Наталия Лойко - Дом имени Карла и Розы

• Название: Дом имени Карла и Розы
• Автор: Наталия Лойко
• Издательство: Правда
• Жанр: Детская проза
• Год: 1958

Журнальный вариант повести Наталии Лойко «Ася находит семью» о судьбе девочки-сиротки Аси, попавшей в детский дом. Повесть опубликована в журнале «Пионер» №№ 2–6 в 1958 году.

---

Однако школу лучше не пропускать: на этом теряешь тарелку чечевицы, а иной раз и больше того. Когда присылают дополнительное питание, Асе дают ломтик хлеба с топленым маслом: это из-за локтя, ушибленного «доброй феей». Ранка, образовавшаяся при падении, мокнет, болит, не заживает. Школьный врач объяснил, что все это от худосочия, от недостатка питания. Мальчишки дразнят, что скоро у Аси рука отсохнет, и она не знает, верить им или нет. Варя, пожалуй, верит: уж очень она переживает; словно это ее вина, словно она поклялась Андрею кормить Асю молоком и котлетами. Он в письме поблагодарил Варю, что она с их семьей поступила по-товарищески, и теперь она готова совсем не есть. Приходится с ней скандалить, чтобы не подсовывала свою порцию, не обманывала.

Неделю назад Варя читала в газете речь Ленина. Он так и сказал на весь Большой театр, что Советская Россия представляет собою осажденную страну, крепость, в которой нужда неминуема. И еще сказал, что хозяйничать нужно разумно и расчетливо, что нельзя обижаться на продовольственников: не могут они превысить норму.

А что делать, если растешь? Сидишь без масла, без сахара, почти без хлеба и все равно тянешься вверх, а потом дураки мальчишки дразнят скелетом или, еще хуже, шкелетиной.

Хорошо, что недавно на фабрике Герлах это наконец, как сказала Варя, «приняли во внимание»: стали давать нитки в виде пайка. Несколько шпулек в день. Их надо перематывать на пустые катушки и менять на продукты. В завкоме Варе так и объявили: специально, чтобы девочка поправлялась.

Ася, прикрыв глаза, вдыхает аромат кипящего супа. Сегодня у нее настоящий воскресный день…

Звонили во всех церквах, когда Варя и Ася шли на Сухаревку. Варя подвела Асю к знаменитой башне, высоченной, кирпичной, выстроенной еще при царе Петре, и велела дожидаться в затишке. Две катушки остались у Аси в муфте, две Варя взяла на обмен. Больше брать с собой опасно: милиция не разберется, примет за спекулянтку. А Ленин как раз в своей речи ругал спекулянтов.

Варя не велела ни с кем разговаривать:

— Ни с какими феями!

И предупредила, что тут, на Сухаревке, еще побольше нечисти, чем на вокзале, — так и шныряют мошенники и дезертиры. Про дезертиров даже плакат висел на башне: «Митька-бегунец». Но Ася остерегалась не столько бегунцов, сколько мальчишек. Сухаревка полна ими. Сироты ли они, круглые ли? Только все они оборванцы, и все обзываются так, что их бы повыгоняли из любой школы, даже из теперешней. Продают они ириски, какой-то сногсшибательный табак и папиросы, рассыпные-рассыпные!.. И все, наверное, сплошное жулье! Подумать только: оборвыши, а денег полно! Пока Ася дожидалась Варю, двое купили себе по порции каши. Краснолицая баба (лицо красное не от мороза, а от сытости) накладывала горячую рассыпчатую пшенную кашу из ведра, укутанного рогожей. Кашу! Когда пшено можно растянуть на много супов!..

Мальчишки уплетали кашу, а Ася, глотая слюнки, приняла решение: если фабрика перестанет давать нитки, Ася начнет торговать ирисками. Повесит на шею лоток и огребет кучу совзнаков! Стыдно не будет… Ведьма ей правильно сказала: «Выучат люди».

Пусть учат! Даже мама, когда папу забрали на войну, говорила: «Надо очерстветь! Кто очерствел, тем легче».

Ася старается очерстветь. Это не всегда удается. В прошлое воскресенье они с Варей тоже вышли из дому, и тоже кругом толпились люди. Но иные, совсем не такие. Это называлось митинг. Какие-то кровавые палачи убили в Германии двух коммунистов: Карла Либкнехта и Розу Люксембург. Были траурные знамена и музыка, от которой сжималось сердце. Совсем было не то настроение, что на Сухаревке…

А сейчас, дома, какое у Аси настроение? Никакого! Ее дело — стучать косариком да горланить куплет, что выкрикивал сегодня один из маленьких торгашей:

Спички шведские,
Головки советские!
Две минуты трения,
Пять минут терпения.

Терпение-то требуется! Варя и сегодня намучилась, пока разожгла печурку. Зато теперь суп клокочет вовсю, душистый, необыкновенный…

Ася бормочет под нос: «Стол накрыт, суп кипит. Кто войдет, будет сыт». И хитро улыбается оттого, что знает: к ним никто не войдет, они все поедят сами. Полкастрюли сейчас, полкастрюли — завтра. Варя уже накрыла на стол так аккуратно, словно они к обеду ждут Андрея.

Вдруг раздался стук. Неужели почтальон? Прошлое письмо от Андрея тоже пришло в воскресенье. Ася открыла сама. Варя возилась на кухне.

Но кто это?! Что за странная тетка? Высокая, в больших сапогах…

Вошедшая громко спросила:

— Шашкина Варвара здесь проживает?

Почтальоном она не могла быть потому, что с ней был ребенок. Не то мальчишка, не то девчонка, какой-то заморыш, укутанный, словно грудной. Ася встревожилась: «Гости! Придется ставить на стол еще две тарелки». Варя выбежала из кухни.

— Татьяна Филипповна? — И стала вытирать руки.

— Пришла непрошеная, — сказала та.

— Вам кто мой адрес сообщил?

— Адрес? — Дедусенко сняла шапку-ушанку, провела гребнем по светлым волосам, прищурилась. — В завкоме взяла. Ты же как-никак член «Союза иглы».

Асю покоробило от этого «как-никак». А Варя и вовсе стала пунцовой.

Запах баранины подтвердил подозрения Татьяны, но присутствие детей удержало ее от замечания. Даже на фабрике она не стала затевать с Варей неприятного разговора. Зная свою привычку действовать наотмашь, дождалась воскресенья и пришла выяснить свои сомнения с глазу на глаз. Кроме всего, хотелось убедиться, что у Вари действительно на руках ребенок.

Варя это поняла. Пока Дедусенко стаскивала с Шурика башлык, она, несмотря на сопротивление Аси, быстро обнажила ее больной локоть.

— Видите, — бормотала она. — От недостатка питания…

Татьяна, взглянув на незаживающую ранку, помогла смущенной девочке натянуть рукав платья и пальто, затем обратилась к Варе:

— Где бы нам с тобой поговорить?

Чтобы Шурик не слишком заглядывался на кастрюлю, из-под крышки которой аппетитно выбивался пар, Дедусенко резко повернула его стул от печки к книжному шкафу, сказала Асе:

— Займи его, пожалуйста, хоть книжку сунь.

Дети остались одни. Полная неясной тревоги, Ася спросила:

— У тебя мама очень строгая?

Шурик вздохнул:

— Теперь строгая, как пошла работать. Ругается, что я хулиганом стал…

Взрослые вошли в детскую, сели в молчании возле столика, на котором, освещенный заходящим солнцем, весь в грязных потеках, стоял глобус. Татьяна долго разглядывала западное полушарие, наконец, не глядя на Варю, вымолвила:

— Не ожидала я от тебя… Мне казалось, что ты хороший товарищ.

В цехе швей-мотористок Дедусенко и Шашкина сидели друг против друга, разделенные лишь лотком — вместилищем готовой продукции, тянущимся во всю длину стола. Когда рука кидала в лоток простроченную наволочку для госпиталя либо пару солдатских кальсон, глаза невольно взглядывали на соседку напротив.

Немец Герлах, владея фабрикой, хитроумно упрятывал все катушки в круглые железные коробки; на двенадцати стерженьках умещалось двенадцать катушек; пломбу в коробке вскрывали тогда, когда с последней катушки сбегала вся нитка. Многое изменилось на фабрике за год; не изменились лишь железные коробки, в которых катушки томятся, как узницы. Попробуй выпусти их, если по карточкам давно не дают ниток.

Варины проделки не остались тайной для Татьяны.

— Все отматывают… — пробормотала Варя.

Ни для кого не секрет, что то одна, то другая притащит из дому шпульку, перемотает себе немного ниток. Белых, если надо починить белье, черных, если порвалось пальто.

— Отматывают, — ответила Татьяна, — да не так, как ты, не хитри, Варя, со мной…

Варя чуть не напомнила, как совсем недавно та же Татьяна Филипповна смеялась ее, Варькиной, хитрости. Вышла задержка из-за закройного цеха, и Варя, развлекая соседок, изображала, как ловко она надувала мадам Пепельницкую, бегая по ее поручениям. Варя, конечно, прихвастнула, потому что надуть хозяйку было почти невозможно, но все очень смеялись, а Дедусенко даже сказала, что Шашкиной надо идти в артистки.

Сейчас Варя совсем не чувствует себя артисткой. Не поднимая глаз, она бормочет:

— Чего там хитрить… На Сухаревку снесла…

— И ты не поперхнешься таким супом?!

В тех случаях, когда тема разговора не только не позволяла вести его в шутливом тоне, но и требовала некоторого пафоса, Татьяна становилась почти косноязычной:

— Считаешь, можно без ниток?

— Чего без ниток?

— Армию обмундировать. Каждая утаит по катушке, а Колчак..

До Вари словно издалека доходили фразы о том, что фабрика теперь своя, не хозяйская, что фабричное добро общее; если тащить, то у своих, у тех же рабочих, у красноармейцев. Она куталась в платок, скрывая озноб. Позабыв про суп, который мог выкипеть, не беспокоясь даже о том, какие неприятности ей может доставить вмешательство Дедусенко, она мучилась мыслью: что бы сейчас подумал о ней один из красноармейцев?