Людмила Жукова - Лодыгин

• Название: Лодыгин
• Автор: Людмила Жукова
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1989
• ISBN: 5-235-00373-Х

Широкий круг читателей знает замечательного русского инженера, ученого А. Н. Лодыгина как изобретателя лампы накаливания. Но, помимо этого, вошел он в историю техники как один из основоположников электротермии, как автор удивительных по смелости замысла проектов летательных аппаратов. Менее известна общественная деятельность А. Н. Лодыгина, в молодости близкого к народовольческим кругам, а в зрелые годы многое сделавшего для изучения и освоения естественных производительных сил Отечества. Второе издание книги дополнено рядом новых сведений о жизни и деятельности изобретателя, ставших известными благодаря усилиям автора — историка и литератора Л. Н. Жуковой.

---

Толпа хотела вешать меня на фонаре…» (Толпа хотела повесить на газовом фонаре того, кто вскоре своими лампами накаливания погасит все газовые фонари мира!) «Но в конце концов меня выпустили, признав, что до такого костюма даже немецкий шпион не додумается».

Отчего же произошло такое недоразумение?

Сам Александр Николаевич объясняет это со свойственной ему философской раздумчивостью: «Франция — страна по преимуществу военная, — со времен древних галлов, была просто раздавлена во время франко-прусской войны той самой державой, на которую она немного больше, как полстолетия назад, смотрела как на одну из своих провинций.

Во Франции в 1870 году никто никому не верил, все были друг против друга… Префект, выпуская меня, сказал:

— Как же вы едете в Крезо? Ведь там не наши!

Я действительно испугался, я думал, что там немцы.

— Как — не наши? — говорю.

— Да, там теперь вольные стрелки и гарибальдийцы.

Префект был имперьялист (т. е. стоял за возвращение императора).

Другой случай. Французский католический священник около того же Шалона встретил немецкие войска с крестом и в полном облачении и, благословляя их, просил командира освободить от этих каналий, вольных стрелков и гарибальдийцев.

И это тогда, когда только эти люди и бились и умирали за Францию!

— Но гарибальдийцы бились не из-за любви к Франции, — тут же уточняет верный истине Александр Николаевич. — Они бились потому, что рассчитывали, что республиканская Франция изменит судьбу Италии. Они бились и умирали с энтузиазмом, но это был энтузиазм идей, а не энтузиазм патриотизма».

Лодыгин же всегда считал себя патриотом.

В другом месте «Письма» он говорит об этом со всей откровенностью: «Я с гордостью могу сказать, что где бы я ни был, я оставался русским и не боялся заявлять этого».

Почему не боялся? Потому что, как правильно писал корреспондент «Голоса» из Франции Николай Васильевич Щербань, среди французов ходили упорные слухи, пущенные одной из газет, что в прусской армии, сражающейся во Франции, находится… более 50 тысяч русских солдат!

Темпераментные французы легко верили любому слуху, поверили и этой газетной «утке». Смягчить праведный гнев французских республиканцев смогли русские революционеры, решительно выступившие на стороне Франции. Многие из них вступили в Национальную гвардию, многие сражались на баррикадах Лиона и Парижа.

В эту пору здесь были известные революционеры: Михаил Бакунин, Петр Кропоткин, Герман Лопатин, Петр Ткачев, Петр Лавров, Михаил Сажин, Дмитрий Иванчин-Писарев… Из писателей — Глеб Успенский, Николай Огарев, Петр Боборыкин… В восхищение привели французов бесстрашие и самоотверженность русских женщин-революционерок — Елизаветы Дмитриевой (Кушелевой-Томашевской-Давыдовой) и Анны Корвин-Круковской (сестры Софьи Ковалевской, которая, разыскивая Анну, вместе с мужем пробралась в блокадный Париж).

Среди вожаков парижан были и польские революционеры — Ярослав Домбровский и Валериан Врублевский.

А Лодыгин, оказавшись во Франции поначалу как изобретатель, также вскоре включился в активную борьбу — он стал «членом национальной защиты юго-востока Франции», — ведь жил он в это время в Лионе и Крезо, где на железных заводах Шнейдера строилась его летательная машина. Шнейдер — довольно известное историческое лицо. Богатый заводчик, он был председателем законодательного корпуса Франции. Две столь противоположные роли не мешали Шнейдеру притеснять рабочих так жестоко, что на его заводах в Крезо еще накануне франко-прусской войны прошли крупные забастовки. Для усмирения их Шнейдер вызывал войска…

«Рабочие Крезо, — писалось тогда в воззвании Марсельской федерации Интернационала, — являются первыми жертвами уже начавшейся борьбы. Наша обязанность — прийти им на помощь, не забудем об этом».

Из парижской секции писали: «Рабочие всех стран, протянем братскую руку помощи горнорабочим в Крезо, которые с такой смелостью и самоотверженностью ведут борьбу за наше общее дело — за освобождение труда».

И вот теперь предприимчивый Шнейдер, видя приближение пруссаков к городу, поспешал продать заводы американцам. Теперь он уже не обязан был строить лодыгинский летательный аппарат. Об этом нужно было договариваться с новыми хозяевами — американцами. Время шло, а дело стояло.

Прусская армия сжимала Париж «костлявой рукой голода», враг приближался к Крезо. И Александр Лодыгин надевает серо-красную форму национального гвардейца. Много странного видит он вокруг себя.

«Правительством национальной измены» назвал правительство национальной обороны Карл Маркс, пристально следивший за событиями во Франции. И к этому были все основания. Маршал Базэн 27 октября сдал пруссакам крепость Мец вместе со всей армией. Почти без боев! И этим открыл дорогу на Париж.

А 30 октября Национальная гвардия Парижа вынуждена была сдать деревню Бурже на подступах к столице, потому что генерал Трошю, орлеанист, медлил высылать подкрепление «этим пролетариям». Список преступлений против народа рос.

Пока же предавались интересы Франции на полях сражений, другой орлеанист, Тьер, по поручению правительства вел в главной квартире короля Вильгельма в Версале переговоры с Бисмарком об условиях перемирия. Это была уже вторая попытка правительства «национальной обороны» вымолить мир у врагов: до Тьера в ставке Бисмарка в Феррарьере побывал министр иностранных дел Жюль Фавр.

На предательскую сдачу Меца, на измену у Бурже, на унизительные переговоры о перемирии рабочие Парижа ответили 31 октября 1870 года восстанием. Они захватили ратушу, арестовали часть членов правительства, создали революционный орган власти — Комитет общественного спасения.

Но раздоры были и в лагере восставших. «Во Франции 1870 года никто никому не верил», — свидетельствует Александр Николаевич.

Активные участники событий, бланкисты и неоякобинцы (мелкобуржуазные демократы), резко расходились во взглядах на задачи восстания. Неоякобинцы хотели сохранить правительство, но при этом требовали наряду с ним создать коммуну, которая действовала бы по примеру Парижской коммуны 1789–1794 годов.

Бланки и его приверженцы были последовательнее — считали необходимым свергнуть правительство и установить революционную диктатуру народа. Но одни они ничего не могли сделать. Парижская федерация Интернационала устранилась от участия в выступлении — сказались прудонистские взгляды большинства членов федерации.

Пока восставшие дискутировали, оставшиеся на свободе члены правительства с помощью Национальной гвардии освободили арестованных министров и вновь овладели ратушей.

…Париж голодал. Для многих единственной статьей дохода было скудное жалованье национального гвардейца — 30 су в день. Хлебный паек дошел до 300 граммов в сутки. Ели кошек, собак, крыс… Но из осажденного Парижа воздушные шары приносили письма с верой в победу: «Нас хотят взять голодом — не возьмут. Мы станем кормиться патриотизмом…»

19 января 1871 года правительство совершило еще одно предательство — оно организовало крупную вылазку у Бюзенвиля (под Парижем), плохо подготовив операцию. В этой ловушке погибли тысячи бойцов.

Восстание 22 января — новый взрыв возмущения народа — было подавлено в несколько дней. Начались массовые аресты революционеров, закрывались демократические органы печати… А враг стоял у ворот и просто ждал, сохраняя силы. 28 января 1871 года «правительство национальной измены» объявило о капитуляции Парижа. Она, как сказал К. Маркс, завершила ряд правительственных интриг с врагом, которыми была отмечена деятельность «узурпаторов 4 сентября» с первого их дня пребывания у власти.

«Лучше победа пруссаков, чем народа!» — под таким лозунгом «воевало» правительство Трошю — Фавра, в котором Гамбетта был, пожалуй, самым талантливым оратором — златоустом. До последнего дня этот кумир французского народа призывал к «борьбе до последней крайности», вселял надежды в подход мифических свежих частей.

Правительство, боясь народа, покорно приняло грабительские условия капитуляции — в двухнедельный срок уплатить 200 миллионов франков контрибуции, сдать парижские форты, полевые орудия и другое оружие.

Но защитники Парижа не разоружались. У них оставались даже пушки… Кто знает, может быть, они еще пригодятся?

Избранное 8 февраля 1871 года Национальное собрание оказалось монархическим. Из 630 его депутатов — около 200 орлеанистов, столько же легитимистов, 30 бонапартистов, 200 буржуазных республиканцев. Маркс так писал об этом сборище: «Собрание вампиров всех отживших режимов, легитимистов и орлеанистов, жаждущих присосаться к трупу народа, — с хвостом из однотонных республиканцев… Собрание, представитель всего того, что есть мертвого во Франции…»[6].