Фредерик Дар - Стандинг, или Правила хорошего тона в изложении главного инспектора полиции Александра-Бенуа Берюрье (Курс лекций).

• Название: Стандинг, или Правила хорошего тона в изложении главного инспектора полиции Александра-Бенуа Берюрье (Курс лекций).
• Автор: Фредерик Дар
• Издательство: СП Соваминко совместно с издательством Русский Медведь
• Жанр: Полицейский детектив
• Год: 1992
• ISBN: 5-85300-038-1

Книга известного французского писателя Сан-Антонио (настоящая фамилия Фредерик Дар), автора многочисленных детективных романов, повествует о расследовании двух случаев самоубийства в школе полиции Сен-Сир - на Золотой горе, которое проводят комиссар полиции Сан-Антонио и главный инспектор Александр-Бенуа Берюрье.

В целях конспирации Берюрье зачисляется в штат этой школы на должность преподавателя правил хорошего тона и факультативно читает курс лекций, используя в качестве базового пособия "Энциклопедию светских правил" 1913 года издания. Он вносит в эту энциклопедию свои коррективы, которые подсказывает ему его простая и щедрая натура, и дополняет ее интимными подробностями из своей жизни. Рассудительный и грубоватый Берюрье совершенствует правила хорошего тона, отодвигает границы приличия, отбрасывает условности, одним словом, помогает современному человеку освободиться от буржуазных предрассудков и светских правил.

---

Берюрье замолкает, потягивается, зевает, смотрит на часы и встает. Он подходит к краю эстрады и улыбается нам.

— На этом я кончаю с приемами. Но я хочу вам порекомендовать одну вещь, хотя в моем учебнике она противопоказана. Они там пишут, что во время церемонии представления не следует делать намеков на счет их профессии. Я с этим не согласен. В один прекрасный день, на дружеской вечеринке, был один господин, которого мне представили только по его кликухе, не уточнив, чем он занимается. Какое-то время спустя я начинаю по-всякому поносить советников по финансам, обратив при этом внимание на то, что если бы она хорошо знали свою работенку, то давно были бы не советниками, а миллиардерами. Никто не возникал. Тогда я призываю в свидетели этого имярек, о котором я говорил. «Вы позволите мне оставить ответ за собой, — говорит он мне, — в виду того, что я сам — советник по финансам». Не допускайте подвохов такого рода. И говорите прямо и без всяких эдаких. «Я представляю вам господина Люшнока, который является скульптором по губке. А это господин Фротфорт, который владеет предприятием по очистке переходов». Или так, когда речь вдет о дамах: «Позвольте мне представить вам мадам Бельоньон, любовницу префекта. Господин Келэбель, штатный любовник председательши Бросмуа». Таким образом вы не сделаете ляпа. Если, конечно, вы не сделаете это нарочно!

Когда Неподражаемый делает это впечатляющее заключение своей речи, кто-то тихонько стучится в дверь. Лицо Мастодонта покрывается яркими пунцовыми пятнами…

— Наконец-то она пришла! — бормочет он, как в бреду. — Я сейчас крикну «войдите», а вы все, хором, мужики, кричите: «Здравствуйте, госпожа графиня!» Хорошо?

— Войдите! — кричит Его Благочестивость.

И мы все вместе, объединенные одним порывом с Берюрье, вопим:

— Здравствуйте, госпожа графиня!

Дверь открывается и входит хилый, рассыпающийся, помятый Дюпанар.

Рассыльный, удостоенный такой чести, от изумления пошел зигзагом. Он смотрит на разгоряченные лица, вытянувшиеся навстречу ему, как вьюнки к солнцу, перекатывает из-под правой щеки под левую комок жевательного табака, будто ни с того ни с сего потерял обоняние.

Радость Берю переходит в черную ярость.

— Эй, вы, Дюконар! — обращается он к нему, — с каких это пор вы стали входить в аудиторию во время лекции?

— У меня записка для господина Нио Санато, — блеет старая развалина.

— Кто этот кретин! — орет его Округлость, который уже забыл мой псевдоним.

Я поднимаюсь.

Тут Ужасный опадает, как пена на молоке, когда закрывают кран газовой плиты.

Я хватаю конверт, который протягивает мне Дюпанар. В нем лежит фотография какого-то паренька тридцати лет с умным взглядом. У него темные волосы, причесанные в стиле Бельмондо, на подбородке ямочка и очки в оправе из черепахового панциря. К фотографии приклеен листочек, на котором на машинке отпечатана: «Инспектор Авель Канто».

Сестрички, у меня от этого свело скулы. И было от чего: у этого Авеля Канто не было ничего общего с тем Авелем, который учился в этой школе и который исчез! И вдруг в моей башке все прояснилось, как при свете неоновой лампы.

Ваш обожаемый Сан-Антонио не такой уж недотепа, мои милые, так как он все время что-то варил в своем котелке, пока Берю раздвигал горизонты знаний этих молодых людей. Он всегда оставался комиссаром при исполнении, несмотря на то, что был все время в тени. Сейчас он держится в сторонке, потому что центром притяжения является Берю, но его голова все время работает. И он вас не забывает, поверьте этому.

Oн нарочно заставляет вас мучиться от нетерпения. Макиавелли! Когда Сан-Антонио отходит в сторону, желание возрастает! Верх хорошего тона уметь уступать свое место, везде, и даже в книге!

Сейчас мне все стало ясно, как дважды два: Авель Канто был зачислен в школу, а банда террористов перехватила его в пути и подменила его подставным Авелем Канто.

Только два слушателя в школе сыщиков знали настоящего Авеля: Кастеллини и Бардан. Террористы были в курсе насчет Кастеллини и в срочном порядке сбросили его в пролет до приезда в шкалу Канто номер два; но им не было известно, что настоящего Канто знал еще один слушатель. Когда в автобусе Бардан обнаружил подмену, он понял, что происходит что-то серьезное. Он, может быть, даже связал между собой это присвоение чужой фамилии и «самоубийство» Кастеллини? Как бы то ни было, он допустил какую-то неосторожность, когда вышел из автобуса, и она оказалась для него роковой. Какая неосторожность? Это еще предстоит выяснить, во всяком случае, край завесы приподнят, как говорится в еще более плохих, чем мой, романах[35]. Дюпанар уходит.

Берю громко стучит кулаком по столу, чтобы успокоить аудиторию и привлечь внимание к себе.

— Граждане, — провозглашает Трибун, — пожар потушили, продолжаем нашу лекцию. Я перехожу к рубрике «правила хорошего тона автомобилиста», ввиду того, что, как я вам уже говорил немного выше, колеса занимают важное место в современной жизни.

Указательным и большим пальцем он нежно массирует мочку уха и торжественно заявляет — Есть два вида автомобилистов: люди, которые крутят баранку своей машины, и люди, которые ее не крутят. Первые называются мерзкие шоферюги, а вторые — безобразные пешеходы.

Берюрье властным, обычным для него и уже знакомым для вас, жестом прекращает смех:

— Между пешеходом и автомобилистом гораздо больше разницы, чем между таксой и Эйфелевой башней. Например: какой-нибудь мужик вертит туда-сюда баранку, чтобы припарковаться. Если у него на пути появляется пешеход, он ему кричит, опустив стекло:

«Ты, раззява, ты что, не можешь посторониться?»

На что пешеход ему, естественно, отвечает «Ср…ть я хотел на тебя и на твою колымагу!»

Ладно. Автомобилист глушит двигатель, через правое окошко опускает монету в счетчик времени стоянки и выходят из машины через левую дверь на проезжую часть. Его задевает проходящая машина. Он тут же начинает вопить:

«Давитель! Нет, вы только посмотрите на них, они думают, что им все дозволено, этим шоферюгам!» Такая капитальная трансформация. Мгновенно! Стоит автомобилисту выйти из машины, и он тут же теряет свою шоферскую психологию водителя. Я позволил себе составить для вас один небольшой список того, что пешеход может кричать автомобилисту, а другой — того, что автомобилист может выдать пешеходу! Это для тех, кто лезет за словом в свой карман.

Он вытаскивает из кармана клочок туалетной бумаги, что красноречиво свидетельствует, в каком месте он предается размышлениям, разглаживает его, как стофранковую купюру, и читает:

— Для пешеходов, двоеточие: Убийцы! Ты, со своим танком! Ты, со своей телегой! Давитель! Педик! Фашист! Выйди из своей развалины, если ты мужчина! Скрипучая телега! Ты меня не напугаешь своим эсминцем! Тварь поганая! Дерьмо собачье! Задница! Противная харя! Бестолочь! Чудак, на букву "м"! Фуфло! Отвали, пират! Отвали, хамло! Отвали, нувориш! Пижон! Бандит! Банкир! Жулик! Бездельник! Гестаповец! Гомик! Зверюга! Страшилище! Подонок! Ты учился водить на сеялке!

— Заучите эти выкрики наизусть, — рекомендует Толстый, — у вас уже будет какая-то база. Запомните, чем больше машина, тем больше можете ругаться. Если автомобиль американский, не раздумывая обзовите шофера америкашкой, даже если у нее номер департамента Сена. Если за рулем женщина, не бойтесь обозвать ее путаной, или проституткой, если она медленно едет! Она успеет расслышать, и это ее еще больше расстроит. Перейдем теперь к списку выражений автомобилиста. Когда вы перестаете быть пешеходом и становитесь водителем, вот, что вы должны кричать. Он достает второй клочок пергамента того же рода и того же назначения, что в первый, и читает своим пропитым голосом:

— Отвали с дороги, дохляк! Отвали в сторону, я не хочу пачкать свои колеса! У тебя что, ноги онемели? 3адница! Тварь поганая! Дерьмо собачье! (здесь есть немного общего и для автомобилистов, и для пешеходов). Замухрышка! Моллюск! А это видел, гнусная харя? Если ты торопишься, поезжай на катафалке! У тебя нет желания застраховать свою жизнь? Шкет тротуарный! Уйди с дорога, горилла! Ты, что в деревне, сиволапый! Уйди из-под колес, гнус ты этакий, такую образину давить не хочется! А ты мою сестру знаешь? Ты, малый, что плетешься, как стадо гусей? Заткни хайло, раб! А задницу видел? Дай, я тебя расцелую! А самое страшное ругательство: Пешеход!

Берю замолкает. Кто-то опять стучит в дверь. Он хватается рукой на сердце.

— На этот раз — это она! — вскрикивает он оргазмическим голосом. —Давайте, все разом, ладно, как только я скажу: «Войдите!», вы: «Здравствуйте, госпожа графиня!»

Мы опять проделываем тот же номер, что и несколько минут назад, и опять, как несколько минут назад, входит Дюпанар. Под взглядом наливающихся кровью глаз Толстого он крадучись направляется ко мне.