Фриц Лейбер - Труба мечты

• Название: Труба мечты
• Автор: Фриц Лейбер
• Издательство: А.С.К.
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1993
• ISBN: 5-7707-0647-3

---

Фриц Лейбер Труба мечты

До появления в своей ванне русалки Саймон Грю никогда всерьез не интересовался тем, что происходит на крыше соседнего дома, где жили русские.

Этот старый дом и его просмоленная крыша со своеобразной будкой, запертой на замок, старой цистерной для воды и несколькими рядами колючей проволоки был главном достопримечательностью района Гринвич-Виллидж, постоянно притягивающей любопытные взоры. Особенно он поражал тех, кому случалось снимать внаем мастерскую Саймона с выходящим на северную сторону окном и застекленным люком на потолке, откуда был виден указанный дом (если вы обладаете исключительным ростом или, как Саймон, подниметесь для этого на середину стремянки).

В двадцатые годы, как говорили Саймону знающие старики, дом принадлежал подпольному торговцу спиртным — он установил там дорогой орган, а цистерну использовал для хранения самогона. Потом здесь располагалась колония бритых буддистских монахов, которые прогуливались по крыше в своих оранжевых и желтых одеяниях, медитируя и поедая сырые овощи. Затем, сменяя друг друга, в доме размещались театральная труппа «Commedia dell'arte», фехтовальный салон, школа игры на органе (орган торговца спиртным всегда входил в стоимость дома как один из основных пунктов контракта), арабский ресторан, несколько школ изящных искусств, ювелирные мастерские, где изготовлялись изделия из серебра, а также экзистенциалистское кафе.

Последними его обитательницами были две скуластые шведки-блондинки, бесконечно принимавшие солнечные ванны и соорудившие эти ограды из колючей проволоки, за которыми держали большое количество устрашающих псов дымчатого окраса (Саймон решил, что шведки занимались разведением оборотней, и одно из его самых удачных абстракционистских полотен «Серый Голод» — было написано именно под впечатлением жуткого завывания псов). Однажды ночью собаки и их хозяйки неожиданно укатили в закрытом фургоне, причем ни одна из псин так и не была предложена для продажи. Правда, никогда прежде не бывало, чтобы какая-то из девушек на отважное приветствие Саймона «Skoal!»[1] ответила большим, нежели просто взметнув вверх бровь.

Русские приобрели этот дом около шести месяцев назад: четыре брата и сестра-красавица, которую изредка можно было увидеть мечтательно глядящей в окно. На зеленой облупившейся входной двери появилась пришпиленная кнопками белая табличка с жирно выведенной чернилами надписью «Stulnikov-Gurevich». Лафкадио Смитс, художник по интерьеру, сообщил Саймону, что вновь прибывшие, очевидно, белогвардейцы, судя по густым бородам троих из них. Лестер Флегиус утверждал, что они на самом деле красные, выдающие себя за белых, и встревоженно рассуждал о шпионаже, диверсиях и бомбах в чемоданчиках.

Саймон, имевший то преимущество, что его жилье располагалось ближе всех к этому дому, равно как и то, что он был представлен одному из братьев, Василию, в находившейся неподалеку картинной галерее, пришел к заключению, что они были и красными, и белыми, и даже более того — настоящими чистокровными славянами, русскими, как два Достоевских вместе, если можно так выразиться. Они постоянно заказывали водку, икру и содовый крекер. Нескончаемо спорили (по-русски — громко, по-английски — тихо), молча ходили по каким-то таинственным делам, хмурые появлялись на крыше, пели, аккомпанируя себе на больших гитарах, глубокими, прекрасно слаженными голосами меланхоличные песни. Однажды Саймону почудилось, что они даже играли на органе, но поскольку это было во время сильной грозы, он не мог утверждать это с точностью. Они не были такими молчунами, как молоденькие шведки. Постепенно краткое знакомство с кланяющимися при встрече соседями несколько расширило границы, и Саймон уже знал их по именам. Первым шел, конечно же, Василий, обладавший массивными очками, наиболее ученым видом и несомненной склонностью к спиртному. Саймон окрестил его Водочным Духом. Время от времени он мельком видел Василия с эрленмейерскими колбами в руках, подносами с культурами бактерий и другими элементами биологического оборудования или же рассеянно протирающим своей бородой предметное стекло микроскопа.

Узнав об этом, Лестер Флегиус побледнел и прошептал: «Бактериологическое оружие».

Далее следовал Иван, самый суровый из четырех, хотя, в общем-то, никто из них, кроме, пожалуй, Василия, не выглядел очень уж дружелюбно. Саймон придумал для него два имени: Нигилист и Бомбардир. Это объяснялось тем, что иногда он тягал за собой большой тяжелый кожаный чемодан округлой формы. С этим чемоданом и черной бородой «лопатой» он становился небольшим событием на узких улочках Виллиджа.

Следующим был Михаил, носивший большое распятие на серебряной цепи и имевший вид Распутина — правда, более одухотворенного. Однако Саймон чаще прозывал его Свистуном, нежели Духовником, по причине его глубоко укоренившейся привычки насвистывать в разлапистую бороду странный мотивчик, не подчинявшийся никаким законам гармонии. Почему-то казалось, что Михаила всегда сопровождает зябкий ночной ветерок, окутывая с ног до головы. Из-за этого Саймон, едва заслышав сверхъестественный свист, каждый раз поправлял свой воротник, надеясь укрыться таким образом от непрекращающегося холодного сквозняка.

Последним был Лев — безбородый, на десяток сантиметров ниже остальных и, несомненно, самый неуловимый из братьев. Он все время куда-то спешил, низко опустив голову и глядя себе под ноги, так что прошло немало времени, прежде чем Саймон окончательно удостоверился в его фамильном сходстве со Стульниковыми-Гуревичами. Вне всякого сомнения — он был одним из них. Создавалось впечатление, что Лев много времени проводил в разъездах. По возвращении он частенько появлялся в сопровождении настороженного, хотя и важного на вид мужчины, причем каждый раз другого. В такие моменты в доме поднималась невообразимая суматоха, и все окна наглухо зашторивались. Через несколько часов Лев уходил опять, и вместе с ним — сопровождавший его по городу компаньон.

Кроме братьев в доме, конечно же, обитала их никогда не выходившая на улицу сестра. Иногда Саймон слышал, как кто-то из братьев произносил «Грушенька», из чего заключил. что это и было ее именем. Она также совершенно определенно принадлежала к Стульниковым-Гуревичам, но ее лицо — и это казалось невероятным — было странным образом привлекательно. Она никогда не отваживалась прогуливаться по крыше, но часто сидела в запертой будке. Насколько Саймон мог разобрать, она носила подобие темного викторианского платья, по крайней мере, оно имело высокий ворот и длинные рукава-буф. Бледное ее лицо, окруженное зеленоватым сумраком, могло недвижно пребывать в единственном оконце будки, но никогда она не смотрела в сторону Саймона. Время от времени ее рот открывался и закрывался, но совсем не так, как если бы она что-то произносила. Во всяком случае, громко. Он решил называть ее Пускательницей Пузырей. Впечатление это производило такое же странное, как и свист Михаила, но не было столь неприятным. Однажды Саймон поймал себя на том, что может наблюдать за Грушенькой до смешного долго. Эта привычка, переходящая уже в манию, начала раздражать его, и он, в конце концов, решил держаться подальше от северного окна и никогда больше не взбираться на стремянку. В результате он видел лишь малую толику перемен, начавшихся с той поры на крыше, хотя и отметил, что среди прочих предметов русские выволокли наверх отрезок прозрачной пластиковой трубы большого диаметра.

На этом хватит о русских, поговорим теперь о русалке. Однажды поздно вечером Саймон, открыв кран холодной воды, стал наполнять ванну, чтобы размочить свои кисти и тряпки, — в то время он работал известковыми красками, экспериментируя с составными фресками на огромных оштукатуренных филенках. Тяжело нагруженный, он вернулся в ванную как раз вовремя, чтобы выключить воду, а заодно и увидеть плещущуюся в ней крохотную рыбку. Данный факт не очень удивил его — рыбка длиной даже в десять-двенадцать сантиметров не была чем-то неслыханным в холодной водопроводной воде, а этот экземпляр уместился бы и в чайной ложке.

Он зачерпнул воду, и в его крепко сжатой правой руке затрепыхалось миниатюрное существо, едва достигавшее в длину пяти сантиметров. Вот теперь Саймон удивился по-настоящему.

Начнем с того, что оно было не зеленовато-белого или какого-то другого свойственного рыбам цвета, а наоборот, бледновато-розовым, самым что ни на есть телесным. И походило больше не на рыбу, а на головастика, по крайней мере высовывающаяся из кулака Саймона верхняя часть существа имела голову, немного большую, чем у рыбы, и круглую, как шар, будто развившуюся чуть быстрее прочих частей тела.

Еще были у существа и корчащиеся от боли тоненькие ручки или некое подобие придатков. Нижняя же его половина казалась толще, чем у рыбы или даже головастика. Вообразите себе двухмесячный человеческий зародыш с хвостом и плавниками, да добавьте преждевременно развившиеся женские половые признаки, и вы получите довольно точное представление об этом существе.