Михаил Барщевский - Вокруг меня

• Название: Вокруг меня
• Автор: Михаил Барщевский
• Издательство: КоЛибри
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 20065-98720-022-9

Михаил Барщевский сегодня — один из наиболее известных и успешных российских юристов. Основатель первого в России адвокатского сословия — золотой медали им. Ф. Н. Плевако. Профессор Московской Государственной Юридической Академии и прочая, и прочая, и прочая. Михаил Барщевский известен еще и по своим многочисленным выступлениям в печати, на телевидении и радио. На протяжении пятнадцати лет он — не просто постоянный участник, но и звезда программы «Что? Где? Когда?». В последние годы Барщевский — частый гость информационных и аналитических программ центральных телеканалов. Герои рассказов Барщевского — адвокаты, прокуроры и судьи, крупные бизнесмены, актеры, телезвезды, суперпопулярные писатели и отчаянные газетные репортеры. С этими энергичными, успешными, яркими, но в то же время противоречивыми людьми, жителями огромного столичного мегаполиса, автор знаком лично: день за днем судьба сталкивает с ними самого Барщевского — знаменитого адвоката, блестящего оратора, хитрого чиновника, а теперь и писателя…

---

Неизвестно, сколько бы она еще волокитила дело, боясь вынести простое и предопределенное решение, если бы не плановая проверка облсуда, которая в акте записала за ней один-единственный недочет — нарушение сроков рассмотрения этого дела. Нину Николаевну вызвал председатель суда, который к ней относился хорошо и уже давно в обкоме партии называл своей преемницей, и недоуменно спросил, в чем проблема. Она час рыдала в кабинете председателя, умоляя передать дело другому судье.

Председатель успокаивал, уговаривал, потом взорвался:

— Если ты такая слабонервная, если для тебя закон ничто, уходи из судей!

Нина Николаевна понимала, что председатель прав. Понимала, что бессильна что-либо изменить. Эти слова — „бессильна изменить“ — врезались в память. С тех пор она возненавидела само слово „бессильна“.

Через месяц, не поднимая глаз на истца, она огласила решение, ушла к себе в совещательную и проревела до конца дня. Ничего не понимавшая секретарша объявляла сторонам, пришедшим по другим делам, что судья готовится к докладу в обкоме и слушания данного дня откладываются.

А сегодня она лишится внука.

Ни с Машкой, ни тем более с зятем они эту тему не обсуждали. Но с мужем часто, может быть, чересчур часто мечтали о мальчике. Муж, узнав результаты УЗИ, возликовал. Оказывается, он всю жизнь хотел именно сына, но боялся перечить жене даже в мечтаниях о будущем ребенке. И ни разу, пока врачи не сказали, что у них будет внук, не говорил, что тогда ждал сына. Ему, видите ли, хотелось пускать с ним паровозики, учить стрелять из рогатки, гонять шайбу.

Чем она лучше? Через пару дней после того, как позвонил завоблздравом и заверил, что ошибки нет, вызвала архитектора и прораба, завершавших строительство их загородного дома, и велела изменить планировку крыши сарая. Подумала, что скат крыши надо сделать так, чтобы зимой снег сползал в одну сторону, назад, тогда там образуется большой сугроб, и пацан сможет прыгать в него с крыши. Он ведь все равно будет откуда-нибудь куда-нибудь прыгать. Вот и пусть прыгает в безопасности — внутри участка, а не где-то на улице, там обязательно попадет под машину.

Опять машина! Они ее преследуют! Хотя теперь это не имело значения. Ее внук не попадет под машину. Потому что у нее не будет внука.

Нина Николаевна почувствовала дрожащую слабость. Сколько раз она видела чужие обмороки в судебном зале. Никогда не понимала, как это люди настолько не умеют владеть собой. А сейчас сама была на грани потери сознания.

Почему она тогда не оставила машину придурку врачу?!

По закону она поступила верно, Она не виновата, не она законы принимает.

Господи, что же там происходит с ее мальчиком?!

— Мамаша!

Нина Николаевна не сразу поняла, что это обращаются к ней. Ее так не называл никто и никогда. Даже когда рожала Машку. В роддоме, зная, кто она, звали по имени-отчеству. Еще бы, она за год до того разводила с мужем главного врача.

— Мамаша! Вы меня слышите?

— Да. Ну как? Родила?

— Да вы не волнуйтесь, все относительно нормально.

— Что значит „относительно“? Вы один принимали роды?

— Не один. А какое это имеет значение?

— Имеет. Я сказала — имеет. С кем вы принимали роды?

— С дежурной сестрой.

— А других врачей не было? Только не врите!

— Да что мне врать. Я же сказал — с дежурной сестрой. Голубевой Катей.

— А что значит „относительно нормально“? Говорите!

— Мамочка немного порвалась, но с ней все будет хорошо.

— А что с мальчиком? — совсем тихо спросила судья. И в этот момент поняла, что испытывали сотни людей, глядя на нее, ожидая ее — Нины Николаевны — приговора. А сейчас она также, именно тем же ищущим и просящим взглядом смотрела на молодого врача. Она пыталась по лицу понять, что ее ждет. Они, наверное, тоже. Хотя она и так знала — пришла беда. Чудес не бывает. Ей слишком долго везло.

— Не с мальчиком, а с девочкой! С ней все нормально.

— Что?! С какой девочкой?

— С девочкой, с девочкой. Ваша дочь тоже не поверила. Пришлось показать. Хотя мы и так всегда это делаем. А вам придется потерпеть. Дней пять. Но если главврач разрешит, то может быть…

Нина Николаевна его больше не слышала.

Письмо олигарха

Драматург распечатал текст, прочел и ничего править не стал. Он давно понял, что редактирование написанного портит стиль. А что до ошибок — раньше их исправляли корректоры, а теперь компьютер.

Задумался. Вроде все правильно. Убедительно и нежно. При том объеме информации, которым он располагал, больших аргументов не найти.

Но его не покидало странное ощущение.

Драматург привык быть богатым. Отвыкать от состояния финансового покоя не хотелось, однако пришлось. И теперь даже работа „литературного негра“ в радость. С материальной точки зрения.

Его пьесы долгие годы шли по всей стране. Постановочные тоненькими ручейками стекались в то, что сейчас называют „финансовый поток“. Все блага — „Волга“, Переделкино, паек и прочая атрибутика обласканного советской властью Драматурга доставались легко и без видимых подлостей.

Потом несколько лет не писалось. Так ждал свободы самовыражения, а пришла она, и выяснилось, что выражать, свободно или намеками, нечего. Не поглупел же он, в конце-то концов! Просто перестал понимать, что происходит. Кто с кем и за что борется? А главное, ради чего?!

Этот заказ — написать письмо Олигарха любовнице — вначале показался оскорбительным. Но негодование быстро угасло. Почему нет? Ему давно ничего не заказывали. Заказ, в принципе, вещь приятная. Значит, он для чего-то нужен. Кому-то. Да и лишние сто тысяч рублей, в его-то положении, лишними не будут.

Он всегда любил выражение, забыв, правда, чье „Денег должно быть столько, чтобы о них не думать“. А последние годы Драматург думал о них постоянно. Молодая жена, обладая скромными потребностями и фантастическим умением, обнаружившимся в последний год, покупать себе дорогие вещи за абсолютный бесценок, во многом снижала его „градус неполноценности“, но… Если благодаря тому, что они бывали близки два-три раза в неделю, Драматург, несмотря на возраст, мог чувствовать себя мужчиной хоть куда, то невозможность сводить жену в дорогой модный ресторан, а таковые открывались в Москве, как назло, ежемесячно — его бесила. Хорошо еще, что в театры приглашали как гостя.

И все-таки написать письмо Драматург согласился не из-за денег. Ему показалась интересной ситуация. Олигарх любит женщину, заботится о своих сотрудниках. Если, конечно, это любовь. И если это забота.

„Дорогая, любимая моя!

Ты знаешь, что писать тебе это письмо мне трудно. Ты, может, даже удивишься тому, что я пишу его. Но сказать тебе все это — выше моих сил. Ты меня перебиваешь, не хочешь слушать и никак не даешь произнести главное.

Прежде всего, о том, что ты для меня значишь.

Пойми, когда у тебя ничего нет, то и малость способна показаться чем-то важным. Но когда у тебя есть многое, то лишь что-то чрезвычайно ценное вызывает желание им обладать.

А в моем случае? У меня есть все. Я не хвастаюсь, но пойми, я действительно один из самых богатых людей планеты. Хорошо — преувеличение. Я вхожу в пятерку самых богатых людей России. Не лезу в политику, как Березовский и Гусинский, и потому мне ничто не угрожает. Не заполнил своими людьми Администрацию и Правительство чрезмерно — поэтому и смена власти мне не страшна. Мои люди, которых я кормлю, есть везде, но они на вторых и лишь иногда на первых ролях. Я отстроился так, что могу уверенно сказать — я самый стабильный человек в не очень стабильной стране.

У меня есть все. Кроме тебя. Теперь понимаешь, что ты для меня значишь? Какова ценность для человека того, чего он вожделеет, имея все?!

Умный человек мне объяснил, что чувство, которое я испытываю к тебе, — это страсть. Самое сильное чувство из всех данных нам. Единственное чувство, которое Церковь не отнесла ни к благодетельным, ни к греховным. Иными словами, страсть — выше веры, она неподсудна ей.

Когда мы встретились первый раз (помнишь, это было на „Триумфе“), меня поразила не твоя внешность, а твои глаза. Глаза, которые во все века сводили с ума мужчин. Глаза, из-за которых разгорались войны. Которые пытались изобразить и иконописцы, и авангардисты.

Я иногда думаю, если бы Матерь Божья была слепой, молились бы ей? Нет (извини, любимая), святости в твоих глазах я не увидел, но и порока в них не было. Это глаза настоящей женщины.

Я потом долго думал: что заинтересовало тебя во мне? Мои деньги? Вряд ли. Вся история наших отношений показала, что ты не корыстна. Принимать подарки — одно, просить, вымогать их — другое. Да и кроме того, пока мы не сошлись, ты не приняла ни одного серьезного подарка. Значит, не в этом дело.