Джеймс Риз - Досье Дракулы

• Название: Досье Дракулы
• Автор: Джеймс Риз
• Издательство: Эксмо, ИД Домино
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-39616-0

В руки лондонских издателей попадает дневник писателя Брэма Стокера, рассказывающий о его жизни еще до выхода знаменитого романа «Дракула». В этом дневнике, дополненном письмами и другими материалами, отражена история странных и даже сверхъестественных отношений Стокера с таинственным американским доктором Тамблти.

Лето 1888 года. Лондон потрясен серией жестоких убийств, совершенных маньяком по прозвищу Джек Потрошитель. По воле случая главным подозреваемым становится Брэм Стокер, которого обнаружили неподалеку от места, где нашли первую жертву (кстати, убитую ножом, принадлежащим Стокеру). Чтобы снять с себя подозрения, Стокер вынужден лично заняться расследованием, для чего заручается поддержкой своих именитых друзей, входящих в тайное общество — «Орден Золотой Зари». Он присутствует на обряде посвящения, в котором участвует также доктор Тамблти, и во время этого действа происходит нечто чудовищное…

---

— Я в долгу перед вашим братом, сэр, за услуги, оказанные в Дублине, — сказал он, — и останусь в долгу, надеюсь, лишь на некоторое время.

— Что ж, сэр, — сказал я, — если так, знайте: мой брат вовсе не настырный заимодавец.

Я сам имел возможность убедиться в этом за прошедшие десятилетия, и не раз…

— Так вот, что касается меня и, — я прокашлялся, — миссис Стивенсон, мы благодарны вам за потворство тому, что могло показаться вам причудой, но уверяю вас, сэр, если вам когда-нибудь доведется увидеть мою спутницу, — я перешел на шепот, — на сцене, вы поймете, что ее искусство…

— Я видел ее, мистер Стокер, и не раз.

В его голосе прозвучало волнение, при этом обнаружился легкий акцент, который выдавал либо ирландское происхождение, либо достаточно долгое пребывание в Ирландии.

— И хотя я обязан вашему брату — братьям, позвольте сказать, ибо я имею честь называть другом также и Джорджа Стокера,[110] — должен признаться, что ваше присутствие здесь сегодня стало возможным и благодаря тому, насколько глубоко мисс… или, вернее, миссис Стивенсон тронула меня, когда я во время гастролей театра в Манчестере увидел ее игру в «Гамлете» вместе с мистером Ирвингом. Я не могу упустить случай сказать ей об этом лично, даже в такой неподходящей ситуации, но будьте уверены, сэр, что я передам ей свои комплименты шепотом.

После этого мы направились к дубовым дверям лечебницы.

Когда Эллен, отойдя от своей спутницы, подалась ко мне, доктор Стюарт, истолковав это по-своему, сказал успокаивающе:

— Мистер Стокер, миссис Стивенсон, у нас есть крыло, в котором содержатся больные обоего пола. Вчетвером мы там составим partie carée,[111] так что не бойтесь.

— Превосходно, — одобрил я, несмотря на неприятие иноязычного словосочетания, напомнившего мне о мадемуазель Дюпон, Ноэле и о том, что я, по-видимому, пренебрегаю отцовскими обязанностями, пребывая в Степни-Лэтч среди безумцев, в то время как мог бы, должен был проводить эти часы дома. Увы.

— Но имейте в виду, сэр, — добавил наш проводник, — что некоторые из самых тяжелых пациентов проживают в западном крыле. Мы держим их вместе, поскольку именно они нуждаются в наибольшей нашей заботе, денно и нощно.

Услышав это, Эллен напряглась, и я мог бы упрекнуть доктора за то, что он так напугал ее, если бы несколько минут, которые мы провели, беседуя, после встречи, не решили дело в его пользу.

Доктор определенно мне понравился. Он действительно был родом из Ирландии, его лицо выдавало твердый характер, сильная челюсть подчеркивала относительную привлекательность, подпорченную лишь тем, что его черные волосы преждевременно поредели. Поскольку на вид доктору было не больше тридцати, мне пришло в голову, что, вероятно, Торнли учил его в Дублине, а может быть, являлся попечителем во время его пребывания в больнице декана Свифта.

Лишь позднее, возвращаясь на поезде в Лондон, я задумался о том, что, возможно, доктор Стюарт пренебрегает некоторыми из многочисленных снадобий, которыми ежедневно пользует пациентов. Сон для некоторых людей скорее проблема, чем успокаивающее средство, а администратор Степни-Лэтч выказал заметные симптомы бессонницы, такие как легкая дрожь в руках и лиловые круги под темными глазами. Что неудивительно: ведь личные покои доктора находятся на территории самой лечебницы, куда мы вошли под хор завываний и прочих ужасных звуков, способных лишить сна и глухих.

Миссис Стивенсон не отходила от меня ни на шаг, испытывая облегчение оттого, что ее здешняя роль состоит всего из нескольких строк. Она наблюдала молча, приложив к носу и рту носовой платок с лиловой каемкой.

— О, матушка, — шептала она в первые минуты нашего обхода, — разве это не ужасно? У меня такое впечатление, будто мы оказались в человеческом зоопарке.

— Некоторые сочли бы, что так оно и есть, — поддержал ее я. — Торнли порой рассказывает мне такие истории, что у вас, миссис Стивенсон, этот парик встал бы дыбом.

Ну а поскольку речь уже все равно зашла о парике, который она, непроизвольно взявшись за голову, сдвинула, я ободряюще подмигнул ей и посоветовал надвинуть его вперед на четверть дюйма. Надо признаться, что поблизости от пациентов доктора Стюарта меня самого пробирала дрожь. Атмосфера Степни-Лэтч и впрямь казалась наэлектризованной, как если бы безумие представляло собой своего рода излучение.

Мне было бы легче, если бы Э. Т. обратилась ко мне — неважно, в соответствии с исполняемой ролью или вразрез с ней — и попросила бы увести ее отсюда. У меня самого не было никакой нужды наблюдать за душевнобольными, и я сомневался, что созерцание безумных женщин, воющих, стоя у стены, многое ей даст. Не говоря уже о том, что хрупкий мир в «Лицеуме» зависел от нашего своевременного возвращения. Нельзя было допустить, чтобы Г. И. хватился нас и стал бы гадать, куда мы подевались. Из моего справочника Брэдшоу было ясно, что самым подходящим для нас был поезд в 2.20, которым мы могли бы вернуться из Парфлита в Лондон, и у нас еще осталось бы время. Надо постараться попасть именно на него. Тем временем наш обход продолжался.

Мы миновали общую палату, где седая, почти беззубая женщина весьма неделикатно драла себя ногтями.

— Такому нет места на сцене, — сказал я миссис С.

Другая женщина при виде нашего величавого шествия отвесила земной поклон. Третья спросила, не принесли ли мы пастилки, которые обещали ей в прошлое воскресенье, и в ответ на наши извинения разразилась воплями, которые подхватили другие, так что вскоре загудели сами камни лечебницы. От всего этого становилось буквально не по себе. Мы прибавили шагу, чтобы поскорее выбраться отсюда, причем заметьте, это была не та палата, относительно которой нас предупредили.

Мне стало жалко наших хозяев. Быть душевнобольным в таком месте плохо, ужасно плохо, но быть здоровым среди безумцев еще хуже. Остается лишь надеяться, что Эллен все же извлечет пользу из посещения нами сей юдоли скорби. А я? Для меня это бесполезно, разве что отвлекусь. Находясь среди душевнобольных, я, по крайней мере, не задумывался над вопросами, которые изводили меня на протяжении многих дней, а именно:

О чем я условился на завтра с Констанцией и юным Биллиамом? Что с Кейном? Придется ли мне самому разыскивать его, или этот Тамблти все-таки куда-нибудь уберется? Тамблти, проклятый Тамблти! Снова этот человек водит моим пером и пьет мои чернила, а я вопреки здравому смыслу упоминаю его имя, даже когда повествую о нашем посещении Степни-Лэтч!

Добравшись до конца холодного, длинного и мрачного, но зато, к счастью, менее, чем остальная территория, наполненного какофонией коридора, мы подошли к широкой лестнице и стали подниматься по ней, но тут на середине пролета на медсестру Нурске напал кашель. То ли ее время от времени одолевала чахотка, то ли, что более вероятно, ей хотелось что-то сообщить доктору Стюарту. Конечно, разгадка таилась именно в этом, но доктор был занят Э. Т., поглощен ею, как это часто бывало с мужчинами в ее обществе, и воспользовался относительным затишьем, чтобы сложить свои восторги к ногам актрисы. Он делал это шепотом, зато Нурске докашлялась до хрипоты. Именно в этот момент мы достигли верха лестницы и повернули в крыло с надписью «Запад», и все — кроме Нурске, конечно, — встрепенулись, услышав рокочущее, но при этом вполне благопристойно прозвучавшее приветствие.

Оно донеслось из комнаты, три стены которой были обиты стеганым холстом или парусиной, а четвертая представляла собой железную решетку. За ней стоял говоривший, человек в смирительной рубашке.

— Доброе утро, доктор Стюарт.

Доктор отступил на шаг от решетки, а узник, улыбнувшись ему, сухо кивнул в сторону Нурске и, обращаясь к доктору Стюарту, спросил:

— Чему мы обязаны этим визитом? Ибо, судя по тому, что у миссис Нурске нет палки, это светский визит. Да, давненько вы не приводили ко мне гостей, доктор Стюарт, и, хотя я искренне вам благодарен, право, все же было бы не лишним меня предупредить. Я мог бы…

Тут он напрягся, оглянулся через плечо на свою палату, и на его шее при этом движении вздулся багровый шрам, какие остаются у жертв удушения.

— В общем, я мог бы немного прибраться, — заключил он театрально, с явной иронией, поскольку в его каморке не было ничего, кроме простого умывальника и прорезиненного тюфяка на полу.

— Прошу прощения, — сказал доктор Стюарт, после чего представил нам пациента так, как если бы этот человек был неодушевленным и невидимым, а не стоял в нескольких футах от нас, пусть и за решеткой: — Мистер Т. М. Пенфолд, пятидесяти с лишним лет от роду. Прежде кавалерист на службе Ее Величества. Сангвинический темперамент, большая физическая сила, болезненно возбудимый и склонный к продолжительной меланхолии…