Леонид Зорин - Завещание Гранда

• Название: Завещание Гранда
• Автор: Леонид Зорин
• Жанр: Современная проза

Зорин Леонид Генрихович родился в 1924 году в Баку. Окончил Азербайджанский государственный университет и Литературный институт им. А. М. Горького. Автор многих книг прозы и полусотни пьес, поставленных в шестнадцати странах. Живет в Москве.

От автора

«Жить надо без страха и без надежд», — напоминал Н. Карамзин, но без юмора вряд ли возможно жить и выжить. «Юпитер», «Забвение» и «Сансара» должны были быть уравновешены. По замыслу автора, «Трезвенник», «Кнут» вместе с «Завещанием Гранда» составят «Оранжевую Трилогию».

---

Завещание Гранда Маленький роман

1

У перекрестка нервно топтался смуглый молодой человек. Дождь его мало беспокоил, он то и дело смотрел на часы. Опаздываю. Скандальное дело.

С четверть часа прошло, не меньше — выброшенная вперед рука, попытки остановить машину. Четверть часа безответных призывов. Но все как одна проносились мимо, все — мимо, точно они сговорились. «Суки», — шептал молодой человек.

Он уже потерял надежду, когда, наконец, притормозила тачка темно-вишневого цвета.

Водительница его окинула изучающим, но благосклонным взглядом. Высокая полноватая девушка, может быть, и юная дама — с крупными броскими чертами. Как говорится — яркая внешность.

Сняв розовую ладошку с руля, она спросила:

— Куда ж вам хочется?

— В район Донского монастыря. Недалеко.

— Маршруты сходятся, — сказала посланница судьбы.

Машина покатила по Шаболовке. Он скорбно глядел перед собою, губы его были плотно сжаты.

— С вами ничего не случилось? — озабоченно спросила она.

— Нет, я еще жив. Почему вы спрашиваете?

— Просто у вас такое лицо, точно вы едете в крематорий.

Он грустно промолвил:

— Вы не ошиблись. Случилась беда с дорогим человеком.

— С кем же? — спросила она с участием.

Он призадумался и произнес:

— Имя вам ничего не скажет. Оно ни разу не прогремело на требовательных подмостках жизни и в свет прожекторов не попало. Он скромно трудился в своем департаменте в ответственной сфере рыбоводства. Но сердце было из чистого золота.

Водительница была взволнована:

— Очень душевно и проникновенно.

— Я должен сказать о нем несколько слов. Само собою, не так эскизно. Это — суровое испытание. Но лучше меня никто не скажет. Никто не знал его так, как я.

Она сказала:

— Во время пауз изредка взглядывайте на меня. Может быть, вам станет полегче.

И, встретив его вопросительный взгляд, призналась:

— Наши маршруты сходятся. Я вам уже сказала об этом. Они драматически совпали. С дочкой покойного мы — подруги. Вместе учились.

Он отозвался:

— Непостижимо.

— Но это так. Странно, что я вас прежде не видела.

Остановившись на площадке и выбрав для машины местечко, она протянула ему ладошку:

— Дарья Гуревич. Ваша очередь.

— Гвидон — мое имя, — сказал ее спутник.

После печального обряда и обязательных поминок они оказались в ее квартирке.

— Достал ты меня надгробным словом, — сказала усталая Гуревич. — Прямо перевернул всю душу.

— Надеюсь, она вновь приняла свое исходное положение, — сочувственно отозвался Гвидон.

— Выходит, не разглядела покойного. Ты просто мне раскрыл горизонты.

— Ну вот еще, — пробурчал Гвидон. — Какие горизонты над ямой…

— Нет, это так. Я почти прослезилась. Жаль, что за столом на поминках ты уже не сказал ни слова.

— Вдохновение не приходит дважды.

Он вяло разглядывал душную спальню. Ложе, принявшее их в свое лоно, было похоже на колыбель, разросшуюся и вширь и вдоль. На круглом столике щурил глазки бесстыдный обнаженный божок.

— В печальном месте свела судьба, — задумчиво вздохнула Гуревич. — А ведь иначе могли и не встретиться.

— Запросто, — подтвердил Гвидон.

— Однако как жадно хочется жить на панихидах и погребеньях, — она притянула к себе его голову. — А ты к тому же еще прехорошенький. Ресницы девичьи, адской длины. И очи восточные, миндалевидные. На подбородке — вкусная ямочка. Груша бы лопнула от злости.

— Кто эта Груша?

— Сестра и завистница. Мы с ней погодки. Даша и Груша. Трогательные попытки диаспоры вклиниться в степной чернозем. Груша меня преследует с детства. Я неизменно была премьершей, а она — на подпевке и подтанцовке. Представляешь, сколько всего в ней копилось.

— Сестры ничего не прощают, — согласился молодой человек.

— Слегка унялась, когда вышла замуж. Супруг успешно вписался в действительность. Но до тебя ему далеко. Хотя он рвется в монополисты.

— Тогда это мне до него далеко.

— Ну почему у тебя все время обиженное выраженье лица? — нежно осведомилась Гуревич.

— Выдь на Волгу, чей стон раздается? Тогда и поймешь, — сказал Гвидон.

— А откуда ты взял такое имя? Правда, тебе оно подходит. Ты в самом деле как князь из сказки. Жаль, что Груня тебя не видит.

— Имя мое, — кивнул Гвидон, — классическое, древнеславянское. Но есть компаративистская версия. Когда ты читала «Декамерон», стоило обратить внимание на второстепенное лицо — мессера Гвидо де Кавальканти. Не покидает предположение, что это он — мой прямой предшественник. И фамилия моя — Коваленко.

— В самом деле, — сказала Гуревич, — что-то созвучное.

— Именно так. Фонетическое родство бесспорно. Но главное — наша духовная связь. Мессер был достойный человек безукоризненных нравственных правил.

— Очень похоже, что ты тут прав.

Выяснив происхождение гостя, хозяйка придвинулась к нему ближе. Беседа сама собой иссякла. Изредка тишину тревожили томные печальные звуки, напоминавшие стоны горлицы.

— Удивительно, — сказала Гуревич.

Гвидон сказал:

— Груня бы лопнула.

— И поделом ей, — сказала сестра. — Не пялься на чужое добро. Слушай, ты уже собираешься?

— Есть обязанности, — сказал Гвидон.

— Между прочим, я тебя не спросила, чем ты занят, когда не исследуешь генеалогическое древо.

— Я — филолог, у меня есть диплом.

— Гуманитарий. Оно и видно, — кивнула Гуревич.

— Но если сознаться, об этом я не люблю вспоминать. Занятие — не слишком мужское. На факультете царили девицы. Юноши только жались друг к другу — бедная беззащитная кучка.

— Страшно подумать, как тебя портили.

— Я сопротивлялся как мог.

— И что же ты делаешь?

— Что придется. Я до конца не определился. Филологи никому не сдались. Точно так же, как их наука. Ищут себе местечка на ярмарке. Как правило, его не находят. В сущности, жизнь не удалась.

— Но есть же у тебя увлечения!

— Пожалуй что есть. Не бог весть что.

— А все-таки, что это?

— Конъектура.

— Конъюнктура?

— Да нет! Ничего общего. Дарья Ефимовна, острословие, исходящее из звукового сходства, стоит недорого. Очень недорого.

— Не сердись. Ты разбиваешь мне сердце.

— Это занятие — бескорыстное, — назидательно произнес Гвидон. — Не конъюнктура, конъ-ек-тура. От латинского слова «догадка». Восстановление той части текста, которая не поддается прочтению.

— И тебе это удается? — Гуревич была заинтригована. — Тогда ты — опасный человек.

— А на рассвете румяной младости вообще был увлечен криптографией. Если сказать понятнее — тайнописью.

Гуревич вздохнула:

— При этаких склонностях место твое, мой друг, на Лубянке.

— Ты полагаешь? В каком же качестве?

— В любом, какое тебе по вкусу. Можно — следователем, можно — подследственным.

Гвидон покрутил головой и поморщился.

— Нет. Не подходит ни то, ни другое. С одной стороны, я — не подпольщик, с другой — не могу ходить на службу и вступать в производственные отношения.

— Свободный художник?

— Вроде того.

— И что же, за это платят деньги?

— В мужья твоей сестре не гожусь. Но как-то барахтаюсь на поверхности.

— Сестре от тебя ничего не отломится, — безжалостно сказала Гуревич. — Хватит с нее монополиста. Ну, до свидания, Кавальканти. Ради Христа, улыбнись напоследок. Мы с тобой уже не на кладбище. Когда глядишь на твое лицо, чувствуешь себя виноватой.

— Имеешь для этого все основания.

Она засмеялась.

— Дорогу найдешь? Самостоятельно?

— Не сомневайся.

Он бросил прощальный рассеянный взгляд на пышное постельное тело и медленно направился к выходу. Жирный обнаженный божок, хозяйски сидевший на круглом столике, нахально подмигнул ему вслед.

На улице молодой человек выразил недовольство собою.

— Все то же, — бурчал он себе под нос. — И не заметишь, как совратят. Добрая женщина, а негодяйка. Ты только палец ей протяни. Я, разумеется, тоже хорош. Характер — картофельное пюре.

Царила вешняя благодать. В последние минуты заката московские улицы были окрашены в густой темно-лиловый цвет. Вечер нашептывал Гвидону разнообразные предложения, одно прельстительнее другого. Однако Гвидон лишь ворчал и хмурился. И выражение обиды все не сходило с его лица.

2

Вечером следующего дня он должен был нанести визит вдове профессора Грандиевского, которого в научной среде устойчиво называли Грандом. Это прозвище не только напрашивалось ввиду эффектного первого слога, оно еще вмещало в себя различные смыслы и оттенки. С одной стороны, оно подчеркивало уважительное признанье заслуг, с другой — в нем была грубоватая лесть, с третьей — ирония и раздражение, легко объяснимые неприятным и авторитарным характером. Все знали, что он был дурно воспитан, малоконтактен, жил без союзников и в этом находил удовольствие.