Джефф Лонг - Год зеро

• Название: Год зеро
• Автор: Джефф Лонг
• Издательство: Экмо; Домино
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-54444-8

Украденная и проданная на черном рынке реликвия библейских времен оказалась вместилищем вируса-убийцы, и теперь он вырвался на свободу. А поскольку иммунитет был утрачен в незапамятные времена, человечеству угрожает полное вымирание. Счет потерь идет на миллионы, и единственную зыбкую надежду дает проект «Год зеро» — он располагает всем необходимым для клонирования людей, погребенных две тысячи лет назад. Возможно, останки, найденные на Голгофе, сохранили в себе генетический след, по которому можно воссоздать спасительные антитела.

И вот клоны рождены и выращены до полной зрелости. В сущности, это просто лабораторные крысы в человеческом обличье. Но один из них ведет себя очень странно. Кажется, он помнит далекое прошлое.

И он утверждает, что его зовут Иисус Христос.

---

Она была очень странной, но потрясающе одаренной для своих четырех лет. Все поражались совершенству правого полушария ее мозга. Обычно в этом возрасте дети едва имитируют линии, а Безымяшка рисовала осину за окном мелками десяти цветов. Ежедневно она изображала одно и то же дерево, но всякий раз по-иному, меняя цветовую гамму, композицию, высоту осины, эмоциональное наполнение. На одних рисунках дерево было одето листвой, на других стояло с голыми ветвями. А на некоторых вместо листьев были крошечные солнышки, язычки пламени или птички. Никто не знал, где она видела огонь. Потом вспомнили о горящих свечах в руках славящих Христа школьников.

Позже возник силуэт человека, сидящего, как правило, под деревом. Это был контурный рисунок, что само по себе удивительно для ее возраста. С поразительной скоростью, за какую-то неделю, силуэт обрел пальцы и лицо с непропорциональными чертами. Именно Миранда определила причину искажений. Не имея зеркала, девочка ощупывала пальцами свое лицо и трансформировала тактильные ощущения на бумагу. Малышка рисовала автопортрет. Все сравнивали ее с Пикассо. А потом все изменилось.

Месяц назад произошел срыв. Безымяшка разорвала в клочья одежду, измазала стены фекалиями и мочой. С другой стороны стекла, защищенная от вони, Миранда смогла разглядеть красоту и загадку в хаотических отпечатках ладошек и каракулях цвета шоколада. Другие видели лишь неврастеническое поведение, а может, что-то и пострашнее.

Мнение большинства поменялось. Ребенок, по-видимому, оказался все же «с приветом». За последние несколько недель произошел ряд отвратительных инцидентов. Безымяшка в кровь расцарапала себе лицо и конечности, прежде чем ее успели унять и постричь и без того уже короткие ногти. Она съела мелки, набросилась на санитара. Маленькая Пикассо впала в ярость. Обеденная толпа схлынула, доказав свое непостоянство или, по крайней мере, слабость желудков. Ее погружение в безумие (если это было так) представляло собой весьма неприятное для глаз зрелище, и вскоре аудитория девочки сократилась до одного зрителя.

Миранде же это было только на руку. Она могла сидеть в одиночестве, размышлять, делать выводы. Она не была способна постичь причину столь резкого ухудшения душевного здоровья девочки. Почему она так внезапно деградировала? Может, что-то увидела в окне, так растревожившее ее? Или кто-то из санитаров был груб с ней? В то же время Миранда искала зацепки рудиментарной памяти, связывающие девочку с ее неандертальским прошлым. А если ребенок вдруг стал вспоминать то, что было 30 000 лет назад? Но тогда это противоречило теории Миранды о памяти. Безымяшка родилась младенцем, а не взрослой, как все другие клоны. По мере развития речи остатки древней памяти должны вытесняться, замещаясь новыми впечатлениями. Согласно ее теории, девочка была «чистой доской» — tabula rasa[40], у которой ее нынешняя память накладывалась поверх древней.

Миранда хранила преданность сиротке, видя себя в ее одиночестве. Девочка никогда не клянчила игрушки, как это зачастую бывает у братьев и сестер. Этот ребенок был единственным. Шаловливость девочки увяла, хотя еще месяц назад она выкладывала свои игрушки в стройные шеренги и затевала с ними замысловатые игры. Ее Барби были добры друг к другу и разговаривали между собой шепотом по-английски.

Лингвисты объявили, что из уст Безымяшки не суждено слышать человеческой речи. Исходя из результатов исследований подъязычных и челюстных костей неандертальцев они пророчили, что девочка из-за строения своего голосового аппарата будет лишена способности произносить гласные «а», «и» и «у» или твердые согласные, такие как «к» и «г». Но маленькая Безымяшка опровергла их заключения. Она нараспев и с явным удовольствием повторяла алфавит.

Все шло так хорошо. И тут вдруг этот приступ одержимости. Расчлененные игрушки. Молчание и замкнутость.

Пока ждали рождения первого клона, ребенок рассматривался как индексный случай[41]. Стремительная деградация девочки вызвала полемику. Появилось предположение, что со временем клоны просто «выходят из строя». Это подтвердил и недавний побег клона из проекта «Год зеро». В неожиданной гипотезе очень многие участники исследования нашли утешение: ведь это означало, что, несмотря на близкое сходство с людьми, клоны все же были другими. Наподобие машин с частями и узлами, имеющими более короткий срок службы.

Дверь наблюдательной кабинки открылась. Запахло чесноком. Миранда оглянулась: пожаловал Окс, и ничего хорошего в этом не было. За глаза его звали Грим Рипер[42]. Окс был у Кавендиша глашатаем дурных новостей, а заодно и проводил их в жизнь. Если покопаться в истории — каждый монарх опирался на таких вот приспешников.

На ремне Окса красовалась большая бирюзовая пряжка, полученная от индейца-пуэбло. Он не стал церемониться.

— Совет проголосовал, — начал он. Затем медленно покачал головой, будто принес печальную весть. — Ее убирают.

Миранда задумалась, как следует реагировать. Она всячески избегала пользоваться служебным положением в личных целях. Но что-то ведь надо было делать.

— Я поговорю об этом с отцом, — сказала она.

— Доктор Кавендиш уже с ним беседовал, — сказал Окс. — Мистер Эббот согласился с решением совета. Ваша просьба рассмотрена и отвергнута. Ничего не попишешь.

Совет — резиновый штамп.

— Она заслуживает лучшей участи.

— Мне очень жаль.

Врет, конечно. Да это и неважно: он всего лишь посланник. Что толку говорить с ним? И все же Миранда попыталась:

— Послушайте, ей ведь и четырех нет.

— Дикий, неуправляемый ребенок, — сказал Окс. — Страдает аутизмом. Склонен к насилию. Даже в лучшие времена девчонку пришлось бы отправить в лечебное учреждение.

— Именно там она сейчас и находится, — резко возразила Миранда.

— С целым штатом личных медсестер и наблюдательной будкой. Нам больше не по карману такие расходы, — сказал Окс.

«Нам», — с горечью повторила про себя Миранда. Режим Кавендиша.

— Что-то изменило ее, — вслух сказала Миранда. — Какой-то внешний фактор. Она ни в чем не виновата.

— Это к делу не относится. Вы видели результат исследования ДНК. Она представляет собой генетический тупик. Необходимо освободить людские ресурсы и рабочее пространство. Мы исходим из установленных методов лечения. Они оправдывают все.

— Девочка ни в чем не виновата. Это несправедливо.

— Ее просто переведут, вот и все.

— В клетку под землей.

— Так ведь в одну из ваших клеток… Она будет в корпусе лаборатории «Альфа», в вашей технической зоне. И далеко ходить не придется, будете любоваться ею прямо на месте.

Окс мило улыбался.

После смерти Элис Миранда изо всех сил старалась сохранить комплекс, известный как «Техническая зона три», — надежное убежище, где не действовала стратегия Кавендиша — стравливать друг с другом сотрудников. Не объединение усилий, а конкуренция, не уставал твердить он. Ристалище идей. За несколько месяцев взнуздываемый Кавендишем Лос-Аламос не выдержал и стал давать серьезные сбои.

В лабораториях зрел конфликт — миниатюрные очаги напряженности внутри большой гражданской войны, охватившей Национальную лабораторию Лос-Аламоса. Люди выходили из себя. Вопили, угрожали, подличали. Эксперименты саботировались.

Миранда как могла противостояла философии «ристалища» Кавендиша. Несмотря на все конфликты, лаборатории и исследователи занимались общим делом. Отчаяние и чувство вины были их врагами, разочарование — терзавшим их чудовищем. Страна и человечество вверили свои судьбы их гению, а они провалили экзамен. Их страдание было как открытая рана. Кривая самоубийств неуклонно ползла вверх. За последние недели еще пять ученых лишили себя жизни, а двое из них к тому же «помогли» в этом своим семьям. Ширилось потребление алкоголя и наркотиков — и это среди мужчин и женщин с высшим уровнем допуска к секретной информации. Многие искали утешения в церкви. В дела религии как таковой здесь никто не вмешивался. Церквей в Лос-Аламосе всегда было предостаточно. Но неоспоримым фактом стало то, что ученые теряли веру в свою науку.

Сначала Миранда пыталась действовать так, как, по ее мнению, вела бы себя Элис. Ходила по лабораториям, проповедуя сотрудничество. Уговаривала воюющие стороны действовать сообща, буквально взявшись за руки, вести войну с микробом чумы. Она выступала в качестве миротворца и нашла золотую середину, создав некий аналог Пятничных клубов Силиконовой долины. Сперва казалось: это работает. И тут вдруг вспыхивал новый пожар: хищение провианта или химических препаратов, плагиат какой-нибудь бесполезной идеи, трудовой конфликт или очередная депортация — неожиданный набег Кавендиша и изгнание сотрудника лаборатории, устроенное посреди ночи. Этот список можно было продолжать бесконечно. И Миранда сдалась, отступив в относительно тихие пределы лаборатории «Альфа». В последнее время она не желала слышать о чьих-то невзгодах. Ей хотелось лишь позаботиться о себе самой.