Вера Булич - Бурелом. Книга третья

• Название: Бурелом. Книга третья
• Автор: Вера Булич
• Издательство: типография АО Литтера
• Жанр: Поэзия
• Год: 1947

В центре внимания третьего сборника «Бурелом» (Хельсинки, 1947) внутренний мир поэта, чье душевное спокойствие нарушено вторжением вероломной войны. Новое звучание обретает мотив любви к покинутой родине. Теперь это солидарность с ней в годину испытаний, восхищение силой духа народа, победившего фашизм.

---

Вера Булич. Бурелом. Стихи

I. Листки календаря

Сосна

Шелест лыж по целине озерной,
Белизна и тишина.
На мысу пустынном тенью черной
Лермонтовская сосна.
В белом царстве, в снежном сне глубоком
Пальмы ли виденье? — Нет,
В строгом созерцаньи одиноком
Ровный снежный свет.
Лишь в стихах столетних и доныне
Память о мечте жива,
О душе, тоскующей в пустыне,
О родной душе слова.
Но они звучат далеким звоном
В замкнутой пустынной тишине.
Реет редкий снег… Иду с поклоном
К одинокой северной сосне.

1938

Мы опаздываем

К.К.Г.

Сколько их на ветках трепетало
В свежей летней роще на ветру!
Сколько солнечных минут упало,
Кануло в их шелест, в их игру!

Снова час настал дорожным сборам,
Разлетелись листья октября,
Выметаются с бумажным сором
Смятые листки календаря.

Ускользает время, ускользает,
Все быстрее обгоняет нас,
Все острее холодом пронзает
Поздний, темный и пустынный час.

Мы опаздываем. Слышишь, слышишь,
С гулом пролетают поезда.
Жизнь не ждет. А боли не услышишь,
Не насытишь сердце никогда.

Сердцу не поможет заклинанье.
Каждый вымоленный счастья день
Обращается в воспоминанье,
В бездыханный снимок, тени тень.

Мы опаздываем без возврата,
Опоздавшим не догнать мечты.
Вдруг мелькнет испуганно-крылатой
Посреди вокзальной суеты?

Мы спешим в обманчивой погоне.
Опоздавшим нет пути назад.
Пуст вокзал. Лишь ветер на перроне,
Рельсы, ночь и лунный циферблат.

1938

Marche funèbre

Седой артист — пустынный путь скитаний
И груз венков лавровых и сухих  —
Под проливным дождем рукоплесканий
Садится за рояль. И зал затих.
Волной, вбегающею на преграду,
Волной, стирающею все следы,
Смывает музыка рояль, эстраду
И слушателей плотные ряды.

Еще желтеет ламп стенных опал,
Страница шелестит на полдороге,
Но похоронным маршем через зал
Уже влекутся призрачные дроги.
…Качалась бахрома на катафалке
Ночной бесшумной черною травой,
Беспомощно роняли цвет фиалки,
И легкий дождь блестел на мостовой.
Колеблет ветер креп густой вуали,
Муаровые ленты на венках,
Сопутствующих смерти и печали…

А в небе, в розовых облаках,
В своей еще не узнанной отчизне
Душа витает, скрытая от глаз,
Ведя безропотный простой рассказ
О том, что унесла она из жизни.
И в нежном пении ее была
Такая радость легкого скитанья,
Такая чистота воспоминанья,  —
Как будто, не коснулась в мире зла
И улетает, тяжести не зная,  —
Что странной, грузною, как страшный сон,
Казалась эта чернота земная
Торжественных, громоздких похорон.

Закат сияет над оградой строгой
Сквозь городскую дымку, муть и гарь
Блаженною и вечною дорогой…
И вспыхивает в сумерках фонарь.

1938

Гельсингфорс на заре

«Для кого она выводит

Солнце счастья за собой?»

Е.А. Баратынский

Л.М. Линдебергу

I

Стволы на газоне так четки,
Воздушная зелень нежна…
В пролеты черной решетки
Сквозит городская весна.

По улицам странно-пустынным
В бездомной тоске пешеход,
Как по галлереям картинным,
Блуждает всю ночь напролет.

Над узкою башней музея,
Над розовой полосой,
В блаженных полях Элизея
Звезда проступает росой.

Живут громоздкие зданья
Под северным светом небес,
Храня одни очертанья,
Теряя каменный вес.

Под розовыми облаками
Как будто дышит гранит,
И мертвенными лучами
Фонарь позабытый горит.

— Напрасно бессильная тлеет
Ночная душа твоя,
Все явственнее розовеет
Трамвайных рельс колея.

И снова под птичьи хоры
Восходит луч огневой
Над улицей Авроры,
За домом Карамзиной.

В музейном замкнутом зале,
Где прежде блистала она,
Теперь из-под черной шали
Глядит на зарю с полотна

II

По тем же улицам блуждал поэт,
Его шагов угадываю след.

Быть может, здесь однажды он стоял,
Где входит в море каменный канал,

Где на горе собор до самых звезд,
А под горой чугунный низкий мост.

Залива розовая заводь спит,
В воде огонь от фонаря дрожит,

И в отдаленьи черных барок строй
Застыл под акварельною зарей.

Не так же ль в небе медлила заря,
В воде дробился отблеск фонаря,

И отражал завороженный взгляд
Зарю малиновую век назад?

Но далее ведут меня следы
По набережной, вдоль ночной воды,

И вот — Бруннепарка липовая сень,
Где тает на холме поэта тень.

Что здесь в наследие осталось нам?
Прозрачный след шагов по берегам,

Глазам от глаз завещанный простор,
Безмолвный сердца с морем разговор,

И ветра западного холодок,
И тот же взгляд — в разлуке — на восток.

1938.

Фонтан

Ночь заперла в домах входные двери
И в переулке фонари зажгла.
Шумит фонтан в уединенном сквере
Бесцветный, как весенней ночи мгла.

Днем он другой, сверкающе-надменный,
Весь в искрах солнечных, весь напоказ.
А ночью монотонно-вдохновенный
Яснее слышится его рассказ.

О чем? Да все о том же. О чудесной
Свободе и неволе бытия
В бассейне каменном, в ограде тесной,
Где замкнута в своем кругу струя.

В себя и из себя, втекая, истекая,
Не иссякает в пении душа,
Себя себе в теченьи возвращая,
Себя собой смывая и глуша.

Кто слушает его? Ночной прохожий,
В стеклянной клетке пламя фонаря.
Ночные души все друг с другом схожи,
Украдкой сквозь преграды говоря.

Заря, дрожа, выходит из тумана.
Ушел прохожий, и фонарь погас.
О как печально пение фонтана
В пустынном городе в рассветный час.

1939

Фонарь

Он стоит у подъезда чугунно-прямой,
И лучи золотятся вокруг бахромой.

У подъезда ступень в золотистом снегу,
Ветер пламя качнул в фонаре на бегу.

Белой улицы гладь, белой улицы тишь.
У пустого подъезда кого сторожишь?

…Дон-Жуан проходил, прикрываясь плащом,
Притворяясь живым под ночным фонарем.

Донна Анна неслышно скользила вослед,
Мотыльками снежинки летели на свет.

Налетела метель, наметала сугроб,
Серебрила у каменной статуи лоб…

Декорацией зимней белеет стена,
А гранитная ниша пуста и темна.

Лишь невнятная музыка где-то звучит,
И мечтатель-фонарь, сторожит, сторожит…

— Возвращаются души в покинутый дом
И прощаются молча с приснившимся сном.

Остается печаль, остается покой.
Синеватый и тусклый рассвет городской.

И туда, в синеву, в те пустые моря
Отлетит золотая душа фонаря.

1939

Стихи о маленькой танцовщице

Памяти Оли А-ой.

I

Ты не хотела учиться,
На ночь ложиться в кровать.
Лишь бы, как ветер, кружиться,
Лишь бы, как птица, летать…

Маленькая танцовщица,
Трудно с тобой совладать.

Сказки, стихи, небылицы,
Песенки, танцы с утра…
Тихо сомкнула ресницы.
Девочка, спать пора.

Мы пароход рисовали,
Белый с черной трубой
Чайки на море кричали,
Долго летя за кормой.

Разве с тобою мы знали:
Будет он злой судьбой.

II

Сахарный снег на окошке,
В печке веселый огонь.
Первые в жизни сережки
Крепко зажаты в ладонь.

Горками шоколада,
Пестрою грудой конфет
Праздновали. Как надо,
Семь пролетевших лет.

Но позабыты сласти…
Не налюбуется взгляд
Новым подарком — о счастье!  —
Первый балетный наряд.

Ластится пух лебяжий
К худенькому плечу.
— Скоро ли, скоро ль. Когда же
Лебедем полечу?

III

На голове коронка  —
Принца принцесса ждет:
Беленького лебеденка
Первый робкий полет.

Музыка уводила
В сказочную страну.
В крыльях томилась сила,
Сила влекла в вышину.

Музыка расстилала
Лунного озера гладь.
Ах, одного желала  —
Крыльям свободу дать.

Но терпеливо, часами
Грустной училась игре:
Как расставаться с мечтами,
Как умирать на заре.

Так сохранилась на снимке
Ты в лебединых мечтах,
В нежной тюлевой дымке,
С грустью недетской в глазах.

IV

Разные шалости были.
Как-то твои башмачки
Будто сами уплыли
В озеро, за тростники.

Плавно их волны качали
В солнечном серебре.
Дети на пляже кричали,
Радуясь новой игре.

Ты же была, как в горячке:
Если б мне росту с вершок,
Не испугалась бы качки,
Села б сама в башмачок.

Но не пришлось малютке,
Крепко держась за края,
В утлой качаться каютке…
Выплыла шалость твоя.

Выговор был и слезы,
Крупных слез ручейки.
…Сохли в саду под березой
Пойманные башмачки.

V

Разные были проказы.
В сердце остался след:
Девочки черноглазой
Тоненький силуэт.

Выросла стройною, гибкой
Маленькая егоза.
Лучшая в мире улыбка,
Солнечные глаза.

Бабочками ресницы,
Темные волны волос…
Маленькой танцовщицы
Чуть капитан не увез.

Как же, такая приманка,
Невидаль южных стран  —
На корабле обезьянка,
Лучше чем сам капитан.

Странные кушанья с перцем,
Черный слуга у стола…
Но не поладила с сердцем,
Сердце не отдала.

— Нет, подождем немного,
Прочь морщинку со лба.
Будет большая дорога,
Это еще не судьба.

VI

Скалы и пальмы на сцене,
В маске таинственный враг,
А за кулисой — ступени,
Сумрак и пыльный сквозняк.

С бьющимся сердцем сбежала
Ты после танца вниз.
Гостьи пришли из зала
В дебри твоих кулис.

Как не блеснуть перед ними
Важностью взрослой своей,
Не рассказать о гриме,
Тайне ресниц и бровей,

Не показать им двери,
Где — «воспрещается вход»  —
Тот, кто актрисе Мэри
Нежные песни поет.

Ах, он поет, как в сказке,
Но для другой, для другой,
В красной своей полумаске
Странный восточный герой.

Пальмы шумели листами
Веером вея сквозным.
Над золотыми песками
Счастье клубилось, как дым.
Стала ты бредить отныне
Знойною ширью песков.
…Голос далекой пустыни,
Рока невнятный зов.

VII

Легкой птицей порхает,
Звонкою птицей поет.
…Тенью по саду блуждает
Вот уж который год.

Было весеннее лето:
Солнце, сиреневый сад
И от купанья и света
Детски-сияющий взгляд.

Сборы в дорогу были
Быстры и коротки.
Розами пол покрыли
Кинутые лоскутки.

Платье на кресле висело,
Снятое с плеч тобой,
Как бездаханное тело,
Брошенное душой.

Тускло солнце разлуки,
Дом опустевший тих.
Только в памяти звуки
Песенок звонких твоих.

VIII

— Словно приданое шили,
Ты мне писала потом.
Дни в суете проходили,
Ночи в волненьи немом.

Душно в квартире летом
В сумерках городских.
Только перед рассветом
Стук машинки затих.

Знаю, в стекле овальном
Из полумглы возник
В палевом платье бальном
Твой зеркальный двойник.

И в восхищеньи портниха,
В складках расправив атлас,
молвила, ахнув тихо:
— Кто же достоин вас!

Все к отъезду готово.
Заперт с приданым сундук.
В рубке у рулевого
Путь указан на юг.

Перед дорогой длинной
Вдруг защемила тоска.
Знаю, остался в гостиной
Смятый комочек платка.

IX

Ты мне прислала в конверте
С юга завядший цветок.
Разве подумать о смерти,
Благоуханный, он мог?

Юность живет. Мечтая,
Ей ли испытывать страх!
Кружится пыль золотая
В нетерпеливых глазах,
Радостно носится стая
В солнечных облаках.

Кто сосчитает на свете,
Много ль счастливых минут…
Сердцем доверчивы дети
Счастья огромного ждут.

X

Счастье тебя обмануло.
Счастье лишь раз, тайком
В сердце твое пахнуло
Розовым ветерком.

Все изменилось в мире
Радужное забытье.
Выросло глубже и шире
Робкое сердце твое.

Море шумело у мола:
Счастье навеки дано!..
Ветер врывался веселый
С набережной в окно.

В темной лиственной чаще
Ветра теряется след,
Только с ветки дрожащей
Нежный осыпался цвет

Прячась за радужной дымкой
И повянуясь судьбе.
Крадучись, невидимкой
Горе вошло к тебе.

Море, как Шехерезада,
Длинный вело рассказ.
Тысячной сказкой надо
Страшный отсрочить приказ.

Тысяча первою сказкой
В гавани пела труба,
И торопила с развязкой
нетерпеливо судьба.

XI

Маленькая танцовщица
В душном ночном кабачке.
Мечется в клетке птица,
Бьется в испуге, в тоске.

Тонкие детские руки
Подняты над головой.
Тусклая дымка скуки
Взгляд затенила живой.

Север…Как это далеко!
Гости зовут к столу.
Дикую песню востока
Кто-то поет в углу.

Резко звенят стаканы.
Слезы, как звезды, сквозь тьму.
Северные туманы
Тают в табачном дыму.

Тихая белая птица
Выпорхнула в окно.
Маленькая танцовщица,
В доме твоем темно.

_____________