Михаил Зуев-Ордынец - Вторая весна

• Название: Вторая весна
• Автор: Михаил Зуев-Ордынец
• Издательство: «Советский писатель»
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1959

В повести «Вторая весна» рассказывается о первых покорителях целинных земель, об их жизни в казахстанских степях весной 1955 года.

Это одно из лучших произведений об освоении целины в Казахстане. В апреле 1957 года писатель по бездорожью отправился на целину. Вернулся он с богатым материалом. В книгу вложил всю свою душу, любовь к людям, смело идущим на преодоление трудностей. Автор повести был удостоен медали «За освоение целинных и залежных земель».

---

— Импозантно, черт возьми, ведет себя наша колонна! — довольно засмеялся Неуспокоев. — Тяжелая артиллерия, ничего не скажешь!

Галим Нуржанович поднял голову и улыбнулся ему:

— Мы ждем вас давно. Всю зиму и весну у нас спал один глаз. Другой смотрел на степь и ждал. И вот вы пришли.

Он встал, прижимая ладони к сердцу, и медленно отошел к окну.

— С сердцем у него совсем дрянь, — шепнула Шура Корчакову.

В столовую вошла Варвара, в честь гостей одетая в новое, нестираное, громыхавшее, как картон, платье и кумачово-красная от смущения.

— Кто из вас товарищ из газеты? — спросила она. — Его просят выйти.

Борис торопливо допил стакан и вышел. В коридоре ему встретился усталый, с недовольным лицом Садыков. Но, увидев Бориса, он улыбнулся:

— Написал про меня в газету? Ругай, не жалей! И про учителя напиши. Хорошо людей устроил. Все под крышей. Баню затопил. Создал условия, ничего не скажешь, — снова улыбнулся Курман Газизович и пошел, тяжело ставя ноги.

По всему широкому школьному двору и внизу, у подножия сопки, горели костры, стрелявшие в небо охапками красных искр. Черные силуэты людей то и дело заслоняли их. «Фронтовые ночи!» — вспомнил Борис где-то прочитанные слова и вздрогнул от гордой радости, что теперь и он участник фронтовых ночей.

От стены отделился человек и подошел к крыльцу:

— Товарищ корреспондент! Извиняюсь за беспокойство.

— Товарищ Мефодин? — узнал Борис шофера. — В чем дело?

— Дело вот какое. Поговорить мне с вами надо.

— Пожалуйста! — отступил от двери Борис. — Входите.

— Нет, вы уж будьте такие любезные, пойдемте со мной. Там и поговорим.

Борис спустился с крыльца. Мефодин провел его двором, мимо темных молчавших машин, и они вошли в длинное низкое здание. Это и была школа. Она весело гудела голосами целинников. Из открытых дверей классов падал свет. Мефодин остановился около широкой двери.

— Входите.

Это тоже был класс. В дальнем углу громоздились поставленные друг на друга парты. На доске видна была плохо стертая арифметическая задача. Ответ был написан крупно, значит уверенно. На учительском столике горела свеча, укрепленная в большой гайке.

В классе был только один стул, и Борис, почему-то постеснявшись сесть на него, присел на низкий подоконник.

— Я вас слушаю.

Мефодин стоял, перебирая пальцами пуговицы телогрейки. А когда он заговорил, Бориса удивила взвинченная, страстная сила его голоса.

— Вы думаете, кто перед вами стоит? Думаете, стоит лихой, непромокаемый шофер бортовой машины «ЗИС-150»? Ошибаетесь! Перед вами стоит отставной козы барабанщик, как Шполянский говорит.

— Вас сняли с машины? — догадался Борис, и непонятная обида, не разберешь, на кого и за что, поднялась в нем.

— Садык-хан Полупанову передал мою машину. Пашка утопил в грязи свою, а ему, пожалуйста, будьте любезны, берите вторую! — клокочущим от злости голосом прошипел Мефодин, показывая руками, как Полупанову дают вторую машину. — Ссадили меня! Как говорится — ваше место занято, пройдите на свободное!

— За что сняли?

— А вы будто не знаете? — резко, с какими-то неприятными, хулиганскими интонациями выкрикнул шофер.

Крепко стукнув в пол ножками, он поставил стул против Бориса, сел, помолчал, остывая, и сказал отходчиво:

— Ясно, за пьянку на Цыганском дворе. Ну, правильный человек, как? Довольны?

— Пожалуйста, не называйте меня так. Я далеко не правильный. Откровенно говоря, не доволен. Вы хорошо работали на переправе. По-моему, вину свою вы загладили.

Шофер свистнул, и злое, расстроенное лицо его стало веселым и озорным:

— Вы мне медалей не цепляйте! Товарищей хотел выручить. Знаю, каково сладко шоферу, когда машина застрянет.

Шофер снял для чего-то «бобочку» и долго вертел ее перед глазами, внимательно оглядывая со всех сторон. Борис понял, что ему трудно что-то рассказать.

— Ну ладно! — решительно надел он «бобочку». — Теперь подошли мы к самой точке, и начну я с себя стружку снимать! Помните, на Цыганском дворе сопляк Яшка грязью меня назвал? Я смолчал, не дал ему раза. Правду парнишка сказал. — Трегубый рот его дрогнул. Вдавив в грудь кулаки, он сказал негромко, с тоской: — Я ведь не отрицаю, было у меня много чего. Спичку в спидометр, а сам калымить. Сотни от левачка в карман клал. Было? Было! Не отрицаю! Поймали, разоблачили, на общем собрании срамили. А я одного боялся — с машины бы не сняли. За машиной я намертво закрепился. Не сняли. Спичку пришлось бросить, но меня другому научили.

— Кто научил? — быстро спросил Борис и получил ответ, какой и ожидал:

— Шполянский. Он вас какой хотите подлости научит.

— Скажите, товарищ Мефодин, а что, в конце концов, представляет из себя этот Шполянский?

— Жулик чистой воды! — зло выкрикнул Мефодин и смутился. — Конечно, чья бы мычала… Короче говоря, одного поля ягодки мы. Он по части деталей и запасных частей главным образом. И воровал, и покупал по дешевке у кладовщиков, слабых на это дело, — щелкнул он по шее выше воротника. — А потом на базаре в двадцать раз дороже продавал. Когда у него обыск делали, так в сундуке прямо магазин запчастей нашли. А ведь выплыл! Смазал кого надо. Эта собака в любую подворотню пронырнет!

— А может быть, учли его хорошую работу? Он ведь как будто бы отличный токарь?

— Кто, Оська? Да он же, собака, тухтит! И все на водку жмет! Войдет в сделку с шоферами, которые на водку слабы, те и расписываются в наряде, будто получили от него качественный поршень или там втулку. Да еще и похваливают: «Вот расточил, и не берись за шабёр!» Вот откуда его тыщи. А токарь он холодный, прямо скажем. Подучился немного в лагере. Сам мне рассказывал.

— А за что он сидел в лагере? — полюбопытствовал Борис без большого интереса.

Мефодин сжался, помрачнел. Он долго молчал, рисуя на столике пальцем невидимые узоры, прежде чем ответить медленно и неохотно:

— Знаете что… Я о себе буду говорить. О других давайте не будем.

— Хорошо, — сухо и обиженно ответил Борис. — Продолжайте о себе, о других не будем.

Мефодин посмотрел на него робко и смущенно:

— Вы только не сердитесь на меня. Ладно? Я вот не боюсь перед вами свое поганое нутро вывернуть… Да, забыл я! О козе в самосвале скажу. Было и такое дело. Но не грабитель я на большой дороге, до этого еще не докатился. Баловство это было. Правильно назовем — хулиганство. На хулиганство я согласен. Я эту козу в первом же ауле выпустил. Не верите? Что ж я могу поделать, коли не верите.

— Верю, верю! — невольно улыбаясь, успокоил его Борис.

— Честное слово, выпустил! Только не знаю, нашел ли ее хозяин. А левачок меня совсем затянул! Тут главным что является? Деньги в кармане шевелятся. Начал чуть не каждую неделю новые галстуки покупать, и того хуже: бутылкой начал ушибаться. Эх, как закурил! Беда-а! Бурлит во мне игрецкое, как в картежнике, а боязни никакой! Боязни никакой, а на душе грузно, тошно, и голову к земле гнет. Не могу людям в глаза смотреть. И будто стоит кто-то все время сбоку и спрашивает: «Ну, так как же, Вася, а?..»

Он замолчал. Из дальнего класса долетел слитный гул молодых голосов. Мефодин прислушался, подергал бровями-запятыми, и хвостики их грустно опустились вниз.

— Не пойму, как до такого дошел? До костей протух! Кругом во весь рост люди живут, а я по жизни ползком да с оглядкой.

Снова он заговорил, вопросительно глядя на Бориса:

— Имею к вам вопрос. Как вы, писатели, считаете, бывает так, что человек захотел из себя вырваться? Не понимаете? Захотел забыть всё, что прожил? Всё вверх дном перевернуть и ногой притопнуть? А вот со мной такое было. Решил я завязать это грязное дело. И — верите, нет — завязал крепким узлом. Что кончено, то кончено! Но только вы мне прямо скажите — верите?

Борис не успел ответить. Дверь тихо отворилась, я осторожно, точно вползая, вошел Шполянский, с подушкой и плетенной из чия циновкой под мышкой.

— Куда ты лезешь, куда лезешь, нечистый дух? — грубо закричал на него Мефодин.

— От тебе раз! Мабуть, здесь пэрсональнэ купэ, га?

— Персональное! Тебя, во всяком случае, не пущу!

— Нэ выпендзем, алэ проше вощ як полякы кажуть? Наилепшего друга? — жалостно шмыгнул насморочный носик Шполянского, но жмурые глаза остро взблеснули. — Побачим, хто з того плакать будэ. Побачим, козаче!

Мефодин начал молча подниматься. Взглянув на бешеный оскал его рта, Шполянский быстро пошел к порогу.

Приход Шполянского снова взвинтил Мефодина. Сняв «бобочку», он пятерней, быстрыми, короткими рывками расчесал кудри.

— Недооценивают у нас подобных типов. Плохо человеку, если около него подобные Шполянские крутятся. Однако я держался крепко. Характер у меня настойчивый. И прут из меня такие силы, что до слез, а деть их некуда. И вдруг — целина! Объявляют вербовку шоферов в совхоз Жангабыл. Эх, как взвился я! Вот оно, думаю, то самое, что мне нужно! А главное, тут…