Степан Швец - Под крыльями — ночь

• Название: Под крыльями — ночь
• Автор: Степан Швец
• Издательство: Промiнь
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1976

Автор книги «Под крыльями — ночь» Степан Иванович Швец — Герой Советского Союза, бывший летчик бомбардировочной авиации дальнего действия, проведший все годы Великой Отечественной войны на фронте. Он взволнованно и живо, с яркими и точными подробностями рассказывает о себе и своих друзьях-однополчанах, о том повседневном героизме фронтовиков, который летчики называли совсем буднично — боевая работа.

---

Не раз и мне приходилось попадаться в это грозящее гибелью скрещение лучей. Впечатление такое, будто бы тебя внезапно выставили на всеобщее обозрение, а вокруг тысячи устремленных на тебя злобных вражеских глаз. Понимаешь, что тебя видят, в тебя целятся, по тебе стреляют, и нет никакой возможности защищаться, — только уйти, ускользнуть от слепящих лучей. Время останавливается, а вместе с ним останавливается и движение, и ты будто зависаешь в воздухе…

На сей раз мы не участвовали в сражении над запасной целью, смотрели на происходящее со стороны. Как в кино. Она оставалась справа. Мы шли дальше, нам предстояло бомбить основную цель.

Пролетев немного дальше, мы заметили впереди ниже нас сплошную облачность. Интересно, открыта цель или закрыта? И я решил идти на основную цель, а если она закрыта — возвращаться и на обратном пути бомбить запасную.

Летели мы почти на предельной высоте и, подлетая к цели, обнаружили, что она полностью закрыта облаками. Что ж, теперь со спокойной совестью можно возвращаться и бомбить запасную. Мы развернулись и легли на обратный‘курс. Но природа сыграла с нами злую шутку.

Вскоре мы обнаружили, что и эта цель теперь закрыта облаками и облачность распростирается далеко на восток.

Что же делать? Бомбить наудачу — не в моей привычке. Бомбить другие цели — не было разрешения. А время идет, самолет летит — не поставишь же его на якорь, пока размышляешь. Решение нужно принимать быстро. И тут появилась одна обнадеживающая идея. Спрашиваю Самыгина:

— Штурман, у тебя данные местной радиостанции есть?

— Есть, товарищ командир.

— Ну-ка, включи.

Штурман настроился на прием немецкой радиостанции, стрелка РПК её почувствовала. Ну, а дальше? Найдем радиостанцию. Что, бомбить её? Пользы мало.

Эх, жаль, что я не знаю местоположения радиостанции.

— У меня есть местоположение станции. Дали перед самым вылетом. Я и точку поставил, — сказал штурман.

«Ну и молодец Самыгин», — подумал я, а вслух сказал:

— Тогда вот что, штурман, слушай меня внимательно. Будем бомбить нашу цель из-за облаков, используя радиостанцию как ориентир. Точка цели у тебя есть. Точка радиостанции тоже. Произведи расчет и дай мне боевой курс по линии, соединяющей радиостанцию и цель. Снижаться будем до верхней кромки облаков.

Я повернул рукоятку громкости. Гремела музыка. Воинственные тевтонские марши с характерным визгом на высоких нотах, скрежетом и ударами в барабаны. Очень талантливо схватил эти звуки и отобразил в своей Седьмой симфонии композитор Дмитрий Шостакович.

До сих пор, стоит мне услышать это чудесное музыкальное произведение, которое с большой убедительностью воплотило величие духа нашего народа, грудью преградившего путь тупой и жестокой силе, именуемой фашизмом, в памяти тотчас же воскресает картина того полета. Вижу пелену белых облаков подо мной и слышу самодовольную, лающую, воющую музыку военных маршей. Казалось, композитор подглядел виденную мною картину, подслушал мои переживания и весь тот хаос звуков, который меня окружал…

Штурман дал направление. Отлетев подальше, я вышел на боевой курс и пошел по приводной.

Теперь задача состояла в том, чтобы вовремя пустить секундомер. Как только мы окажемся над радиостанцией, стрелка РПК резко упадет. В этот момент штурман должен включить секундомер и полностью довериться расчету. Я строго выдерживаю курс. Чем ближе к радиостанции, тем труднее соблюдать заданное направление, стрелка начинает метаться. Штурман держит секундомер, другая рука на пульте бомбосбрасывателя. Все мы замерли в ожидании. Но вот стрелка задрожала и вильнула в сторону.

— Пуск! — скомандовал я, продолжая выдерживать курс.

Прошло 17 секунд, и раздался первый щелчок — сработал пиропатрон бомбосбрасывателя. После последнего щелчка я резко свернул с курса, уходя от зенитного огня.

Осталось ждать результатов. Если будут короткие вспышки от наших взрывов, то бомбометание было безуспешным, а если… Первая короткая вспышка. Вторая, третья… Облака под нами озарились мощным оранжевым заревом. Попали! Сообщив по радио о выполнении боевого задания, мы с чувством исполненного долга легли на обратный курс.

Теперь предстояло заняться некоторыми подсчетами и уточнениями. Хватит ли горючего? Да, по окончательному подсчету вполне хватит. Можно спокойно следовать домой.

Через несколько дней из других источников получили подтверждение результатов нашего бомбометания. Склад горючего был уничтожен. Штурман выдержал испытание на аттестат зрелости. Несмотря на то, что этот полет продолжался десять часов, штурман уже не уснул в полете.

Материальная часть самолета тоже прошла испытание на продолжительность полета. Моторы работали бесперебойно на разных режимах и на разных высотах. Самолет вел себя безупречно. В этом, конечно, главная заслуга принадлежала нашим техникам.

Готовясь к сегодняшнему полету на территорию Германии, мы со штурманом представили свои соображения командованию и спросили разрешения на бомбардировку намеченной нами цели. Но нам ответили, что делается это не так просто, что на это нужно разрешение командующего АДД, что сегодняшнее задание имеет важное стратегическое значение и от него нельзя отвлекаться и что в будущем, возможно, предоставится такая возможность.

Мы и не настаивали на удовлетворении нашей просьбы сегодня, потому что нам поручено уничтожить склад горючего, а это важно, но мы очень и очень просили в будущем предоставить нам такую возможность.

Я уже рассказывал, как мы, летчики, высоко ценили труд наших наземных товарищей, от добросовестности которых многое зависело — и успешное выполнение задания, и подчас наша жизнь. Мне не раз приходилось отстаивать техников от несправедливых упреков. Помню, однажды подошел ко мне инженер дивизии Дороговин и попросил облетать один самолет. Летчик жаловался на плохую работу моторов, на малую мощность и другие недостатки. Техники перепроверили всё. На земле моторы работали прекрасно, но летчика это не убеждало.

Вопрос был очень щекотливый. Невылет самолета из-за неисправности — позор для техника. Неумение совладать в воздухе с исправной машиной — позор для летчика. Я рисковал оказаться между двух огней. И, возможно, размышлял я, обратились ко мне не потому, что я такой уж исключительный мастер, а потому, что никто из летчиков не захотел выступить в роли арбитра. Но отказаться тоже нельзя. Инженера я очень уважал за его большие знания и опыт.

Чуть поодаль стояла группа техников, напряженно следивших за нашим разговором. Они, видимо, ждали — соглашусь я или нет. Техника этого самолета я знал как хорошего умельца, не раз летал на подготовленном им самолете. А рядом стоял летчик и не сводил с меня глаз.

Ответственность была большая, но я согласился. Сели в самолет Дороговин, инженер эскадрильи и техник самолета. Взлетели, набрали высоту. Дороговин командует, я выполняю его указания.

Мы испытали моторы на всех режимах, и все показания инженер записывал.

Пробыв в воздухе сорок минут, сели. Испытание показало, что самолет исправен. Репутация техника была восстановлена. Однако летчик не сдавался:

— Конечно, на малом отрезке времени машина ведет себя как будто неплохо, — сказал он. — Но вы всё же летели без нагрузки…

Довод веский, я с ним согласился. Но, с другой стороны, меня задело. Значит, мы все не правы! Значит, я не беспристрастен, предпочитаю взять сторону инженера!

— Готовьте самолет на боевое задание. Я полечу со своим экипажем.

Не любил я летать на чужих самолетах. Свой самолет я переоборудовал по своему вкусу, а тут всё не так. Но положение создалось такое, что я должен отстаивать репутацию уже не только техников, но и свою. И мы пошли на боевое задание на этом корабле. Задание было выполнено. Самолет вел себя нормально. Инцидент был исчерпан.

Полеты в глубокий тыл продолжались, и вот 28 апреля перед самым вылетом мне в штабе сказали, что командующий А. Е. Голованов разрешил мне бомбить избранную мною цель — склад горючего, только поставил такие условия: я должен, как и все, отбомбиться по основной цели, а три бомбы оставить на избранный мною объект.

Ну что ж. Три бомбы — это тоже кое-что значит. Мы еще раз перепроверили подготовку, перебрали ряд непредвиденных обстоятельств и пошли на боевое задание. Сбросив бомбы на основную цель и оставив три, со снижением пошли на свою вторую цель.

Ночь была безоблачная, но в воздухе стояла мгла, и видимость была настолько плохая, что только чуть просматривалась земля. Над основной целью это не мешало, так как там много световых ориентиров, а тут…

Мы решили поэтому бомбить с двух тысяч метров. Штурман подготовил все расчеты. А вот и цель. Но видимости никакой.