудом забрался в самолет через лаз стрелков, обследовал хвостовое оперение, полагая, что, возможно, что-то произошло с креплением узлов руля глубины, по не нашел никаких неисправностей. Причина катастрофы так и осталась невыясненной.

В полку все были потрясены. Вблизи аэродрома, днем, во время тренировочного полета! После всего, что пережил и испытал Иванец, — такая нелепая, несправедливая гибель…

Генерал Юханов распорядился похоронить товарищей на месте. Останки торчащего хвостом кверху самолета засыпали землей. Получился внушительных размеров курган. Затем обложили его дерном, установили наверху временный обелиск со звездой и надписью. Простились…

Как и тысячи других, разбросанных по степям нашей Родины в разные эпохи, курган этот будет напоминать живым о суровом прошлом, и, возможно, в далеком будущем археологи, изучая прошлое Подмосковья, вскроют могилу и по останкам самолета и людей будут изучать нашу эпоху…

Хочется рассказать и еще об одном боевом товарище. Летом 1942 года к нам в часть прибыл летчик Николай Степаненко и сразу же включился в боевую работу.

В первые же дни войны он был сбит. Выпрыгнул с горящего самолета на территории, занятой немцами, получил травму. Крестьяне подлечили его, переодели, он отпустил бороду и с палочкой в руках пробирался на восток — к «родственникам». Пробирался и наблюдал. Он многое видел…

— Я видел, — сказал нам Степаненко, — как под Кременчугом фашистский летчик с бреющего полета расстреливал поезд с детьми. На крыше каждого вагона алел огромный красный крест, но фашист пикировал на состав. Я видел древнюю старуху, которой до смерти, как говорится, два дня осталось. Фашисты вместе с другими стариками запрягли ее в упряжку и заставили волочить тяжелую пушку. Старуха умерла в упряжке. Но гитлеровцы не разрешили распрячь упряжку, и старые люди продолжали тащить орудие вместе с трупом…

Благородное ожесточение, лютая, священная ненависть к врагам овладели летчиком Степаненко. Всё виденное, всё пережитое настолько ожесточило доброго от природы советского летчика, что он летал громить врага, я бы сказал, с жадностью, летал без устали, как бы стремясь наверстать упущенное.

«Сквозь грозовые разряды, сквозь нескончаемую толщу облаков, — писал о нем военный корреспондент, — не раз неслась тяжелая машина гвардии старшего лейтенанта Николая Степаненко к Берлину, Бухаресту, Данцигу, Кенигсбергу. Под плоскостью проплывали города и села Украины — трижды любимой в разлуке родной земли. В тягостной тьме лежит далеко внизу земля Родины, и от этого одновременного ощущения ее близости и отчужденности сердце бьется горячее, мозг работает тревожнее, мысль становится яростней и острей».

Типичный украинец, шутник и острослов, Степаненко пересыпал свою речь украинскими прибаутками. Там, где Степаненко, всегда оживленно, весело. И как приятный собеседник, и как бесстрашный воин, боевой летчик, он заслуженно пользовался большим авторитетом, глубоким уважением в нашей среде. В боевой работе он многих уже обогнал. Три боевых ордена украшали его грудь. За сотню боевых вылетов перевалило, а он, как говорится, не сбавлял темпы. И если его самолет бывал в ремонте, он садился на запасной и продолжал летать.

Так было и на сей раз. Экипаж прибыл на КП, а его самолет оказался неисправным. Другие летчики в таких случаях возвращались домой. На необлетанном самолете никто не решался летать. Степаненко не таков.