Михаил Зуев-Ордынец - Вторая весна

• Название: Вторая весна
• Автор: Михаил Зуев-Ордынец
• Издательство: «Советский писатель»
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1959

В повести «Вторая весна» рассказывается о первых покорителях целинных земель, об их жизни в казахстанских степях весной 1955 года.

Это одно из лучших произведений об освоении целины в Казахстане. В апреле 1957 года писатель по бездорожью отправился на целину. Вернулся он с богатым материалом. В книгу вложил всю свою душу, любовь к людям, смело идущим на преодоление трудностей. Автор повести был удостоен медали «За освоение целинных и залежных земель».

---

— Но-но, вы не очень! — надменно поднял Помидорчик очки на лоб. Он соскочил с носилок и, прыгая на одной ноге, поджимая босую, с жалкой поспешностью шмыгнул в подошедший санитарный автобус. Но тотчас же раскрылось окно и показались его толстые щеки.

— Шапку отдайте, черти! — крикнул он. — Шапку!

— Вот твоя шапочка, сынок, — протянула ему чистую, вымытую шапку Крохалева-мать. Подавшись к окну, она сказала негромко и просительно: — Может, останешься, сыночек? Ножку твою я скипидарцем разотру, глядишь, и полегчает. Стыдно, дитятко, перед народом стыдно.

— Не суйтесь, тетка, где вас не спрашивают, — спесиво, в нос сказал Помидорчик. — И эта с лозунгами лезет!

— Видно, легкая у тебя жизнь была, — вздохнула Крохалева.

— Вам бы такую легкую! — звучно всхлипнул Помидорчик, будто ел горячий суп. — В три вуза держал, три раза провалился. Конкурсы-то теперь о-го-го! В архитектурном всего семнадцать очков набрал. Жизнь начисто разбита!

— Слушай меня, Помидорчик, — положил Воронков локти на опущенную раму окна, будто провожал лучшего друга. — Тебе не архитектурный, а минимум на два-три года строгий заводской режим нужен. Тогда, может быть, и полегчает, отпустит. Схватило тебя здорово! Не работаешь, брат, над собой.

Помидорчик деловито шапкой вытер мокрые от слез щеки и ядовито прищурился:

— Установочку даешь? Агитируешь? Агитировать легко, а вот попробуй на целине вкалывать. Другое запоешь!

— Слышали?! — тихо изумилась Галя. — И долго еще эти пережитки будут среди нас бродить.

— Вопрос серьезный! — вздохнул Илья и снова поднял лицо к окну. — А ну-ка, слышь, выкладывай путевку!

— Почему это — выкладывай? — покосился Помидорчик мокрым глазом. Под ним часто, зло билась жилка. — Не вы мне ее давали. Комсомол дал. Сдам, где нужно.

— Сейчас же отдавай! — забарабанила Галя кулаками в кузов автобуса. Надо лбом ее гневно развевались легкие, как паутинка, волосы. — Не в ту сторону едешь! В ту сторону путевка не нужна!

— Слушай, не дури. Не отдашь путевку — не выпустим отсюда! — подошел Илья к мотору и решительно встал перед радиатором.

— Перегибаете? — угрожающе засопел Помидорчик и сунул. Гале красную книжечку. — Нате, нате вашу бумажку за печатью и номером!

Девушка передала ее Воронкову.

— Та-ак! — раскрыл Илья путевку. — Значит, так. «Райком комсомола города Ленинграда… вручает… изъявившему добровольное желание поехать на освоение…» Все в порядке. А теперь, значит, уволился с целины по собственному желанию? Нашелся все же среди нас такой. Кто еще на очереди? Говори! — повел он слева направо суровым взглядом, как когда-то по строю взвода.

— Брось, Воронков! — обиженно нахмурился Сычев.

— Ты полегче. За кого нас считаешь? — крикнул Зубков.

— А чего ты стоишь? Заснул? Поехали! — перевесившись в окне, капризно сказал Помидорчик шоферу автобуса.

Костя Непомнящих молча включил зажигание. Все в нем: и то, что он ухом не повел на обидный приказ Помидорчика, и каменно неподвижная спина, и даже резкий скребущий звук стартера, — все выражало холодное презрение. Но тронуться он не успел. Раздался требовательный женский крик:

— Постойте!.. Погодите!.. И меня с собой возьмите!..

К автобусу бежала, развевая полы модного пальто, Крохалева-дочь.

— Дитятко мое! — отчаянно всплеснула руками Крохалева-мать. — И что же ты с нами делаешь? От семьи отламываешься?

— Не могу я… Страшно мне! Непосильно… Зажмурившись ехала сюда! — сердито кричала Антонина и ослабела, дрогнула голосом, ухватилась за отца. — Ой, папаня, что же мне делать? Что же вы молчите, папаня?

— Да не держи ты меня, чудовища! У меня работы по горло! — отцепляя ее руки, крикнул разозленно Ипат. — Решила ехать — езжай! На пару с Помидорчиком. Чу́дная парочка!

Он повернулся к жене и издевательски поклонился в пояс:

— Спасибо за срам. Твое ученье-воспитанье, жена-мироносица!

— Не ври, не ври, бородатый черт! — застонала жена. — Сам, сам мирволил, сам поблажку давал! — Она обеими руками схватила дочь. — Нехорошо-то как получается, родимушка моя, некрасиво как!

— Не могу, маманя! Вы на руки, на руки мои посмотрите! — протянула руки Тоня. — Вот… волдыри… полопались… Хорошая парикмахерская не возьмет. Клиенты побрезгуют!

— Тонечка, стыдно же, ей-богу, перед ребятами! — бросилась к ней Лида Глебова. — Ой, как стыдно!

— Ты и сама-то из-за Витьки остаешься, знаю! — озлилась опять Антонина. — А то бы и сама удрала. А мне никого не стыдно! И не держите меня. Никто меня не удержит!

— Не тронь ее, Лида! Пускай едет в свою парикмахерскую! — не глядя на сестру, проговорил Виктор глухим голосом.

— И то! Таких лучше вовремя отбить. Из зерна — мука, из шелухи — пыль! — безнадежно и отрекаясь сказал Ипат и зашагал к лесосеке.

— Рано вы, дядя Ипат, людей с шелухой мешаете! — колюче крикнул ему вслед Воронков. Он рывком, бесцеремонно и грубо повернул Тоню к себе лицом. — Врешь, я-то тебя удержу! Обратно ты не поедешь! Поняла? Молчи! — прикрикнул он.

Илья крепко, рвись не вырвешься, обнял Антонину за плечи, и она пошла с ним, сразу обмякшая, покорная.

Прощай, Антонина Петровна,
Неспетая песня моя! —

запел плаксиво Сергей, и все засмеялись. А Лида крикнула весело Илье:

— Молодец, товарищ Воронков!

— А ты как думала? — обернулся смеясь Илья. — По армейскому уставу: взаимная помощь и выручка!

Остановившийся Ипат вдруг захохотал, откидываясь в смехе назад. Так, со смехом, и зашагал к лесосеке, весело постукивая по деревьям обушком вытащенного из-за спины топора.

Автобус вдруг взревел басом, напугав взвизгнувших девчат, и поплыл, покачиваясь на колдобинах. А люди, стоявшие по обе его стороны, мгновение так и стояли, удивленно глядя друг на Друга через опустевшую дорогу. В переднем ряду стоял Кожагул, крепко опираясь на пастушью палку-крюк. И, ткнув ею в сторону автобуса, увозившего Помидорчика, старый чабан сказал с беспощадным презрением:

— Хурда![18] Такой на целину рано пускать!

Глава 26 Многие, в том числе и волк, высказывают свое частное мнение

Борис плутал по лесу, отыскивая «штаб». По словам Воронкова, сейчас должны были отправиться смотреть наиболее трудный участок пути директор, Садыков, Неуспокоев и начальники автовзводов. «Штаб» он нашел на уютной полянке, огороженной с трех сторон стеной косматых черных елей. Здесь горел костер, на котором кипел медный ведерный чайник. А по вскрытому ящику с консервами и по валявшимся вокруг во множестве пустым консервным банкам можно было догадаться, что здесь питательный пункт для работавших на лесосеке.

Рядом с костром похилился набок большой шалаш горных охотников или пастухов, из ветвей с пожелтевшей осыпающейся хвоей. А чуть дальше стояла четырехтонка. Борис узнал машину, на которой начал поход, — мефодинскую, переданную теперь Полупанову. Павел сидел в кабине, подремывая, а на подножке ее тесно разместились водители, курили, поплевывали и говорили тихо, почти шепотом, о маслоподаче, амортизаторах и еще о чем-то специальном.

Вокруг костра сидели Шура, Марфа и. Неуспокоев. Не видя ни директора, ни завгара, ни начальников автовзводов, Борис с сожалением решил, что он опоздал, но Шура успокоила его:

— Мы идем сейчас осматривать «Слезы шофера», — тоже почему-то шепотом сказала она. — Пойдете с нами? Директор и Бармаш уже ушли, И Курман Газизович ждет Грушина и Воронкова.

Шура оглянулась, и теперь только Борис увидел завгара. Садыков спал, сидя на кожаной подушке, вынутой из кабины, привалившись к жердям шалаша. Резче выступила на его лице, как у больного, желтизна, обострились скулы со свежими порезами от бритья, но был он, как всегда, туго затянут офицерским ремнем, как всегда, блестели глянцем выбритые щеки и строго стягивал шею белоснежный подворотничок.

— Как сел покурить, так сразу как в воду канул. Вымотался окончательно, — ласково посмотрела на него Шура.

— Пойдемте с нами, товарищ корреспондент? У нас с кавалерами кризис, — кокетливо улыбнулась Борису Марфа. — Кто лес валит, а которые от лесоповала освобождены, те вон об амортизаторах толкуют. Нашли темочку!

— Постойте, а триста тысяч наличными и сапоги на Медного Всадника? — посмотрел Борис на ее ноги.

— Порядок! — протянула Марфа ногу в небольшом кирзовом сапоге. Она засмеялась грудным воркующим смехом. — Илюшечка Воронков выручил своей запасной парой. Ножка у него, как у барышни. А к наличным Егор Парменович комсомольца с наганом приставил.

Они говорили очень тихо, но Садыков беспокойно зашевелился, открыл глаза и спросил плохо повинующимся голосам:

— За Трушиным и Воронковым послали?

— Давно, Курман Газизыч! — крикнул один из шоферов.