Лиз Дженсен - Дитя Ковчега

• Название: Дитя Ковчега
• Автор: Лиз Дженсен
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-20006-1

Год 1844-й. В лондонском работном доме появляется Мороженая Женщина, которая тут же производит на свет странного младенца.

Год 1845-й. На севере Англии, в деревушке Тандер-Спит, появляется мохнатое дитя, подкидыш со ступнями, похожими на ладошки. Его усыновляет местный Пастор. Ребенку суждено стать богобоязненным изгоем.

Год 1845-й. В Лондоне у королевского таксидермиста и его жены-медиума рождается толстая девочка. Ребенку суждено стать известной кулинаркой.

Год 2010-й. В Великобритании – Кризис Рождаемости: все женщины стали бесплодными. Те, кто покрепче нервами, вместо детей заводят себе обезьян. Ветеринар Бобби Салливан процветает, но одна ошибка рушит налаженную жизнь, и он вынужден бежать в захолустный Тандер-Спит. Ветеринару суждено стать главой нового племени Homo Britannicus.

«Дитя Ковчега» Лиз Дженсен – достойная Диккенса здравая, остроумная и сумасбродная сага о причудах эволюции и чудесах бытия – впервые на русском языке.

---

– Ну? – настаивал Фартингейл. – Что это за ужасная тайна? Это съедобно?

– Нет! – в ужасе закричал я. Господи, не дай им съесть человеческую плоть!

– Животное, овощ или минерал? – спросил другой студент.

– Животное, – выдавил я. Мне хотелось одного: чтобы они перестали. И я выпалил: – Смею предполагать, что это пуповина, – я умолк, – которая некогда соединяла меня с матушкой.

На этих словах комната взорвалась какофонией смеха, издевок, колкостей, гиканья и свиста, и склянка вместе со смущенным и несчастным владельцем стала объектом веселья и насмешек.

– Тащите ее сюда! – крикнул Фартингейл, заводя всех. – Давайте исследуем ее поближе.

– Да, точно, – согласился Поппл. – Киннон у нас медик. Он может высказать свое мнение о здоровье этого занимательного предмета.

– Там не на что смотреть, – завопил я. – Не на что!

Почти что правда; жидкость в склянке из-за тепла от камина помутнела еще больше с того дня, как я привез ее из Тандер-Спита. Пуповина смотрелась неясным разводом.

Но Киннон, молодой студент-медик, непреклонно настаивал, что должен ее осмотреть, так как в последнее время весьма интересуется акушерством и гинекологией (тут он подмигнул однокурсникам), и вернет мне склянку, как только мельком глянет на интересующий его объект.

– Пожалуйста, умоляю, осторожно! – закричал я, когда мою склянку – вдруг ставшую для меня необычайно ценной – спустили с полки. Я наблюдал, как ее передают над головами Киннону, который стоял у дверей рядом со студентом, курившим трубку.

– Что-нибудь может загореться! – Я был близок к обмороку.

Я плюхнулся в кресло и молча начал молиться. Киннон, прищурившись, заглянул в склянку.

– Можно, я ее открою? – в конце концов, спросил он, борясь с крышкой.

– Да! – подбодрил его Фартингейл. – Давайте все посмотрим!

– Нет, прошу вас, не надо! – выпалил я во внезапном приступе необъяснимой паники. Мой позвоночник содрогнулся. – Это фамильная реликвия, – слабо добавил я.

На этом вся комната снова рассмеялась, а женщины презрительно завизжали. Одна из них завязала юбку высоко над талией, и два пьяных студента оттягивали резинки ее панталон. Я взлетел с кресла и как можно быстрее ринулся через толпу, чтобы вернуть склянку. Это зашло слишком далеко. Ощутив внезапный прилив воли и необычайной смелости, я постарался выхватить склянку, но Фартингейл уже забрал ее у студента-медика и теперь держал высоко над головой. Я видел, как со дна поднимается осадок, полностью скрывая белесый орган.

Фартингейл влез на стол.

– Ну что, открыть ее? – закричал он.

– Да!

Большинство гуляк, дошло до меня, уже набрались; женщина в панталонах сунула руку в брюки одному из студентов и теперь что-то там вертела. Студент постанывал.

– Нет! – горестно воскликнул я и, пошатываясь, прыгнул вперед за склянкой. Я умудрился было схватить ее одной рукой, но на чем-то поскользнулся – без сомнения, на кожуре банана – и ослабил захват. Фартингейл потянул склянку, и в хаосе мельтешения рук емкость полетела вниз.

И разбилась внезапно и пугающе у ног Киннона.

Ад кромешный!

От лужицы на полу поднимался ужасный едкий смрад, и комнату мгновенно охватила паника – все прикрывали руками лица, давясь вонью.

– Быстрее! Уходим! – завопил Поппл сквозь кашель. – Открывайте дверь, пока мы не задохнулись!

– Несите воду! – давясь, кричал Гэнни. – Залейте это!

Все шумно и беспорядочно ринулись к двери, спасаясь от испарений; кто-то еще поскальзывался на банановых шкурках. кто-то визжал, кашлял, кричал, все в слезах, у всех течет из носа. Глаза жгло от химии и слез, но я остался стоять – взирая на разбросанные по полу осколки стекла и мою пуповину. Я застонал.

Киннон, студент-медик, зажал нос и присел на корточки, чтобы ее разглядеть. Кашляя, мы на пару рассматривали предмет.

– Странная у вас была мать, мистер Фелпс, – проронил он. – Сыграть с сыном такую шутку.

– Шутку? – слабо переспросил я. – То есть, шутку? – Голова шла кругом.

– Ну что, приятель? – спросил Киннон. – Пойдем отсюда?

Но я не смог ответить. Киннон вытер рукавом рот и нос и снова закашлялся.

– Как это шутку? – в конце концов пробормотал я. Голос у меня звучал, как у миссис Фелпс на смертном одре. И вдруг я увидел ее черное легкое на белой простыне. Она думала, это ее душа. – Какую шутку?

Мы вместе посмотрели на предмет, от которого поднимались пары формальдегида. Киннон глянул на меня.

– Потому что это не пуповина, – наконец произнес он.

– А что тогда? – еле вымолвил я. Меня мутило, я задыхался от поднимавшегося смрада.

Впрочем, вопрос был излишним – любой мог сказать мне, что это.

Господи, помоги.

– Успокойся, – прокашлял Киннон. – Наверное, она просто пошутила.

Основание позвоночника содрогнулось от жуткого, безумного узнавания; я перегнулся через Киннона, и меня вырвало ему на колени.

Из пятнадцати студентов-теологов, которых должны были рукоположить на следующее утро, один так и не явился на церемонию. Потому что я сбежал.

На полу я увидел хвост.

Я прашу вас ПОНЯТЬ адно, Пастор Фелпс, – писала Акробатка, – Абстаятильства были асобеными.

Глава 24 Сомнительная беременность

Обстоятельства оказались беспрецедентными; даже уникальными. Вот вердикт мировой общественности. Британия как страна вступила в девятимесячный период безумия. Первый триместр выдался довольно шатким – многие браки распались под аккомпанемент взаимных обвинений.

– Война полов, – заявил Норман. И он был прав: ситуация серьезная. В том числе и потому…

Нет, постойте. Что-то я начал задом наперед.

В ночь, когда близняшки объявили о своей беременности – вместе с другими пятью миллионами женщин, – меня добили шок и алкоголь, и я отрубился, так и не переварив новость. На следующее утро это не понадобилось – страна срыгнула за меня: весь сыр-бор оказался несвоевременной апрельской шуткой. Или, как выразился Рон Харкурт, «три короба гормонального женского вранья».

За двадцать четыре часа с первой тревоги в Глазго стало ясно, что мы наблюдаем не резкий всплеск фертильности с эпицентром в этом городе, а волну массовой истерии, вызванной жадностью, порожденной, в свою очередь, пятью миллионами евро премии. Заикающийся психолог все же оказался прав. Ни одной настоящей беременности. Все – либо сознательные фальсификации, либо самообман. И это уже официально. Настолько, что премьер-министр повторил это трижды в Палате Общин:

– Официально, официально, официально.

– Никогда в истории, – насмехался глава оппозиции, – правительство – или подконтрольную прессу – так не обводили вокруг пальца! На ум приходят слова «безмозглая» и «курица»!

И с этим сложно не согласиться. Эффект домино, произведенный одной женщиной, некой миссис Белиндой Джилли, положил начало эпидемии заблуждений и обмана. Беременность дамы – первый заявленный случай – оказалась умышленной фальсификацией. Миссис Джилли уговорила своего мужа-доктора подделать два теста. Она хотела Премию и денег.

– Она так настаивала, – оправдывался пристыженный доктор по телевизору. – Я просто хотел, чтоб она была счастлива. – Он в отчаянии замолчал. – Такое порой совершаешь, чтобы порадовать ближнего.

– Даже зная, что это неправильно? – пикировал репортер.

Доктор Джилли повесил голову:

– Ну, иногда, да.

Когда новость о «беременности» миссис Джилли распространились – сначала из уст в уста, потом через слухи и по местному радио, затем по стране, – другие женщины подсознательно уцепились за эту идею. Все случаи оказались либо такими же подделками, либо следствием массовой истерии с эпицентром в Глазго. По результатам анализа выяснилось, что всем хотелось заполучить Премию. Массовая истерия свойственна женщинам во время кризисов – в частности, разновидность синдрома Мюнхгаузена. Фактически, de rigueur.[113] Поразительно, утверждали некоторые, что такого не случилось раньше.

– Все еще беременны? – поинтересовался я у близняшек, когда мы выключили телик на следующее утро. Они были бледны и нервничали.

– Да, – негодующе отрезали они. – Может, у них и ложные беременности, но у нас настоящая. – Голоса у них заметно дрожали.

– Ну, есть же конкретный срок, – заметил я. – Поспорим?

Они смерили меня грозным взглядом, и я укатил на ферму к Оводдсам. Когда я вернулся под вечер, близняшки все еще валялись в кровати в желтых ночнушках и заговорщически перешептывались. По ящику ночью крутили специальный выпуск новостей: согласно национальному опросу, несмотря на неоспоримые медицинские доказательства, шестьдесят процентов женщин, в начале паники заявлявших, что беременны, не отреклись от заблуждения.

А это вылилось в социальную проблему глобального характера, утверждали телеэксперты. Тесты на беременность было не купить ни за какие бабки, а очередь на УЗИ стояла на полгода вперед. Когда женское население погрузилось в хаос самообмана – либо эйфорический, либо депрессивный, – мужское душевное спокойствие рухнуло в неизмеримую бездну. Согласно журналу «Ваш питомец», с начала массовой истерии упали продажи обезьян, а многих обезьян – прежде возлюбленных чад – выкидывали на улицу: теперь их псевдомамаши с уверенностью ждали настоящих детей. В Лондоне даже создали приют для осиротевших обезьян. Туда я и направлюсь, подумал я, если здесь станет совсем невтерпеж. Теперь угроза тяжбы с миссис Манн казалась и вовсе нереальной: скорее всего, она «забеременела», как и остальные.