Михаил Шолохов - Слово о солдате (сборник)

• Название: Слово о солдате (сборник)
• Автор: Михаил Шолохов
• Издательство: Издательство ДОСААФ СССР
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1985

В сборник включены рассказы и очерки известных советских писателей, опубликованные в 1941–1945 годах в журнале «Красноармеец» (ныне «Советский воин»). Посвященные подвигу советского человека в годы Великой Отечественной войны на фронте и в тылу, они написаны по свежим следам событий и фактов и проникнуты горячей любовью к Родине, твердой уверенностью в торжестве правого дела — неизбежной победе нашего народа над злейшим врагом человечества — германским фашизмом.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

…В кабинете Благово, просторном, очень светлом, обставленном с холодной больничной простотой, Малка встретила нас звонким криком:

— Моя взяла, товарищи! Все в порядке. А товарищ Благово — отец родной.

Благово зашевелил серыми усами в усмешке и сурово задвигал бровями. Он сдвинул очки на лоб, и желтые его глаза колюче вонзились в ликующее лицо Малки, но в зрачках его играли веселые искорки.

Невнятно отдав какое-то распоряжение сестре, он подхватил под руку Малку.

— Вы, дорогая девушка, идите с ней…

Малка впервые сконфузилась, сильно покраснела, вздохнула и засмеялась.

— Своенравная девица… жгучий характер… Такая не даст себя обезоружить…

— Ну, и у вас тоже характерец… — уязвил я его. — Всласть помучили девчонку… Что это? Профессиональная привычка?

Он вскинул одну бровь высоко на лоб, а другую вонзил в переносье. Острые глазки его весело смеялись.

— У врачей, как и у писателей, профессиональная слабость — выводить людей на чистую воду… Или, как говорится, — за ушко да на солнышко…

В хирургической палате, просторной, белой, с огромными окнами, полной небесного света, на высоком столе, утопая в белоснежном белье, лежала Малка, а на другом, низком — неподвижный больной, с мертвенно-бледным лицом, с отросшими черными волосами на щеках и подбородке. Он лежал покорный, немой, с закрытыми веками и дышал едва заметно. Малка смущенно улыбнулась мне и вздохнула. Обе сестры, все в белом, с белыми масками от глаз до подбородка, — одна молоденькая, немного раскосая, другая — высокая, пожилая, с усталыми глазами, — приготовляли какой-то аппарат.

— Протяните руку! — ласково и грустно сказала пожилая сестра, и Малка послушно вытянула левую руку в сторону больного.

Стеклянный баллон с таинственными приспособлениями стоял на низком белом столике.

Малка лежала неподвижно и не отрывала глаз от больного. А он, как в обмороке, вытянулся на столе под простыней, и грудь его поднималась и опускалась медленно и судорожно. Глаза его были полуоткрыты и наблюдали за сестрами с немым интересом ребенка. Бескровное лицо его покрылось серой пылью. Потом он с трудом, толчками повернулся к Малке, открыл глаза и с изумлением проснувшегося человека всмотрелся в нее, как будто не понимая; что происходит.

Благово тихо и деловито бросал пожилой сестре отдельные слова. Белокурый врач взял блестящий наконечник и вонзил его в руку Малки. Молоденькая сестра стояла около него и держала руку Малки, хотя в этом не было надобности: Малка даже не дрогнула. Пожилая сестра молча и неторопливо делала что-то с рукой больного. В баллоне забурлила, запузырилась густая, алая кровь.

Малка, сосредоточенная, прислушиваясь к себе, смотрела на больного широко открытыми глазами. Она старалась уловить в его мертвенно-застывшем лице хотя бы призрачное трепетание жизни и ждала с затаенным дыханием. Я видел, что она верила в целительную силу своей крови, верила, что чудо должно обязательно совершиться сейчас же.

В эти секунды в палате царила напряженная тишина. Не слышно было даже дыхания людей и шелеста халатов. Каждый миг, как удар сердца, был напряжен ожиданием. Молодой, русокудрый врач подошел к больному, взял его за кисть свободной руки, безжизненной, будто парализованной, и стал безмолвно прислушиваться к пульсу. В лице его мелькнула неуверенная улыбка. Он с недоумением взглянул на Благово, а Благово точно ждал этого улыбающегося взгляда своего коллеги и одобрительно кивнул головой.

— Хорошо-с… — пропел он добродушным фальцетом. — Вот и влили эликсир жизни.

Младшая сестра торопливо хлопотала над рукой Малки, а пожилая ласково и мягко приложила вату, смоченную йодом, к руке больного. Малка пристально смотрела на его лицо и ждала какого-то рокового мгновения, которое бывает только один раз в жизни. В глазах ее сияла радость и темнел страх. Она никого не видела, а чувствовала только этого молодого, полумертвого человека. И то чудо, которого она ждала, совершилось: лицо больного стало как будто пробуждаться, на щеках призрачно расцветал румянец, веки задрожали, и глаза медленно открылись, свежие, утренние. Он страдальчески улыбнулся и вздохнул:

— Спасибо, друзья!

— Ожил, ожил!.. — тихо со слезами в голосе вскрикнула Малка, не отрывая от него глаз.

Благово затеребил бородку и вскинул брови на лоб.

— Ну-с, каково? Благодарите не нас, а вот эту девицу. Это она настояла, чтобы кровь ее переливали от сердца к сердцу.

Больной повернул к ней свое лицо. Его глаза были очень темные, точно без зрачков, и поблескивали слезой.

— Вы… родная…

Малка встала и наклонилась над ним. Несколько секунд она молчала, пристально вглядывалась в его лицо. В белом халате и в белой повязке она была похожа на медсестру. В глазах сияло счастье и что-то новое, похожее на печаль.

— Вы чувствуете себя лучше, товарищ Мезенцев?

— Да. Тут не только кровь… другое… душа… Спасибо… за вашу жизнь…

Благово бесцеремонно взял Малку под руку и отвел ее от больного.

— Хорошенького понемножку…

Сестры забеспокоились. Молоденькая взволнованно выбежала из комнаты, а пожилая с задумчивым сожалением проводила Малку своими тихими глазами.

Малка оглянулась, и в лице ее на мгновение вспыхнуло смятение: ей хотелось броситься к больному и досказать ему какие-то недосказанные слова. Она смущенно, с мольбой в глазах робко спросила Благово:

— Можно мне… поцеловать его?..

И опять оглянулась. Больной лежал неподвижно, закрыв глаза и, казалось, был в отчаянии, что все покинули его.

— Ну, можно же… товарищ Благово?

Благово переглянулся с русокудрым врачом и, усмехнувшись едва заметно, кивнул головой.

Как Никифор Петрович на фронте побывал

…Мне шестьдесят пять годов, друзья мои. Зовут меня Никифором Петровичем. А именем своим, откровенно скажу вам, я очень горжусь, потому что Никифор, по русскому смыслу, есть победоносец. И мне, потомственному уральскому металлисту, выпала историческая судьба бороться за победу рабочего класса.

Урал свой я люблю, корнями врос. Урал мой, край мой родной! Идешь утречком рано на завод, любуешься. Люблю я наше уральское утро. Горы — тихие, увалистые, древние! Глядишь — без конца они и края. Вслушаешься — стонут они от обилия своих недр и ждут человечьих рук, трудолюбивых, ждут — множества рук и умов.

Войну-то эту с фашизмом мы встретили по всей нашей трудовой стране как борьбу со смертью. И не струсили, не спаниковали: свободный человек мощь свою носит в свободном труде, и его никак невозможно разбить и победить, какие бы страдания и ужасы ни обрушились на него.

Одним словом, перестроились мы на оборону Родины, на вооружение нашей дорогой Красной Армии. Поручило нам правительство очень замечательную и сокрушительную продукцию производить, такую продукцию смертельную, которая от фашистов и праха поганого не оставит.

«Никифор Петров, — говорю себе, — ты мастер цеха, ответственный боец. Организуйся и все номера деталей выпускай сверх всяких норм. Объявляй соревнование. Все мобилизуй: и технологию, и опыт свой, свой дух большевика». Никогда, кажись, такого боевого волнения не испытывал. И вот сейчас удивляюсь: как будто другим я человеком стал — и сильнее, и моложе, и умнее. Стали мы давать сначала полторы нормы, потом две, три, а сейчас, как видите, и до пяти достигаем. Конечное дело, это — не предел. Но работа наша трудоемкая: много тонкой обработки, много мелких процессов.

И вот мой сынок Володя, политрук, посылает мне с фронта письмо. «Горжусь, — говорит, — тобой, папаша. Продукция твоя чудеса невиданные делает. Обнимаю тебя, — говорит, — как боевого друга и вызываю тебя на соревнование». Володька-то, а! На соревнование! Событие это было большое для всего завода. Командование благодарность заводу прислало. И вдруг, в печати — приказ Михаила Ивановича Калинина: награждение уральцев орденами и меня тоже, старика. Тут я — телеграмму Володьке: «Принимаю твой вызов, до конца войны норму буду увеличивать и подготовлю десятки высоких мастеров».

А тут новое событие: выбирают меня везти на фронт бойцам подарки от нашего города.

Прибыли мы на фронт. До чего ужасные разрушения я увидел! Не села, не деревни, не города, а сплошные развалины да пепелища. Одни печки с трубами торчат, а на черных пожарищах бабы да детишки уголь и пепел расковыривают. Самому хотелось схватить оружие и ненасытно стрелять этих кромешных дьяволов-фашистов.

Прибыли мы на боевую линию. Ребята бравые, веселые, на зависть. Незаметные землянки дымком дышат. Бойцы бросились к нам толпой, как к родным. Впереди командир, русачок такой крепенький, молодой, румяный, с хорошими такими, очень белыми зубами. Рядом с ним — комиссар, высокий богатырь, очень радостный, словно ждал, что мы ему привезли какое-то счастье.