Иван Мележ - Люди на болоте (Полесская хроника - 1)

• Название: Люди на болоте (Полесская хроника - 1)
• Автор: Иван Мележ
• Жанр: Русская классическая проза

---

Ганна не нашлась что сказать. От обиды, от злости на него в груди жгло, мысли путались.

- Так, может, уже и не придешь? - спросила как бы с насмешкой.

Он немного помолчал.

- А чего ходить? .. Пусть другие теперь ходят!.. - Он скривился с обидой и, заметила она, с отвращением. - Богатейка!

Корчиха!..

- Дурень!!

- Конечно, дурень. Все бедные - глупые. Корч - умный!..

- Умнее! В сто, в тысячу раз!

- То-то и крутилась возле него! И докрутилась!

- Не твоя забота! Не твоя беда! А мне, может, и ничего! Я, может, и рада?!

Она обрадовалась, когда увидела; все же доняла, аж засопел от обиды. Так ему и надо!

- А то говорят, - сказал он, будто споря с кем-то: - "Может, не по своей охоте? Может, он силой?.." - Василь Хмыкнул. - Силой!

- По-хорошему, по согласию все было! - подтвердила она. И вдруг не выдержала, сказала искренне, с болью, с угрозой: - Я этого тебе не забуду! Припомню когда-нибудь!

Она отвернулась и пошла с дороги на гумнище. Василь и не взглянул на нее, ткнул босой ногой Гуза в бок, подумал со злостью: "Ишь, еще грозится: "Не забуду"! Обиделась еще!.. Сама такое выкинула, а еще обижается!.."

Он не заметил, как конь прошел загуменную дорогу, как свернул на приболотье. Вспоминал слово за словом разговор с ней, то, что говорил Зайчик Иван, заглянув к нему в гумно: "Не первый раз это! Давно уже снюхались, только что не видел никто... Еще как ты в Юровичах сидел, началось! .."

"Вот хитрая! - вспоминались Зайчиковы рассуждения. - И с ним крутила, и тебе голову дурила. Думала, видно, если не тот, так этот!.." Когда вспоминал это, сердце жгла обида: а он верил ей, верил всему, что она говорила! Говорила - поганый Корч, посмеивалась даже, а сама тем временем метила в Корча, крутила с ним. Замуж, не иначе, собиралась...

"По-хорошему, по согласию все было!" - пришли ему на память Ганнины слова, и он злобно плюнул: и с ним, с Василем, обнималась да целовалась, и с другим тоже "по-хорошему, по согласию"! И еще обижается! Еще угрожает!..

Сучка ты, настоящая сучка, не что иное!.."

Стреножив Гуза на кочковатом приболотье, Василь махнул уздечкой на коня, отогнал его немного и уже привычным спорым шагом направился в деревню, как вдруг трезвое, досадное воспоминание остановило его: спешить сегодня некуда. В другие вечера спешил он к ней.

Он постоял, подумал: лучше бы в Курени не идти совсем.

Остаться тут, на приболотье, накрыться свиткой и уснуть, забыть обо всем на свете. Он хмуро повел глазами по знакомым темным крышам, непроизвольно задержал взгляд на острых очертаниях деревьев на краю улицы - то были Чернушковы груши, - и уже не гнев, не злость, а сожаление, теплая боль легли нечаянно на душу. Боль потери. Она уже не его, она чужая. Он потерял ее. Он один, совсем один.

"Ну и пусть! - как бы возразил он себе, своему сожалению.-Есть о чем горевать! Кто она мне такая? Погулял, постоял возле хаты ее - и все. Мало ли с кем постоять можно - девок в деревне вон сколько!

Все равно никакого толку не было б от этого стояния.. t Не пара она мне все равно. Только и добра того, что красива, - но разве из-за той красоты жить будешь лучше, станешь богаче!.. Есть о чем горевать - захочу, завтра хоть с Маней Прокоповой загуляю. Не ей, не Ганне, ровня: чтото привезет в хату. Земли возле цагельни, может, перепадет немного..."

Да, жалеть было нечего, Василь это знал. И все же горечь утраты - как это ни странно - не исчезала. И хоть девчат много было, и даже лучше, чем Ганна, не исчезало ощущение одиночества. И было тоскливо смотреть на темные знакомые крыши, и не хотелось идти домой. И не пошел бы. Но помнил: там глаза просмотрела, ждет мать, дед Денис прислушивается, не слышны ли его шаги. И Василь невесело поплелся в деревню.

Старый Глушак, скрытный, надутый, молчал весь ужин; только закончив есть, помолившись, бросил на Евхима грозный взгляд.

- Долго еще это будет?

- Что?

- По девкам долго будешь бегать?

- Разве уж и подойти нельзя?

- Подойти! Слишком близко подходишь, жеребец гулящий!

Евхим промолчал, чтобы не разгневать старика, больше всего не терпевшего возражений, но Глушака молчание сына рассердило, кажется, не меньше. Старик просипел от злости:

- Бегаешь, пока не принесет в подоле байстрюка! На потеху отцу и матери!

У Евхима внутри похолодело: "Узнал о Хадоське! Не иначе! .. Сказал кто-нибудь или, может, сама расплакалась!.."

Пряча настороженный взгляд в ожидании, что будет дальше, Евхим проговорил сдержанно:

- А вы не слушайте всего, - мало кто чего наплетет...

- Правду говорят! - обрезал его старый Глушак. - Сам знаю!

Его грубый тон - "Как с батраком говорит!.." - разозлил Евхима:

- Так, может, вы больше меня самого знаете?

Глушак странно, судорожно глотнул, будто хотел и не мог проглотить что-то, - даже морщинистый, сухой кадык напрягся. Грозно крикнул:

- Женю!!

Евхим почувствовал, как в нем растет злое упрямство - Можете женить. Только не кричите, как на батрака!

- Сейчас же!

- Можно и сейчас. Мне все равно... Я и сам думал уже...

Мать, прибиравшая после ужина посуду и внимательно, с тревогой следившая за их разговорами, обрадованно откликнулась:

- Пора! Слава богу, взялся за ум! - Было видно, ей очень хотелось погасить спор, - похвалив сына, она тут же ласково поддержала мужа: - А то и в самом деле, до каких пор слушать отцу сплетни эти, что Евхим то да Евхим это?

Думать да переживать за тебя на старости!.. - Она тут же посоветовала: - Матруну Хвелькову из Олешников! Приданого сундук полный! Корову дают! Хвельчиха сама говорила!..

- Постой! Раскудахталась! - прервал ее Глушак. Он уставил пронзительные, хорьи глаза на Евхима. - Значит, надумал?

- Надумал...

Глушак готов был уже помириться с сыном, но Евхим, как бы стараясь уклониться от преждевременного примирения, предупредил:

- Женюсь. Только - одно...

- Что?

- Только - чтоб на той, на ком хочу!

Глушак насторожился:

- Так, может, выбрал уже?

- Выбрал.

- Ага. - В хате стало тихо. Глушачиха возле припечка, Степан за столом глядели то на одного, то на другого. - Теперь такие порядки, что слушать родителей не обязательно! Лишнее - слушать родителей!.. Кого же выбрал?

Отцов взгляд ждал, требовал и вместе с тем заранее осуждал, и Евхим, хоть мысленно был готов к этому разговору, неожиданно почувствовал, что боится его. Он, однако, отогнал боязнь, - как делал обычно, тяжелый узел разрубил сразу:

- Ганну!..

- Какую?

- Чернушкову...

Глушак не поверил:

- Чернушкову?

- Ее.

Глушак взглянул на сына как на сумасшедшего. Рука сама собой поднялась, чтоб перекреститься.

- Эту?.. - Глушак глотнул, двигая кадыком, хотел найти слово, чтобы назвать ее как следует, и не нашел - будто не было таких слов. - У тебя... все клёпки? - спросил сына.

- Не потерял.

По тому, как сказал Евхим, было видно, что он твердо будет держаться своего.

- Ты долго думал?

- Долго. Одну ее хочу.

- Одну ее! - Глушак вспылил, закипел: - Разорить захотел! Пустить по миру! С торбой!..

- Тато! - хотел успокоить его Евхим, но старого Глушака это только разозлило:

- По миру! С торбой рваной1 "Подайте, люди!.. Кусочек!" На старости!..

- Не говорите чего не надо!

- Молчи! Указчик нашелся! Рано указывать стал! Щенок! .. - Глушак так взглянул, что Евхим невольно промолчал. - Дожил! Вырастил! Растил, ждал подмоги! И вырастил! Дождался!

Злость на Евхима сменилась удивлением и обидой:

- Окрутила! Взяла! Голодранка, а окрутила как!..

Руки и ноги связала! Оболтусу такому!

- Я сам выбрал. Она еще и не знает.

- Не знает! Окрутила, прибрала! Да не знает!

- Не знает. Еще, может, и не пойдет.

- Не пойдет! Давно, видно, не спит, ждет! Когда на чужое добро сесть!.. Только ж - не дождется!

- Отделите, если хотите. Но - одну ее.

- Эту вертихвостку!.. - снова прорвало Глушака. - Эту гулящую! К себе в хату! На свое добро!.. Блудницу эту!

- Она - не блудница! - заступился за Ганну Евхим.

Степан сказал горячо, уверенно:

- - Она - бедная, правда. Но лучше ее в деревне нет!

- Нет! Молчи, сопляк! - взъелся Глушак уже на Степана. - Не суй носа, куда не просят!

- Так вы ж, тато, ни за что наговариваете!

- Ни за что! Я - ни за что? Слышали? - Глушак поправился, взглянул на старуху: - Слышала?!

- Тихо ты, Халимонко! - попробовала успокоить жена. - Люди услышат!..

- И пусть слушают! Пусть все знают, какие дети у Глушака Халимона!.. Кого вскормил на своем хлебе! На радость себе!

Никто ему не ответил. И оттого, что все молчали и спорить было не с кем, старик тоже утих. Но спокойствие, с которым он проговорил последние слова, лишь сильнее подчеркивало твердость его ответа Евхиму:

- Об этой чтоб и не думал! На эту согласия моего отцовского не будет!

ГЛАВА ПЯТАЯ

1

Молчаливая война в Глущаковой хате, начавшаяся с того вечера, когда Евхим объявил, что хочет жениться на Ганне, продолжалась несколько недель. Ни старый Глушак, ни Евхим не начинали больше споров, но молчание, теперь всегда царившее в хате, недоброе молчание и упрямые взгляды, которыми иногда перебрасывались отец и сыновья, лучше всего говорили о непримиримом расколе в семье.