Александр Грог - Время своих войн-1

• Название: Время своих войн-1
• Автор: Александр Грог
• Жанр: Боевик

Александр ГРОГ и Иван ЗОРИН (аватары) представляют:

НА КОНКУРС ВДВ - роман - ВРЕМЯ СВОИХ ВОЙН.

Версия 2010г.

---

   Быстрота страха в каждом теле разная... Одни цепенеют - и не проси! - хоть царство божье ему обещай, хоть кадилом по голове! - а умораживаются телом и духом - есть такая людская порода...

   Петька-Казак криков добавляет - уже искренних.

   - На меня и с ножиком?! - орет, возмущается Петька-Казак. - Это когда я сам без ножика?! - вопит он в праведном гневе - рвет на себе брезентовую ветровочку, что пуговицы отлетают. Под вопли эти срывает ее с одного плеча, машет перед собой, наматывая на руку, подставляя намотанное под нож - под тычки и полосования, разом другой рукой цепляет горсть черной жирной земли и тут же, без замаха, мечет обидчику в лицо. И вот уже никто не успевает заметить - как такое получается, но у Казака в руке чужой нож и, развернув лезвие к себе, он тычет рукоятью в бока его бывшего хозяина, да так пребольно, что мочи нет терпеть. Вот и пойми - вроде и руки были длиннее, и нож в руке, и проворным себя считал, а тут какой-то недомерок рукоятью собственного ножа поддает под бока. Больно и страшно, потому как не знаешь, в какой момент развернет его в руке, чем следующий раз ударит. Парень орет, и Казак орет, но еще громче, и тут опять не поймешь, то ли сам по себе, то ли передразнивает. Крутит нож меж пальцев, да так быстро, что тот сливается в узор, опять тычет им, будто змея бьет, и ничего поделать нельзя. При этом смотрит в глаза, не моргает, но только парень понимает, что этот взор сквозь него, ничего не отражает. Уже и не обидно, и даже не больно, а страшно, как никогда в жизни!

   Каждый развлекается в этой жизни как может, словно подозревая, что в другой ему развлекаться не дадут, там он сам станет объектом развлечения...

   - Пленных не брать! - громко объявляет Замполит, и это последнее, что слышит Петькин подопечный. Казак, прикрыв движение брезентухой, зажав лезвие большим и указательным пальцами, наотмашь бьет его в височную. Дурной звук, кажется, слышен и у самой реки.

   - Не перестарался? - спрашивает Замполит.

   - Черт его знает! - Петьке неловко за "грязную" работу. - Хрен на блюде, а не люди!

   - Командир обидится.

   - Я плашмя.

   - Моего прими, - просит Замполит.

   - Угу, - рассеянно говорит Петька-Казак, берет двумя руками за шею возле ушей, сдавливает, некоторое время держит, потом отпускает.

   Замполит аккуратно опускает страдальца в борозду. Петька-Казак щупает "своего", смотрит зрачки.

   - Живой! - объявляет он. - Я же говорю - плашмя! Это рукоять тяжелая...

   Начинают собирать и складывать тела у тропинки, проверяя надо ли кого-нибудь реанимировать.

   - А толстый где? - удивляется Петька-Казак.

   - Где-где! - злится Замполит и рифмует "где" - раз уж так совпало, что к слову пришлось. - В пи...!

   Седому уточнение адреса не нравится, да и не любит, когда хоть и в бою, но так грязно матерятся. Встревожено зыркает по сторонам.

   Замполит начинает бегать по кругу, прыгая через борозды, забегает в кусты смородины, орет, и туда же не разбирая дороги летит Петька, чтобы в очередной раз "добавить" здоровяку, который отполз и даже уже встал на четыре точки, тряся головой, словно конь, которому запорошило глаза.

   - Ироды! - орет Седой. - Сморода же!

   - Извини, Степаныч, сам видишь, какой попался. Бздило мученик!

   Наклонившись орет в ухо здоровяку.

   - Ваша не пляшет!

   И начинает отплясывать меж гряд то, чему нет названия.

   - Бздабол! - укоризнит Седой.

   - Седой, а ты как со своим управился? - спрашивает Леха. - Я не видел.

   - Молча! - говорит Седой. - Не такой уж и старый. Он своим "веслом" мне в ухо нацелился - я смотрю, а кисть даже в кулак не собрал - совсем не уважает! Впрочем, этой лопатой если бы зацепил... Звон был бы не колокольный. Поднырнул под граблю, а там моя череда! - под локоток направил, чтобы тень свою на земле поискал, под ребра двумя пальцами - чисто "по-староверски" (прости-мя-Господи!), это чтобы через печенку прочувствовал сердечко. Шагнул два раза, рухнул на коленки, за бочину держится, а вторую к груди прижимает. Глаза выпучены, вот-вот, вывалятся. Подумал, что я это ножом его...

   Седой давно не дрался - некоторые вещи "не по возрасту" - потому "многословит" - испытывает законную "мальчишескую" гордость.

   - Надо же какой бугаина! - все удивляется Петька на своего. - Как поволокем?

   - Сейчас тачку возьму...

   Это Седой.

   Петька танцует.

   - Карай неправду! Пусть рыло в крови, а чтоб наша взяла!

   Сумасшедшему всяк день праздник. Является ли это проявление его сумасшествием или высшей мудростью не дано знать никому, но врать будут, и всякое, потому как сумасшедшему а себя не позволят сказать.

   Драчливый не зажиреет. Петька видом сухопарый, жилистый, словно не тело, не кость, а узлы на узлах вязали и мокрыми растягивали, пока не ушла вода. Завтра не будет! Петька-Казак привык просыпаться, разминаться объявлять себе именно это: "Завтра не будет!" и ему следовать. Не оттого, что все надо сделать сегодня и гордиться этим днем, а... Просто не будет "завтра", и все! Прожить день нескучно, чтобы день ко дню сложилась нескучная жизнь...

   Петька, оттанцевав свое язычество, замирает - смотрит, недобро перебирая всех лежащих, словно перебирает обиды, с трудом удерживается от желания пройтись, пощупать носком ребра - не притворяются ли?

   Складывают и попарно и по всякому, но все равно получается на три ходки, потому что бугая надо везти отдельно. Тем, кто начинал шевелиться, опять зажимают сонную артерию. У машин не снимают, а сваливают возле Молчуна и помогают сортировать "страдальцев" по сиденьям.

   Сгрузив очередное, Лешка-Замполит принюхивается и спрашивает у Седого.

   - Ты что в ней возил? Никак навоз?

   - Угу. Но последнее - дрова к бане.

   - Обидятся! - уверяет Замполит. - Теперь точно обидятся. Смотри, как пахнут! - говорит он, помогая пихать здоровяка на заднее сиденье. - Унюхаются - подумают, что нарочно их в дерьме извозили.

   - Может еще и записку оставить - с извинениями? - язвит Казак.

   - Извинения побереги, нам с тобой сейчас отчитываться, - говорит Лешка-Замполит, тоскливо оглядывается в сторону бани. - Седой, вы тут с Молчуном дальше сами, а мы с Казаком пойдем свой втык получать. Бабы-то их куда делись?

   - С этими все в ажуре, не заблудятся, - говорит Седой. - По дороге сейчас, чешут к большаку. Не успеют - они в туфельках, а босиком тоже далеко не уйдут - городские пигалицы. Эти самые и подберут их.

   - Может таки в распыл всех? Пойти - переспросить?

   Смотрит в сторону бани и сам себе отвечает.

   - Если бы так, Первый сам бы вышел - засветился. Трофеи хоть есть? Дайте с собой, может, отмажемся.

   - То не свято, что силой взято!

   Молчун кидает сумку.

   - Не густо, - заглянув, разочарованно тянет Замполит. - И на такую-то кодлу? Нищета!

   Начинает перебирать. Действительно, две гранаты с запалами непонятно какого срока хранения, дешевые ножи-штамповки под "Рембо", пистолет Макарова с пятью патронами в обойме, короткоствольный газовик и еще "Вальтер", но этот уже в таком состоянии, что нормальный знающий человек не рискнет стрельнуть - явно с войны, раскопанный недавно, с раковинами по металлу.

   Сунув сумку Петьке, идет к бане. Казак тянется следом, и по ходу щупая трофейные ножи, громко возмущается:

   - Какое барахло! Где Китай, а где мы? Заполонили!..

   Приветствуют стоя.

   - Товарищи офицеры! - полушутя-полусерьезно командует Извилина, когда группа возвращается на "домывку".

   Все вытягиваются.

   Лехе это льстит - повод всерьез доложиться о выполнении задания.

   - Наблюдали, - говорит Георгий. - В целом одобряем. Есть некоторые замечания, но не сейчас. От лица разведки объявляю благодарность!

   Наливают по стопке до краев - протягивают. Казак с Лехой ухают залпом, цепляют по ломтю бастурмы, Седой, осушивая в два глотка, занюхивает куском хлеба, Федя-Молчун лишь чуточку пригубливает от своей - никто не настаивает.

   Если можешь справиться с четырьмя, справишься и с сотнею, надо только быть храбрее на пару секунд дольше - этого для победы вполне достаточно. Сирано де Бержерак - реальное историческое лицо, поэт и забияка, однажды, не по прихоти, а в порыве праведного гнева (что все меняет, что заставляет делать несусветные вещи тех, кто черпает силы в собственной правоте), самоотрешенностью духа и чего-то там еще, что выхватил лишь в известном ему, вызвав на дуэль разом около сотни человек, разогнал их всех до единого своей шпажонкой - ему даже не пришлось особо убивать и ранить... так, какой-то десяток или полтора.

   Если человек не боится смерти, он уже храбрее. Нет, не так! - поправляет себя Георгий. - Лишь храбрый знает, что когда смерть в глаза смотрит, она слепа. Смерти и боли боятся все, каждый из нас, только порог у всех разный. Не столько боимся, как досадуем об ней. Смерть - это досада, последняя неприятность, за которой их уже не будет. Потому спрашивать себя надо так: "Готов ли ты к смерти? Если готов, то пусть она тебя не страшит. Потому как здесь, тысяч поколений русов, в той забытой памяти, что смотрит на тебя и надеется, что находится в тебе самом, за миг до собственного порыва, словно вдогонку, складывается следующий вопрос, уж не требующий ответа: - "Готов ли ты напугать смерть?"..