Александр Листовский - Конармия[Часть первая]

• Название: Конармия[Часть первая]
• Автор: Александр Листовский
• Жанр: О войне
• Год: 1974

Роман участника гражданской войны, прошедшего в рядах Первой Конной армии путь от рядового бойца до командира полка. В романе описано зарождение Первой Конной в 1918 году и ее боевые действия.

---

К нему подходил знакомый шахтер.

— Лопатин, здорово! — приветливо сказал он, крепко пожимая руку товарищу. — Ты как здесь?

— А я уж второй год у Семена Михайловича.

— Что это у тебя конь такой худой? — спросил шахтер, проводя рукой по острому крупу лошади.

— Чешем, брат, чихнуть некогда. Двое суток не расседлывали. Совсем кони подбились, — сказал Митька.

— Где бурку-то взял?

— Трофей.

— Ох, видно, и дали вы духу кадетам!

— А что? — Митька сбил кубанку на затылок.

— Да тут такая паника началась, как вы на Сватово ударили! В момент кадеты убрались. Даже спалить ничего не успели. А тут еще Луганск восстал… А вашу Никитовну, слышно, спалили.

— Что? — Митька побледнел. — Откуда слыхал?

— Не слыхал, а видел. Зарево-то всю ночь горело… А ты бы домой заскочил. Тут и восьми верст нет…

Митька и сам хотел было раньше отпроситься у взводного. Теперь это решение укрепилось у него окончательно. Он попрощался с товарищами и направился к Ступаку. Взводный поворчал для проформы, но, будучи добрым человеком и хорошо понимая душевное состояние Митьки, отпустил его.

— Ты только гляди, Лопатин, к кадетам не попади, — говорил он, сердито хмуря светлые брови. — Там, может, еще пооставались.

— Не таковский.

— Ну, гляди…

Митька вскочил в седло, поправил кубанку и помчался домой. Уже выезжая из поселка; он услышал позади себя громкие крики и оглянулся. На возвышенности около рощи колыхались красные знамена и густо чернел народ. Там возникал митинг.

Оставляя за собой степь с темными вышками давно покинутых шахт, Митька ехал знакомой дорогой. Сердце его замирало от предчувствия встречи с родными. Но радость свидания с матерью и Алешкой омрачалась тем, что он после первых слов должен был сказать им о смерти отца. «А может, не говорить?.. Нет, рано ли, поздно ли, придется сказать. Так уж лучше теперь», — решил он.

Думая так, он въехал в поселок и сразу заметил происшедшую вокруг перемену. Вон и рощи нет. На месте ее торчат обгорелые пни… Постой, а где колокольня? Колокольни тоже не было видно…

Он остановил лошадь и осмотрелся. Вокруг лежали занесенные снегом развалины, источавшие горьковатый запах пожарища. Кое-где виднелись уцелевшие белые домики без окон и дверей, с израненными осколками стенами. Кругом было пустынно и тихо. И только вдали, на окраине, сиротливо вился белый дымок.

Озираясь по сторонам, Митька поехал шагом вдоль улицы. Вдруг он вздрогнул и остановился. Белая стена за полуразрушенным палисадником была сплошь забрызгана кровью.

С внезапно возникшим чувством тревоги Митька погнал лошадь галопом.

Еще издали он увидел знакомую белую мазанку. Он спешился и повел лошадь через лежавшие на земле сорванные с петель ворота. Лошадь всхрапнула, вытянув шею, осторожно простучала копытами по обледеневшим доскам.

Во дворе было пусто. У дверей валялось ржавое ведро с выбитым дном. В вырытой снарядом воронке желтела подмерзшая сверху вода. Ветер шевелил обрывком газеты, лежавшим подле скамейки. Митька нагнулся, машинально взял газету и сунул в карман — курить ребятам.

В это время сквозь щелку в дверях на него испуганно смотрел, приоткрыв рот, маленький белокурый парнишка.

Митька привязал лошадь и направился к дому. Дверь распахнулась.

С диким криком к нему метнулся какой-то мальчишка в ватной солдатской фуфайке.

— Митька! — повторял он. — Митька!..

— Алешка!.. — Митька нагнулся, поднял голову брата и взглянул в его светившиеся голодным блеском глаза. — Братишка, а я тебя и не узнал. Какой ты худой да длинный! — обнимая и целуя его, говорил Митька Лопатин.

— И я тебя, Митька, сразу не узнал.

— А мамка где?

Алешка ткнулся носом в пропахшую конским потом лохматую бурку и заплакал тихо и жалобно.

— Ну что ты? Ну что ты, дурачок? А еще шахтер, — торопливо успокаивал его Митька, а у самого в предчувствии непоправимой беды слезы уже слепили глаза. — Ну, не плачь, братишка. Мамка где? Говори!

Алешка поднял на него заплаканное лицо и, чуть шевеля губами, тихо сказал:

— Померла.

— Померла? Родная моя!.. Митька, задохнувшись, провел рукой по лицу. На его смуглых щеках проступили белые пятна.

— Болела? — спросил он дрогнувшим голосом.

— Побили ее. Кадеты у нас стояли, — всхлипывая и дыша открытым ртом, заговорил Алешка. — Они все до нее приставали. А потом дознались или кто доказал, что вы с батей в буденной армии. Били ее, проклятые… сапогами… Она сначала все кровью кашляла…

— Давно померла?

— Месяца два… У нас, Митька, кадеты много народу побили. Колькиного отца, учителя Ивана Платоновича и еще много других шомполами до смерти забили… Дядю Ермашова к стене гвоздями приколотили.

— За что?

— За Аленку. Ее кадеты сильничали. А он на них с вилами. А Аленка утопилась…

Митька, схватив брата за плечо, страшными глазами смотрел на него.

— Утопилась?

— Ага. В пруде… Ой, Митька, больно! Чего ты мое плечо жмешь? Пусти!

— Говори дальше, — приказал Митька, опустив руку. — За что поселок спалили?

Алеша всхлипнул; размазывая слезы по грязному лицу, начал тихо рассказывать:

— Как кадеты заладили отступать, наши шахтеры хотели по ним ударить. Оружие подоставали. Я тоже батину винтовку вырыл, им дал. Дядя Егор бомб понаделал. А кадеты дознались — кого саблями посекли, кого с винтовок. А потом, как убрались, давай с орудий по поселку палить. Весь народ поразбежался. А я с бабкой Дарьей — она теперь у нас живет — в погребе сидел… Ох и плохо было! — Алешка вздохнул с лихорадочной дрожью. — Митька, а ты чего один?.. Ну, чего молчишь? Где батя наш?

Страшным усилием Митька сдержал готовые брызнуть слезы. Он ласково посмотрел на Алешку и погладил его белокурую голову.

— Давай сядем. — Он сел на скамейку и посадил брата рядом с собой. — Батя, — сказал он, помолчав, — занятый сейчас. Он при Семене Михайловиче.

Алешка доверчиво посмотрел на брата. На его ввалившихся щеках вспыхнул румянец, мокрые глаза заблестели.

— При Буденном?

— Ага. Отлучаться ему никак не можно. Там первое дело быть всегда наготове, — авторитетно говорил Митька, а сам думал: «Матери нет… Никогда не увижу…»

— Он что, командиром? — спросил Алешка, тронув его за рукав.

— Командиром.

— И саблю носит?

— Носит.

— И эти… как их?.. У него тоже есть? — показал Алешка на шпоры.

— Шпоры?

— Ага.

— А как же!

Алешка слез со скамейки, присел и худой черной рукой позвенел колесиками репейков.

— Митька, а Митька!

— Чего?

— Возьми меня с собой, Митька… А? Верно, возьми. Я вам с батей помогать буду. Эти вот шпоры чистить буду. Гляди, какие они у тебя ржавые да грязные.

Митька нежно посмотрел на братишку и, поиграв вспухшими желваками на скулах, заговорил убедительное:

— У нас маленьких не принимают. Ты уж поживи пока с бабкой Дарьей. Я вернусь. Тогда заживем по-другому. Жизнь-то какая будет! Тогда всем будет дорога открыта. И я вот выучусь и тебя выучу… Ты у меня инженером будешь… А за мать я отомщу…

— Эва! — Алешка усмехнулся сквозь непросохшие слезы. — Что ты все врешь-то? Разве тебя, такого большого, в школу возьмут?

— Да разве я, глупенький, в вашу школу пойду? Я на командира учиться буду.

Алешка с сомнением посмотрел на брата.

— Чудно, — сказал он, усмехнувшись.

— А где бабка Дарья? — спросил Митька.

— За картошкой пошла. У нас есть нечего.

— А ну иди сюда! — спохватился Митька.

Они подошли к лошади. Митька развязал торока.

— Держи!

Он стал вынимать из переметной сумы и класть на протянутые Алешкины руки хлеб, консервы и еще какие-то свертки.

— Ой, Митька, где ж ты все это набрал? — удивился

Алешка. Глаза его заблестели. — А это чего, в банке-то?

— Какава, — важно сказал Митька.

Потом он достал новую суконную гимнастерку с иностранными гербами на пуговицах и, подавая ее брату, деловито сказал:

— А это на хлеб сменяете. Меньше двух пудов не берите. Хорошая гимнастерка. У самого Деникина взял. Ну, донесешь?

Вдали ударило несколько пушечных выстрелов.

— Кто это, Митька? — спросил Алешка с опаской.

— Наши. Беглым кроют… Ну, мне пора!

Он нагнулся, крепко поцеловал братишку и, повернув его, легонько толкнул в спину.

Когда Алешка, свалив все подарки кучей на стол, выбежал на улицу, чтобы еще раз взглянуть на брата, он увидел только быстро мелькавшие конские ноги и черные крылья развевавшейся бурки.

Вот всадник проскакал в конец улицы, свернул вправо и, широким прыжком махнув через канаву, скрылся за поворотом.

14

Шли упорные бои. Белые нелегко отдавали Донбасс. Вечерами вдоль горизонта разливался красный трепещущий свет. Сотрясая воздух, катился пушечный грохот. В темном небе полыхали зарницы.