Ричард Олдингтон - Единственная любовь Казановы

• Название: Единственная любовь Казановы
• Автор: Ричард Олдингтон
• Издательство: ЭКСМО-Пресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-04-007114-0

Ричард Олдингтон (1892–1962) принадлежит поколению писателей, сформировавшихся в годы после Первой мировой войны. Он автор не только психологических романов, отражающих сложную, противоречивую действительность Англии 20-х годов, но блестящих биографических романов о писателях и других известных исторических личностях.

Джакомо Казанова — авантюрист, ловелас и шулер, чье имя давно стало нарицательным, прославился своими любовными похождениями. Но подлинную, романтическую любовь он испытал лишь однажды. Анриетта — так звали даму его сердца…

---

Но было уже слишком поздно: Мариетта увидела его и — силы небесные! — поднялась со стула в направилась к нему; вот она уже рядом!

— Да ведь это же, — объявила она компании голосом более теплым и сочным, чем прежде, хотя в нем еще и чувствовались следы деревенских интонаций, — это старый знакомый! — И к нему: — Вы что же, забыли Мариетту, Джакомо? — И, прежде чем он успел ответить, звонко, как родного, расцеловала в обе щеки и вернулась на свое место.

Теперь Казанова не мог незаметно улизнуть. Мариетта выставила его в дурацком свете, а он вынужден сидеть и терпеть. Моска и «нимфы» тут же обратились к нему с расспросами, и он сказал, что «немного знал» Мариетту (что было явным преуменьшением) в Чоггиа до ее замужества. А насчет подробностей адресовал их к самой даме, она же, смеясь, лишь парировала вопросы, долетавшие до нее сквозь гам, царивший за столом, где было уже серьезно воздано флягам с кьянти. «Нимфы» продолжали приставать к Казанове с расспросами и домыслами насчет его отношений с Мариеттой — иные были столь близки к истине, что он даже задавался зряшным вопросом, не хвасталась ли она перед ними. Время от времени он поглядывал на Мариетту через стол, где она сидела, а она ела, смеялась, болтала и принимала ухаживания четырех или пяти молодых флорентийцев с таким видом, будто привыкла всю жизнь быть предметом подобного внимания, тогда как всего два года тому назад пасла гусей в деревне.

Моску куда меньше, чем «нимф», интересовали отношения Мариетты с Казановой — собственно, ему не было никакого дела до их отношений. Его больше заботило то, чтобы поскорее очистили стол и можно было начать игру. Но веселье стояло такое, что о серьезной игре не могло быть и речи. Моска решил проблему, велев принести другой стол, для которого он отыскал полотнище старой фланели. Следующая трудность заключалась в том, что молодые люди с деньгами не желали садиться за стол без Мариетты, «нимф» и еще двух-трех молодых женщин, а ни одна из них не желала сдвинуться с места, пока не сдвинется Мариетта.

Моска объявил об этом своему союзнику с на редкость мрачным выражением лица, над чем Казанова в другое время от души посмеялся бы, но в данный момент он разделял огорчение Моски.

— Я так считаю, она не хочет нам подыграть из-за вас, — мрачно, осуждающим тоном произнес Моска.

— Из-за меня?! — Казанова попытался убедить себя, равно как и Моску, что это мысль совершенно бредовая.

— Да, из-за вас. Вы не проявили к ней достаточного внимания или что-то еще не так сделали, когда она узнала вас, — раздраженно заметил Моска. — Даже если она всего лишь случайная знакомая — какая разница? Вам следовало быть с ней поприветливее — она ведь, по сути дела, всем заправляет в труппе. К тому же, черт подери, не такая она и дурнушка.

— Я и не говорил, что она дурнушка, — возразил Казанова.

— Ну а ведете вы себя так, будто она и есть дурнушка. Мы сможем начать, только если вы будете с ней поприветливей и уговорите ее перейти за наш стол.

— Я? — Казанове эта ситуация казалась положительно нереальной.

— Конечно, вы! — в ярости изрек Моска. — Вам ведь уже приходилось заводить беседу с женщиной или нет?

Казанова кивнул в знак согласия и принялся изучать ситуацию без особой надежды на успех. Головка Мариетты находилась в центре мужских голов, склоненных к ней, и все ее поклонники старались сказать ей что-то приятное, или удивительное, или оригинальное. Казанова невольно подумал, неужели он молол такие же глупости, беседуя с молодыми женщинами, которых хотел обольстить…

Как у него это получилось, Казанова и сам не мог бы объяснить, но частично нахальством, частично с помощью чисто физической силы, а частично — следует признать — благодаря Мариетте он умудрился занять место в ее окружении, а добившись этой цели, вскоре уже господствовал в беседе. К его изумлению, Мариетта, казалось, не питала к нему зла за то, что он обманом добился ее милостивого согласия на несколько ночей, а потом с молниеносной быстротой бросил. Наоборот: она вроде бы даже рада была новой встрече с ним, и, когда он наконец сумел высказать свою просьбу, она тотчас поднялась и перешла за другой стол, а за ней покорно последовали ее кавалеры, словно стадо овец с золотым руном, которое все они готовы были сбросить.

С точки зрения выигрышей, вечер был успешный, и тем более успешный, что это было только начало, ибо не один из «воздыхателей Пенелопы» (так Моска шепотом окрестил их) был явно укушен ядовитым жалом картежной осы. Но Казанове в течение вечера не раз приходилось напоминать себе, что надо сосредоточиваться на игре — настолько не давали ему покоя две личные проблемы. Лишь увидев Мариетту, он понял, что с присущим ему легкомыслием не подготовил Анриетту к тому, что в предстоящие три недели будет отсутствовать каждую ночь до зари.

Но куда сложнее была проблема, как быть с Мариеттой. Донна Джульетта ведь уже преподала ему урок, что под улыбчивым лицом и приятными манерами брошенная любовница может скрывать планы мести. А тут еще к его природной подозрительности добавилось суеверие. Всего лишь утром он получил от старика Брагадина письмо, в котором сенатор иносказательно, но достаточно ясно давал понять, что о его связи с Анриеттой известно в Венеции. Сенатору трижды снилось (так он писал), что Казанову и его новую любовь подстерегает роковая опасность от какой-то неизвестной женщины, олицетворяющей собой Венецию. Мариетта, конечно, не могла считаться олицетворением Венеции, да и сенатору она была неизвестна, но то, что Казанова встретил ее вскоре после получения письма, встревожило его. К тому же страхи его объяснялись не только суеверием. Он знал, что Брагадин мог подобрать крохи тайной информации на венецианском Совете, членом которого он был, а потом решить, что ему это явилось во сне или было подсказано «Ключом Соломона».

На другое утро, сидя за очень поздним завтраком, Казанова после двух неудачных попыток все-таки сказал Анриетте как можно более небрежным тоном:

— Сегодня вечером я опять приду поздно и… и так будет еще несколько ночей подряд.

Она быстро подняла на него взгляд, явно удивленная этим заявлением, но без осуждения собственницы, как он опасался.

— Я буду скучать без тебя, — сказала она с оттенком грусти в голосе.

То, что она так это приняла, порадовало себялюбца Казанову, ибо как бы избавляло его от необходимости терзаться тем, что он пренебрегает ею. И в ответ он поспешил излиться в псевдооткровениях.

— Я буду все там же — я имею в виду, в театре. Видишь ли, эти актеры — они из-под Венеции, почти мои соотечественники: я хочу сказать, они подчиняются венецианским правителям, хотя и не чистокровные венецианцы. В общем, я пообещал Моске — ты его помнишь, такой занятный человечек, который играл Арлекина? — он просил меня помочь ему занять актеров вечером после спектаклей.

— Занять? — Анриетта, казалось, собиралась еще что-то добавить, но передумала. И молча встала из-за стола.

— Ты не огорчена? — неуклюже спросил Казанова. — Ведь это будет всего какую-нибудь неделю-другую, и я, право, не мог отказать…

— Конечно, нет, — мягко прервала она его, — а я еду сейчас на цветочный рынок. Карета уже ждет.

— Ты не приглашаешь меня с собой?! Я не могу с тобой поехать?

Она улыбнулась и протянула ему руку, которую он схватил и пылко поцеловал. Какое счастье, сказал он себе, что между ними нет ни тайн, ни натянутых отношений, ни подозрений. Почувствовав облегчение, Казанова не заметил, что не упомянул Анриетте о картежной игре и даже не намекнул на существование Мариетты.

А сия молодая женщина, вынужден он был откровенно признаться себе во время очередных двух или трех картежных сеансов, самым непредвиденным и крайне нелепым образом, безусловно, осложнила ситуацию. После первого вечера все как бы молча согласились с тем, что Казанова сидит рядом с Мариеттой во время веселых ужинов, начинавшихся сразу после того, как в последний раз опускался занавес, а Мариетта сидит рядом с Казановой, когда он потом держит банк за картежным столом. Таким образом, у Казановы была полная возможность наблюдать за ней. Как случалось уже не раз за время его долгой и разнообразной карьеры, Казанова безо всякой иронии стал задумываться над тем, как он мог бросить такой сладкий и лакомый кусочек.

«Я, наверное, просто рехнулся, — думал он и в приступе раскаяния добавлял: — Но судьба уберегла меня для женщины еще более прелестной!»

Можно лишь пожалеть женщину, полюбившую Казанову, ибо женщина, которой он обладал, — неизбежно и, видимо, для него самого неподвластно — никогда не могла сравниться с женщинами, которые не принадлежали ему.

Тем не менее с Мариеттой он по-прежнему держался настороже: урок, преподанный донной Джульеттой, не был им забыт, и не проходило дня, чтобы Казанова не задумывался над тем, не замышляет ли в эту самую минуту сия раздраженная сирена каким-то образом отомстить ему. По мере того как шли дни и Мариетта оставалась такой же милой и открытой и не задавала ему никаких вопросов про Анриетту, Казанова преисполнился к ней доверия и чувства признательности за ее великодушие и за то, что она ни словом не укоряет его. Дело дошло до того, что однажды вечером, просмотрев спектакль до конца из-за кулис, он последовал за Мариеттой в уборную, чтобы поблагодарить ее, прежде чем она станет переодеваться.