Николай Кузьмин - Огненная судьба. Повесть о Сергее Лазо

• Название: Огненная судьба. Повесть о Сергее Лазо
• Автор: Николай Кузьмин
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1986

Николай Кузьмин известен читателю по романам «Первый горизонт», «Победитель получает все», «Приговор». В серии «Пламенные революционеры» вышли ого повести «Меч и плуг» — о Г. Котовском и «Рассвет» — о Ф. Сергееве (Артеме).

Повесть «Огненная судьба» посвящена Сергею Лазо, одному из организаторов борьбы за Советскую власть в Сибири и на Дальнем Востоке, герою гражданской войны, трагически погибшему от рук врагов революции.

---

— Сережа, ты еще зайдешь?

— Конечно. Но если вдруг… то — сама понимаешь. Но в общем-то я постараюсь.

Все-таки обманывать он не умел, — не получалось. Слишком много навалилось на его плечи в последние дни: ленинская телеграмма, возвращение Кушнарева с московским планом создать на территории от Байкала до Тихого океана государственное образование под демократическим флагом, эвакуация американцев. Старик Медведев мог радоваться: «Читинская пробка» остановила Красную Армию. Однако далекая Москва изо всех сил пыталась предотвратить надвигающуюся беду. На днях Советское правительство предложило Японии начать переговоры о мире. С японской стороны на это предложение — ни звука, словно и не слыхали. Но здесь, в Приморье, так и бросается в глаза то, чего из Москвы не видно, — лихорадочные приготовления военных. Как избежать вооруженного столкновения? Чем еще можно остановить льстивого генерала Оой? Одна надежда на «большевистского дипломата» Романа Цейтлина, на согласительскую комиссию. Но станут ли японцы считаться с этой комиссией уже 1 апреля, когда Владивостокский порт очистится от американских кораблей?

Ольга проводила мужа до двери. Она держала его за руку и чувствовала, что им сейчас придется расстаться. Она выпустит его, и он уйдет… На пороге он задержался, крепко стиснул ее руку и вдруг метнул какой-то странный взгляд.

— Ну, я пошел, — проговорил он.

— Постой… Сережа, у вас на Полтавской есть один надежный человек. Я с ним разговаривала… Он должен отвечать за вашу безопасность. Я имею в виду членов Военного совета.

— Но почему ты считаешь, что нам кто-то угрожает?

— Не спорь. Сейчас не время… Зовут его Георгий, Егор. Его хорошо знают наши ребята — Саша, Игорь Сибирцев. Он жил у нас с Адочкой в Гордеевке.

— Да, да, ты рассказывала. Но я хочу сказать: не надо нам никаких нянек. Мы на войне. Это же смешно!

— Ничего смешного!

Он взял ее за обе руки, заглянул в лицо.

— Оля, выкинь из головы. Мы начинаем перебираться в Хабаровск. Товарищи уже готовы. Нам надо задержаться. Не забывай, третьего — сессия нашего Совета. Мы проведем ее как следует. Понимаешь?

Он ушел. Она стояла у двери и слушала, как замирают внизу его шаги.

На улице Сергея ждал автомобиль. Поехали. Шофер, оборотившись назад, пожаловался, что сейчас его остановил японский патруль: проезд по улицам Посьетской и Тигровой закрыт.

— Говорю им: я же утром проезжал. Ничего не хотят слушать! А солдатни там, солдатни!

Задорно крякая, автомобиль катил по булыжной мостовой. Внезапно Сергей привстал и, тронув шофера за плечо, попросил ехать потише. На углу Алеутской из чердачного окна гостиницы «Централь» выглядывало два пулеметных рыльца. Пулеметы были направлены на здание областной управы.

«Сказать, что ли, Медведеву? Пусть потребует объяснить… Или лучше Цейтлину поднять вопрос в комиссии?»

Лазо, выскочившего из автомобиля, перехватил солдат в обтрепанной шинели. Пришлось остановиться. Солдат стал жаловаться, что пока он партизанил, у него каратели сожгли избенку, порушили хозяйство, сейчас жена с детишками ютится у соседей. Но, знамо дело, не век же будут ее подкармливать соседи!

— Дегтем плачет, не слезами! Не придешь, пишет, пропадем…

— Откуда сам? — спросил Лазо, увлекая солдата за собой.

— Мы рухловские, неблизкие. Шестой год воюю, все никак остановиться не могу. Как забрали на германца, так — без передыху.

Рухлово, Рухлово… Два года назад, в самое опасное время, Сергею Лазо пришлось скрываться там на конспиративной квартире у железнодорожного рабочего.

— Матвеевых там не знаешь?

Солдат остановился.

— Не припомню что-то… Это не у них ли под соломой дом, случайно?

— Нет, он на станции живет, в казарме.

— А! Сразу бы так и говорил. Я-то не железнодорожный сам. Мы деревенские, в соседстве, если можно так сказать. Но на станции бывал, заглядывал, приходилось… Нет, Матвеевых я что-то не припомню.

Рассказывая, солдат еле поспевал за стремительно шагавшим Лазо. Навстречу попадались озабоченные люди. Перед своим кабинетом Сергей заглянул в настежь распахнутую дверь, увидел стоявших кучкой Сибирцева, Луцкого, Цейтлина.

— Что-нибудь произошло, товарищи?

Не отвечая, все трое молча разглядывали смущенного солдата, сдернувшего шапку с головы.

— Сейчас, минуточку, — предупредил товарищей Лазо и увел солдата к себе.

Он выдрал из блокнота лист, не присаживаясь, набросал: «У партизана Сидорова белые сожгли избу — немедленно оказать ему помощь».

— Ступай на Полтавскую. Знаешь? Ну спросишь там, покажут. Найдешь Раева. Запомнил? Прямо к нему. Он все сделает.

Быстро вернулся в комнату, где его ждали.

— Провал в Хабаровске, — сообщил Луцкий. У него нервно подергивались губы. — Арестован Цой, с ним несколько человек. — Он помолчал и многозначительно добавил: — Наш связник — тоже.

— Перестань, слушай, — устало попросил Сибирцев. — Нельзя быть таким подозрительным.

Разговор у них, как видно, шел давно. Сергей Георгиевич вспомнил спор с женой насчет Забелло и мысленно стал на сторону Сибирцева. Как жестоко мы порою судим и выносим свои приговоры!

— Ладно, прекратим! — заявил Луцкий и добавил, что ему по-прежнему не нравится причастность арестованного связника ко всем последним провалам, в частности к аресту прапорщика Чемеркина в 34-м пехотном полку.

Он повернулся к молча слушавшему Лазо.

— На Светланской пулеметы видел?

— Видел. Что еще?

— Все японские резиденты срочно перебрались на корабли. Приказ. Казармы обкладывают мешками с песком. Ну и… патрули усилены. Это уж как водится.

— А у нас двадцать патронов на бойца… Выть хочется! — гневно произнес Сибирцев.

— Что в комиссии? — спросил Лазо.

Роман Цейтлин в недоумении поднял плечи, развел руками.

— То есть лучше требовать нельзя. Вежливость, улыбки. Больше того, мне они прямо заявили: пребывание войск на Дальнем Востоке не имеет никакого политического замысла по отношению к России. Слушаю и радуюсь. И — вдруг! Еду сейчас с Первой речки — возле станции стоят орудия. О-ру-дия! Это что же такое? На Эгершельде полно солдат. На Тигровой горе какие-то учения…

В соседней комнате отчаянно затрезвонил телефон. Все переглянулись. Луцкий, крепко стуча каблуками, направился к аппарату.

Он вернулся бледный.

— Это Медведев. У него истерика. Японцы только что предъявили управе ультиматум.

На этот раз генерал Оой не стал приглашать председателя управы для беседы. К Медведеву явились двое представителей японского командования. Документ, который они ему вручили, назывался никак не ультиматумом, а заявлением, но требования были сформулированы жестко: обеспечить японские войска квартирами и продовольствием, не стеснять свободы тех русских, которые обслуживают японцев, разоружить корейские отряды и. вообще прекратить все враждебные действия, угрожающие безопасности японских войск.

— Японское командование настаивает на немедленном ответе, — заявил, откланиваясь, вежливый майор.

Нет, Медведев правильно назвал это наглое заявление ультиматумом. Японцы требовали контроля за всей политической жизнью в Приморье и хотели легализации белогвардейских формирований.

— Наглецы! — подытожил Луцкий. — Теперь они будут нажимать. Не остановятся! Их уже ничто не остановит.

Его слова прозвучали, как приговор.

— Неужели они все же решатся? — проговорил Лазо. — Нам бы хоть успеть эвакуировать Военный совет!

Всей пятерней Всеволод залез в свою шевелюру.

— Боюсь, не успеем. Американцы уже разводят пары. А у нас еще Совет заседает.

Луцкий словно не слышал его слов. Он раздумчиво заявил:

— Вот что подозрительно: японские солдаты стали ходить в гости к нашим партизанам. Дарят сахар, чай, виски. Я распорядился в шею не пихать, но никаких подарков не принимать. Но все это, товарищи, тревожно, тревожно…

В полном молчании они загляделись на роскошный вид, открывавшийся из широкого окна. По морю бежали нескончаемой чередой белые барашки, на Тигровой горе величаво колыхалось красное полотнище. Флаг на горе подняли перед мартовской демонстрацией. В те дни казалось, что победа так близка, до нее рукой подать. И вот разительным образом все переменилось!

— Пока заседает Совет, — заявил Лазо, — никто из нас не тронется с места. Мы не имеем права. Это наш долг. Когда-то еще придется!

— Сережа, выгляни в окно. Скорее, скорее! Глянь на Тигровую гору. Это что же делается?

С ребенком на руках Лазо подошел к раскрытому окну. На Тигровой горе, в синем ярком небе, ветер трепал белое полотнище с большим красным пятном посередке — японский флаг. Наглецы! Ребенок на руках притих, обхватил ручонками за шею. Теплое тельце дочки приятно оттягивало руки. Как мало приходится бывать в семье, все некогда, все некогда. Сегодня, перед первым заседанием Владивостокского Совета, он специально встал пораньше, чтобы лишнюю минуту повозиться с ребенком. И — вот!